МЕДВЕДИ
КУПРИН.А.И "МЕДВЕДИ"
Молодая восьмилетняя медведица-мать всю осень раздумывала, как ей выгоднее залечь в берлогу? Опыта у неё было немного: всего года два-три. Очень стесняли дети. Прошлогодний пестун начинал выходить из повиновения, воображал себя взрослым самцом и, чтобы показать ему настоящее место, приходилось прибегать к затрещинам. А двое маленьких-самочки- тут совсем ничего не понимали, тянулись по привычке к материнским сосцам, кусая их молодыми острыми резцами, всего пугались, поминутно совались под лапы, или так увлекались игрой друг с другом, чтобы их приходилось долго разыскивать среди облетевших листов дикой малины, ежевики и волчьей ягоды.
«Кто-то, наверное, будет разыскивать наши следы»,-думала медведица.-«Не человек ли-страшное, непонятное,всесильное животное?»
И она старалась скрыть тяжёлые следы своих ног. Но на молодом, тающем снегу отпечатки её ступней ложились всюду чёрными пятнами среди белого. Это привело её в отчаяние.
Погода обманывала: то пойдёт снег, то перестанет, а на утро вдруг зарядит дождик.
Наконец-то, в исходе октября, она почувствовала, что приближаются вьюги и большой снег. Тогда она приказала детям:
-Идите за мной.
И все они, вчетвером, двинулись с юга на север, по тому пути, которого нарочно избегала осенью медведица. Впереди шла она сама, потом маленькие, а сзади пестун. И все они, повинуясь древнему инстинкту, старались ступать след в след.
Было у медведицы-матери давно облюбованное, ещё летом, укромное местечко. Там свалилась большая сосна, выворотив наружу корни, а вокруг нанесло много лесного лому, веток, сучьев и мусора.
«С севера идёт погода,-подумала она.-Снег всё занесёт, прикроет, обровняет». Идя на берлогу, заботливая мать всё царапала когтями стволы деревьев, оставляя для себя приметы. Как идём, так и выйдем».
Трудно было улечься. Казалось тесно. Молодые, ещё не отвыкшие от теплоты материнского тепла,-они уютно улеглись у матери между ног, и около жирного, отъевшегося за осень брюха. Они не очень сердились, если она их немного притискивала, поворачиваясь с боку на бок. В первый же день затянули привычную медвежью песню-скороговорку:
Мню-мню-мню... мня-мня-мня... мню-мню-мню...
Пестун долго не мог успокоиться, ворчал, кусался, мял младших лапами, выглядывал наружу, огрызался на мать, всё ему казалось неловко.
Но, наконец, и он, повинуясь общему медвежьему закону, заснул крепко накрепко. И взрослый болван во сне во сне чмокал и хрюкал, как маленький, и так же, как они, прижимался мордой к материнскому чреву.
Мать не спала. Не спала, а только изредка чутко дремала. От её дыхания вился над берлогой тонкий парок.
И все лесные звери-белки, куницы, горностаи, лисы, волки,-с уважением обходили зимнюю лежку медведей.
Каркали над нею наблюдательные вороны и сплетничали болтливые сороки, но летели прочь... Высовывала иногда свой нос медведица-мать, гладила гладким языком снег, смотрела на то, как резвятся зайцы, как ныряют с размаху в снежные сугробы тетерева, равнодушно слушала, водя ушами, дальний стук дровосеков и опять засыпала.
В январе она вдруг проснулась. Лес наполнился шумом, собачьим лаем, звуками рогов. «Что-то случилось,-подумала мать.-Это не то, что я слышала всегда». Неуклюже растолкала она младших, ударила лапкой заспавшегося пестуна и сама первая высунула навстречу врагу голову и туловище из берлоги.
Да. Собачий страстный визг и лай были всё ближе и ближе.
«Назад»,-подумала медведица и своим криком заставила детей уйти назад, внутрь берлоги.
Но показались уже из-за кустов, из сугробов трусливые, наглые собачьи морды. Собаки и хотели и боялись укусить. Они не лаяли, а скулили. Они дышали часто-часто, и их красные языки были далеко высунуты из пастей.
«Это не серьёзно,-подумала мать, тяжело дыша и облизывая языком снег.-Они не посмеют».
Но тотчас же она увидела и почуяла людей. В их суетливых шагах, в их дергающих движениях, в их человеческих глазах она и ясно и твёрдо прочла:
«Нет пощады».
Она хотела кинуться на людей и уже сделала усилие, подняв спиной снежный сугроб и хвою, но её сразу ослепило и оглушило.
И, падая, теряя сознание, она всё-таки успела подумать:
«Пестун-дурак... Он даже и дороги не найдёт из берлоги обратно... Как же маленькие?..»
-Вот и новогодний подарочек,-сказал рослый гвардеец в фантастическом охотничьем костюме.-Как я её ловко осадил.
Егерь было ухмыльнулся лукаво, но вдруг закричал:
-Готовьсь! Ещё!
Вылез пестун. И мужик-облавщик перерубил ему топором спину.
