о Персимфансе ещё
1920-е Оркестр без дирижёра снова на сцене
Это было предельно по-советски - лучшие российские музыканты собранные в одном оркестре - играют без дирижёра.
"The moscow" Times By Miriam Elder
опубликовано: 27 января, 2009
Это очень по-советски - лучшие российские музыканты - собраны вместе в одном оркестре, и у всего этого - нет дирижёра.
Созданный в 1922 году, Persimfans - сокращённое название от Первый Симфонический Ансамбль, олицетворял собой авангардистский дух времени.
"Как государству был не нужен царь, так и оркестру был не нужен дирижёр," - говорит Пётр Айду, который оживил эту давно умершую форму на своём концерте во вторник в театре «Школа драматического искусства». Оркестр, в чьих рядах были музыканты Большого театра и Московской консерватории, представляли это как советский эксперимент, дающий возможность расцвести революционному искусству.
Всё это неожиданно закончилось в 1932 году: распри среди самих музыкантов, давление оказанное на них из Большого и сталинские репрессии, - всё это, в результате, разъединило группу.
Сегодня Айду собирает 35 музыкантов, чтобы попытаться возродить эту форму искусства 1920-х годов на сцене театра «Школа драматического искусства».
Спектакль разделён на две части: одна часть классическая музыка, одна часть - пролетарский фольклор в исполнении нетрадиционных музыкальных инструментов. Инструменты, сделанные из бутылок, столов, мегафонов и метёлок, поставленные в один ряд с фортепиано и скрипками, задают новые направления.
"Это не лучше и не хуже (чем играть с дирижёром). Скорее, это похоже на разницу между просто едой и пищей для гурманов," - говорит Айду.
Балет Сергея Прокофьева "Трапеция", а также увертюра к моцартовской «Волшебной флейте» стоят в программе наряду с «Интернационалом» и "Варшавянкой" - этими двумя революционными песнями, которые звучат на каждом выступлении Персимфанса.
Однако, те, кто надеется услышать характерный революционный дух в выступлении Персимфанса, возможно будут несколько разочарованы.
Айду воссоздаёт поэтический накал тех времён, когда советский эксперимент охватил и сам был охвачен искусством авангардистов - поэтов, художников и музыкантов. "То, что люди тогда делали - беспрецедентно," - говорит он.
Оркестр без дирижёра, также известный как «шумовой оркестр», - вывел это на новый уровень. Ансамбль мог бы играть, как и любой другой оркестр, если бы он не нёс одну единственную вещь: свою собственную энергию, которая и управляет всей музыкой.
"Как и государство, оркестр может управляться двумя способами - тоталитарным или демократическим".
Является ли этот спектакль комментарием к сегодняшнему состоянию России?
"Я действительно не знаю", - говорит Айду. "Моя жизнь - искусство, а не политика."
Во многом это отражает состояние искусства в России сегодня - отделённое от политики, искусство утратило душу, то, что придавало пост-революционным работам абсолютную уникальность.
Однако, Айду видит это по-другому. "В данный момент в России - пора рассвета в музыке и в искусстве в целом", - говорит он. "В Москве существует реальная потребность в искусстве. Почти как в Нью-Йорке".
1920s Orchestra Without a Conductor Revived
It was the ultimate Soviet project -- Russia's best musicians assembled in an orchestra, all without a conductor.
By Miriam Elder
Published: January 27, 2009
It was the ultimate Soviet project -- Russia's best musicians assembled in an orchestra, all without a conductor.
Formed in 1922, Persimfans -- a Sovietized shorthand for Perviy Simfonichesky Ansambl, or First Symphony Ensemble -- sought to embody the avant-garde spirit of the time.
"Just as the government didn't need a tsar, so the orchestra didn't need a director," says Pyotr Aidu of the School of Dramatic Art, which will revive the long-dead form at a premiere concert Thursday. The orchestra, counting among its ranks musicians from the Bolshoi Theatre and Moscow Conservatory, performed for a decade as the Soviet experiment allowed revolutionary artists to flourish.
It all came to an abrupt end in 1932, as infighting among the musicians, pressure from the Bolshoi and Stalin's purges tore the group apart.
It will seek to come back today as Aidu gathers 35 musicians to take to the stage at the School of Dramatic Art in a revival of the 1920s art form.
The performance will be divided into two parts -- one for classical music, one for proletarian folk -- and include nontraditional instruments. Instruments made from bottles, tables, megaphones and brooms will stand alongside pianos and violins to push the revue in new directions.
"It's neither better or worse [than playing with a director]. It's like the difference between food and organic food," Aidu says.
Sergei Prokofiev's "Trapeze," a ballet, as well as the overture from Mozart's "Magic Flute" are on the program, alongside renditions of "The Internationale" and the "Warszawianka," two revolutionary songs played at every Persimfans performance.
Yet for those hoping to hear the revolutionary spirit of Persimfans, there may be some disappointment.
Aidu waxes poetic on the fervor of the time, when the Soviet experiment embraced and was embraced by avant-garde poets, artists and musicians. "The things people did then were unprecedented," he said.
