С.И. Танееву - 150 лет!
По случаю юбилея великого русского композитора Сергея Ивановича Танеева (1856-1915) я решил попросту снова вывесить свой прошлогодний пост о нём, лишь чуть-чуть его подредактировав.
Те, кто, посещая Малый зал московской Консерватории, обращали внимание на доски с именами ранних золотых медалистов, висящие в фойе перед входом в сам зал, могли видеть имя Танеева, написанное на них раньше всех. Однако есть у меня подозрение, что многие, увидев это имя, ни с чем его не соотносят. Действительно, Танееву очень не повезло, судьба, пресловутая gloria mundi оказалась к нему весьма несправедлива. Любимый ученик Чайковского, учитель Скрябина, Рахманинова, Прокофьева, один из лидеров русской музыкальной жизни рубежа веков, он не получил и десятой доли известности и славы своих старших и младших современников. Его имя не упоминается в ряду "знаковых" русских композиторов, его произведения исполняют редко, а само его наследие, сравнительно небольшое, малоизвестно (скажу лишь, что я никогда не слышал ничего из целых пластов его творчества, при том, что это один из самых любимых моих композиторов, - мне просто не представлялось такой возможности!). На Западе же Танеев до недавнего времени был практически неизвестен (см. сюда, где американский музыкальный критик пишет о Танееве содержательно почти то же, что я).
Несмотря на все эти обстоятельства, я не побоюсь сказать, что С.И. Танеев - одна из наиболее значительных фигур в русской музыке, стоящая в одном ряду с Чайковским и Рахманиновым, а в каком-то смысле даже превосходящая их. Его имя по праву должно быть вписано золотыми буквами в реестр великих композиторов рубежа XIX и ХХ веков. Я не имею здесь в виду несомненные колоссальные заслуги Танеева как преподавателя, учёного, историка музыки, собирателя старинных русских распевов, музыкального фольклора народов Российской Империи, общественного деятеля. Я имею в виду именно Танеева-композитора, творчество которого, незаслуженно забытое, представляет огромную и непреходящую ценность.
Как я уже сказал, из самого по себе небольшого, хотя и весьма разнообразного по жанрам наследия Танеева мне знакомо не так много произведений (а до недавнего времени и того меньше): кантаты для хора и оркестра "Иоанн Дамаскин" Op. 1 (1883-84) и "По прочтении псалма" Ор. 36 (1915), симфония № 4 c-moll Op. 12 (1898), девять струнных квартетов (1880ые-1900ые гг.), соната для скрипки и фортепьяно a-moll, фортепьянное трио D-dur Op. 22 (1908), фортепьянный квартет E-dur Op. 20 (1906), фортепьянный квинтет g-moll Op. 30 (1910?), сюита для скрипки с оркестром g-moll Ор. 28 (1909), неоконченный фортепьянный концерт, ещё отдельные более мелкие вещи. Сколько-нибудь подробный разбор этих сочинений не входит, да и не может входить, в мою задачу. Однако мне предстьвляется необходимым указать на то место, которое некоторые из указанных произведений, по моему мнению, занимают в русской - и мировой - музыке.
4ая симфония Танеева, единственная, которую хотя бы иногда исполняют (существует несколько записей также и 2ой симфонии, но я никогда не видел её в программе концертов), относится к высочайшим вершинам русского оркестрового симфонизма второй половины XIX в., она сопоставима разве что с 5ой и 6ой симфониями Чайковского; симфонические опыты Рахманинова и Скрябина, при всём к ним уважении, в каком-то смысле "не дотягивают" до цельности, связности и классической строгости этой симфонии (о Глазунове, которому, кстати, была посвящена эта симфония, я не говорю - его с Танеевым даже сравнивать как-то странно). К 4ой симфонии Танеева можно предъявить лишь одну претензию: так в последние годы XIX в. уже не сочиняли, шумановские и даже бетховеновские "нотки", звучащие в ней, казались неуместными. Что ж, с моей субъективной точки зрения, это как раз не недостаток, а достоинство. При этом Танеев ни в коей мере не заслуживает названия "эпигона", которым его иногда "награждают"; его музыка в высшей степени оригинальна и самобытна, но она действительно лежит совершенно вне "мейнстрима" как русской, так и мировой музыки того времени. Танеева, как это ни парадоксально звучит, можно назвать единственным настоящим продолжателем дела нелюбимого им Брамса, хранителем старинных классических традиций уважения к форме, структуре, педантичной аккуратности музыкального письма, традиций, тем не менее, не только творчески воспринятых и переработанных, но и, опять же сколь ни неожиданным это может показаться на первый взгляд, во многом легших в основу русской музыки ХХ в.