" КУПРИН "
Молодая восьмилетняя медведица-мать всю осень раздумывала, как ей выгоднее залечь в берлогу? Опыта у неё было немного: всего года два-три. Очень стесняли дети. Прошлогодний пестун начинал выходить из повиновения, воображал себя взрослым самцом и, чтобы показать ему настоящее место, приходилось прибегать к затрещинам. А двое маленьких-самочки- тут совсем ничего не понимали, тянулись по привычке к материнским сосцам, кусая их молодыми острыми резцами, всего пугались, поминутно совались под лапы, или так увлекались игрой друг с другом, чтобы их приходилось долго разыскивать среди облетевших листов дикой малины, ежевики и волчьей ягоды.
«Кто-то, наверное, будет разыскивать наши следы»,-думала медведица.-«Не человек ли-страшное, непонятное,всесильное животное?»
И она старалась скрыть тяжёлые следы своих ног. Но на молодом, тающем снегу отпечатки её ступней ложились всюду чёрными пятнами среди белого. Это привело её в отчаяние.
Погода обманывала: то пойдёт снег, то перестанет, а на утро вдруг зарядит дождик.
Наконец-то, в исходе октября, она почувствовала, что приближаются вьюги и большой снег. Тогда она приказала детям:
-Идите за мной.
И все они, вчетвером, двинулись с юга на север, по тому пути, которого нарочно избегала осенью медведица. Впереди шла она сама, потом маленькие, а сзади пестун. И все они, повинуясь древнему инстинкту, старались ступать след в след.
Было у медведицы-матери давно облюбованное, ещё летом, укромное местечко. Там свалилась большая сосна, выворотив наружу корни, а вокруг нанесло много лесного лому, веток, сучьев и мусора.
«С севера идёт погода,-подумала она.-Снег всё занесёт, прикроет, обровняет». Идя на берлогу, заботливая мать всё царапала когтями стволы деревьев, оставляя для себя приметы. Как идём, так и выйдем».
Трудно было улечься. Казалось тесно. Молодые, ещё не отвыкшие от теплоты материнского тепла,-они уютно улеглись у матери между ног, и около жирного, отъевшегося за осень брюха. Они не очень сердились, если она их немного притискивала, поворачиваясь с боку на бок. В первый же день затянули привычную медвежью песню-скороговорку:
Мню-мню-мню... мня-мня-мня... мню-мню-мню...
Пестун долго не мог успокоиться, ворчал, кусался, мял младших лапами, выглядывал наружу, огрызался на мать, всё ему казалось неловко.
Но, наконец, и он, повинуясь общему медвежьему закону, заснул крепко накрепко. И взрослый болван во сне во сне чмокал и хрюкал, как маленький, и так же, как они, прижимался мордой к материнскому чреву.
Мать не спала. Не спала, а только изредка чутко дремала. От её дыхания вился над берлогой тонкий парок.
И все лесные звери-белки, куницы, горностаи, лисы, волки,-с уважением обходили зимнюю лежку медведей.
Каркали над нею наблюдательные вороны и сплетничали болтливые сороки, но летели прочь... Высовывала иногда свой нос медведица-мать, гладила гладким языком снег, смотрела на то, как резвятся зайцы, как ныряют с размаху в снежные сугробы тетерева, равнодушно слушала, водя ушами, дальний стук дровосеков и опять засыпала.
В январе она вдруг проснулась. Лес наполнился шумом, собачьим лаем, звуками рогов. «Что-то случилось,-подумала мать.-Это не то, что я слышала всегда». Неуклюже растолкала она младших, ударила лапкой заспавшегося пестуна и сама первая высунула навстречу врагу голову и туловище из берлоги.
Да. Собачий страстный визг и лай были всё ближе и ближе.
«Назад»,-подумала медведица и своим криком заставила детей уйти назад, внутрь берлоги.
Но показались уже из-за кустов, из сугробов трусливые, наглые собачьи морды. Собаки и хотели и боялись укусить. Они не лаяли, а скулили. Они дышали часто-часто, и их красные языки были далеко высунуты из пастей.
«Это не серьёзно,-подумала мать, тяжело дыша и облизывая языком снег.-Они не посмеют».
Но тотчас же она увидела и почуяла людей. В их суетливых шагах, в их дергающих движениях, в их человеческих глазах она и ясно и твёрдо прочла:
«Нет пощады».
Она хотела кинуться на людей и уже сделала усилие, подняв спиной снежный сугроб и хвою, но её сразу ослепило и оглушило.
И, падая, теряя сознание, она всё-таки успела подумать:
«Пестун-дурак... Он даже и дороги не найдёт из берлоги обратно... Как же маленькие?..»
-Вот и новогодний подарочек,-сказал рослый гвардеец в фантастическом охотничьем костюме.-Как я её ловко осадил.
Егерь было ухмыльнулся лукаво, но вдруг закричал:
-Готовьсь! Ещё!
Вылез пестун. И мужик-облавщик перерубил ему топором спину.
" КУПРИН "