The orchestra without a director -- also known at the time as a "noisy orchestra" -- took that to new levels. The ensemble would practice just like any orchestra but take to the stage alone, feeding off their own energy to drive the music forward.
"Just like a government, an orchestra can be governed in two ways -- in a totalitarian way or in a democratic way."
Is the performance a commentary on Russia's current state?
"I don't really know," Aidu says. "My life is art, not politics."
That is the state of so much Russian art today -- divorced from politics so it lacks the soul that made post-Revolutionary works so unique.
Yet Aidu doesn't see it that way. "Right now, there's a dawn of music, and all art, in Russia," he says. "There's a real appetite for art, in Moscow anyway. It's almost like New York."
Это было предельно по-советски - лучшие российские музыканты собранные в одном оркестре - играют без дирижёра.
"The moscow" Times By Miriam Elder
опубликовано: 27 января, 2009
Это очень по-советски - лучшие российские музыканты - собраны вместе в одном оркестре, и у всего этого - нет дирижёра.
Созданный в 1922 году, Persimfans - сокращённое название от Первый Симфонический Ансамбль, олицетворял собой авангардистский дух времени.
"Как государству был не нужен царь, так и оркестру был не нужен дирижёр," - говорит Пётр Айду, который оживил эту давно умершую форму на своём концерте во вторник в театре «Школа драматического искусства». Оркестр, в чьих рядах были музыканты Большого театра и Московской консерватории, представляли это как советский эксперимент, дающий возможность расцвести революционному искусству.
Всё это неожиданно закончилось в 1932 году: распри среди самих музыкантов, давление оказанное на них из Большого и сталинские репрессии, - всё это, в результате, разъединило группу.
Сегодня Айду собирает 35 музыкантов, чтобы попытаться возродить эту форму искусства 1920-х годов на сцене театра «Школа драматического искусства».
Спектакль разделён на две части: одна часть классическая музыка, одна часть - пролетарский фольклор в исполнении нетрадиционных музыкальных инструментов. Инструменты, сделанные из бутылок, столов, мегафонов и метёлок, поставленные в один ряд с фортепиано и скрипками, задают новые направления.
"Это не лучше и не хуже (чем играть с дирижёром). Скорее, это похоже на разницу между просто едой и пищей для гурманов," - говорит Айду.
Балет Сергея Прокофьева "Трапеция", а также увертюра к моцартовской «Волшебной флейте» стоят в программе наряду с «Интернационалом» и "Варшавянкой" - этими двумя революционными песнями, которые звучат на каждом выступлении Персимфанса.
Однако, те, кто надеется услышать характерный революционный дух в выступлении Персимфанса, возможно будут несколько разочарованы.
Айду воссоздаёт поэтический накал тех времён, когда советский эксперимент охватил и сам был охвачен искусством авангардистов - поэтов, художников и музыкантов. "То, что люди тогда делали - беспрецедентно," - говорит он.
Оркестр без дирижёра, также известный как «шумовой оркестр», - вывел это на новый уровень. Ансамбль мог бы играть, как и любой другой оркестр, если бы он не нёс одну единственную вещь: свою собственную энергию, которая и управляет всей музыкой.
"Как и государство, оркестр может управляться двумя способами - тоталитарным или демократическим".
Является ли этот спектакль комментарием к сегодняшнему состоянию России?
"Я действительно не знаю", - говорит Айду. "Моя жизнь - искусство, а не политика."
Во многом это отражает состояние искусства в России сегодня - отделённое от политики, искусство утратило душу, то, что придавало пост-революционным работам абсолютную уникальность.
Однако, Айду видит это по-другому. "В данный момент в России - пора рассвета в музыке и в искусстве в целом", - говорит он. "В Москве существует реальная потребность в искусстве. Почти как в Нью-Йорке".
1920s Orchestra Without a Conductor Revived
It was the ultimate Soviet project -- Russia's best musicians assembled in an orchestra, all without a conductor.
By Miriam Elder
Published: January 27, 2009
It was the ultimate Soviet project -- Russia's best musicians assembled in an orchestra, all without a conductor.
Formed in 1922, Persimfans -- a Sovietized shorthand for Perviy Simfonichesky Ansambl, or First Symphony Ensemble -- sought to embody the avant-garde spirit of the time.
"Just as the government didn't need a tsar, so the orchestra didn't need a director," says Pyotr Aidu of the School of Dramatic Art, which will revive the long-dead form at a premiere concert Thursday. The orchestra, counting among its ranks musicians from the Bolshoi Theatre and Moscow Conservatory, performed for a decade as the Soviet experiment allowed revolutionary artists to flourish.
It all came to an abrupt end in 1932, as infighting among the musicians, pressure from the Bolshoi and Stalin's purges tore the group apart.
It will seek to come back today as Aidu gathers 35 musicians to take to the stage at the School of Dramatic Art in a revival of the 1920s art form.
The performance will be divided into two parts -- one for classical music, one for proletarian folk -- and include nontraditional instruments. Instruments made from bottles, tables, megaphones and brooms will stand alongside pianos and violins to push the revue in new directions.