Мне было бы очень интересно провести такой опыт: попросить человека, прилично знающего "прототипическую" русскую музыку - Чайковского, Рахманинова, Глазунова, - но никогда не слышавшего музыки Танеева, послушать какое-нибудь из его произведений, не сообщая ему при этом, что он слушает. Почему-то мне кажется, что испытуемый будет очень удивлён, когда ему скажут, что автор услышанного - ученик Чайковского, друг Толстого, Глазунова и Римского-Корсакова, москвич, редко выезжавший за границу. В музыке Танеева очень мало "русского", того, что в сочинениях его соотечественников нередко превращалось либо в удалую грубость письма, либо в расплывчатую бесформенную напевность, либо в цитирование к месту и не к месту народных песен, а чаще всего в странный конгломерат всего этого вместе (ср., например, 4ую симфонию Чайковского, симфонии Глазунова, отдельные страницы симфонических сочинений Рахманинова). Танеев - композитор в первую очередь интеллектуальный, формалист и перфекционист, требовательный к себе и к своим сочинениям, в которых он безупречно соблюдал очень жёсткую структуру, которую сам же и задавал. Но здесь очень важно подчеркнуть, что его сочинения - вовсе не сухие и скучные упражнения в гармонии и контрапункте; напротив, они - поистине неисчерпаемые сокровищницы интереснейших мотивов и мелодий, причудливо сочетающихся в сложнейших полифонических конструкциях. Его темы сочны и энергичны, им присущ огромный внутренний динамизм, но без экзальтированного "буйства чувств". Танеев во всём знает меру и никогда не нагромождает ни красок, ни аккордов, ни голосов.
Центральное место в творчестве Танеева занимает камерная музыка, в которой ему нет равных не только во всей русской музыке до Шостаковича, но и в европейской музыке рубежа веков, прошедшего скорее под знаком гигантомании малеровских симфоний и разного рода измов, связанных с безусловно великими именами Рихарда Штрауса, Дебюсси, Скрябина. Те камерные опусы Танеева, которые я знаю (а некоторые из них я знаю, не побоюсь этого слова, очень хорошо) - являются непревзойдёнными шедеврами жанра, вполне сопоставимыми с произведениями уже упоминавшегося Брамса (а фортепьянные трио Брамса, по мне, так вообще уступают замечательному трио D-dur Танеева). Его цикл из девяти струнных квартетов, из которых при жизни были требовательный к себе автор опубликовал лишь шесть, оставив три ранних (№№ 7-9) в архивах, занимает в музыке рубежа XIX - XX вв. то же место, что в музыке начала XIX в. - квартеты Бетховена и Шуберта, а в музыке XX в. - квартеты Шостаковича и Бартока. Среди этих сочинений трудно выделить более или менее удачные - все они вполне зрелы и совершенны, и полны жизни, мысли, мелодического богатства и красоты, и не только вызывают ассоциации с музыкой Чайковского и особенно Брамса, но и отчётливо предвосхищают квартетный стиль Шостаковича. Его единственный в своём роде фортепьянный квартет E-dur (единственное выдающееся сочинение в этом жарне, написанное русским композитором; единственное значительное произведение в этом жанре, написанное в ХХ в.), первое из творений Танеева, с которым мне довелось познакомиться, - произведение, потрясающее по своей силе, по мелодическому и гармоническому богатству, по цельности и сложности замысла, безупречно воплощённого и требующего от исполнителей виртуознейшего мастерства. То же можно сказать и о фортепьянном квинтете g-moll, и о небольшой, изданной лишь посмертно, скрипичной сонате, в которой Танеев, казалось, через голову Брамса и всей непростой истории европейской музыки середины XIX в. обращается непосредственно к Шуберту и говорит с ним на одном языке. Вообще, Танееву удалось то, что, пожалуй, не удалось больше никому и нигде - органично, естественно и последовательно синтезировать, связать незримыми, но ясно слышными нитями два века европейской музыки - девятнадцатый и двадцатый, найти тот общий язык, на котором они, нисколько не теряя своей самобытности и идентичности, могли говорить о вечном и непреходящем...
Сочинения Танеева - не просто музыка поразительной красоты, чистоты и прозрачности, огромной силы воздействия; - это целые философские трактаты, для восприятия которых слушателю необходимо некоторое специальное напряжение внимания и вдумчивости. При всей моей любви к уже упоминавшимся старшим и младшим современникам Танеева, они такие задачи перед слушателем ставили очень редко, и это, возможно, сослужило Танееву дурную службу. Остаётся надеяться, что его музыка всё же со временем обретёт тот уровень если не популярности, то хотя бы известности и оценки, которого она заслуживает.