"It's neither better or worse [than playing with a director]. It's like the difference between food and organic food," Aidu says.
Sergei Prokofiev's "Trapeze," a ballet, as well as the overture from Mozart's "Magic Flute" are on the program, alongside renditions of "The Internationale" and the "Warszawianka," two revolutionary songs played at every Persimfans performance.
Yet for those hoping to hear the revolutionary spirit of Persimfans, there may be some disappointment.
Aidu waxes poetic on the fervor of the time, when the Soviet experiment embraced and was embraced by avant-garde poets, artists and musicians. "The things people did then were unprecedented," he said.
The orchestra without a director -- also known at the time as a "noisy orchestra" -- took that to new levels. The ensemble would practice just like any orchestra but take to the stage alone, feeding off their own energy to drive the music forward.
"Just like a government, an orchestra can be governed in two ways -- in a totalitarian way or in a democratic way."
Is the performance a commentary on Russia's current state?
"I don't really know," Aidu says. "My life is art, not politics."
That is the state of so much Russian art today -- divorced from politics so it lacks the soul that made post-Revolutionary works so unique.
Yet Aidu doesn't see it that way. "Right now, there's a dawn of music, and all art, in Russia," he says. "There's a real appetite for art, in Moscow anyway. It's almost like New York."
Достоверность спасения и склеротичность культуры
Петр Поспелов
30/01/2009
Теодор Курентзис сыграл музыку заката, а Петр Айду - музыку рассвета. Но совершенно ясно, что и то и другое - сегодняшний день искусства
Январь - месяц тишины. Выбравшись из декабрьской суматохи и перевалив через Новый год, мы оказываемся в просторном снежном мире. Отметив Рождество, снова ощущаем начало. Ход времени замедляется. Историю видно всю насквозь, хоть руку в нее просунь.
В этом притихшем январе случились два музыкальных события, подарившие светлую радость. Оба они, и «Орфей», и «Персимфанс», имели отчетливое отношение к современному искусству. Однако в результате захотелось уточнить: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
Эти строки Пастернака, рядом с которыми фигурирует Рождество и утверждается, что «буран не месяц будет месть», датированы 1917 годом - вы что-нибудь понимаете?
Я вот не понимал, почему на концерте, где возобновили завиральный проект революционных лет, мне так хорошо, словно это я вчера родился. «Ты живешь в 2000-е годы, - щипал я себя, - а не 1920-е, не в 1960-е и даже не в 1990-е».
Действительно, в 90-е годы существовал авангардный фестиваль «Альтернатива», развивалось движение современного танца, оппозиционное балету, композиторы пробовали изобретать экспериментальную электронную музыку. Я посещал все это и чувствовал себя принадлежащим времени.
Теперь же, попадая на авангардные фестивали или на причудливо-авторские театральные спектакли, я вижу молодых людей, всем этим живо интересующихся. И думаю, что им надо было родиться на десять-пятнадцать лет пораньше - тогда бы их жажда открытий пришлась впору. Им говорят, что они присутствуют при чем-то небывало актуальном, но это обман.
На концерте «Персимфанса» обмана не было. Хотя представляли революционное искусство - ансамбль без дирижера, пролетарский шумовой оркестр. Имитировали кинопередвижку и футуристический балет. Читали заумь Крученых. Это искусство когда-то должно было изменить мир. Но не изменило и уже не изменит. Все, кто участвовал и кто сидел в зале, это понимали. И даже потихоньку этому радовались.
Не уверен, что исполняли такую уж великую музыку. Из услышанного за вечер на первое место я бы поставил не Фортепианный концерт Мосолова и не «Трапецию» Прокофьева (уж больно слышно, что «Историю солдата» Стравинского он терпеливо изучил), а номер, который назывался «Музыкально-трудовая увертюра на шумритмузыку А.М. Авраамова к агитпьесе С. Третьякова «Слышишь, Москва?», сработанной С. Эйзенштейном на сцене 1-го Рабочего театра Московского Пролеткульта в 1923 г.».
Мало сказать, что меня не увлекает левая риторика - от одного слова «рабочий» тошнит. Еще хуже «комиссар». Об Арсении Авраамове читателю OPENSPACE.RU уже рассказывал Андрей Смирнов. Недолгое время Авраамов был каким-то комиссаром в правительстве, будь они неладны, большевиков и предлагал Луначарскому сжечь все рояли. Он организовал Симфонию гудков, в которой фабрики города под аккомпанемент пулеметов и крупнокалиберных орудий сливались в музыке революции. А сегодня его «шумритмузыку» исполняли в строгом, чистом зале «Школы драматического искусства» для интеллигентного количества воспитанной публики, и рояль тут же стоял. Слышишь, Москва? Едва ли: за пределами зала Москве никакого дела до происходящего не было.
Вот почему я и говорю, что тут все честно. Если бы сейчас исполнили Симфонию гудков на Манежной площади, вот это был бы обман. В 20-е годы церкви ломали, но в созвучии гудков, по воспоминаниям современников, слышался аккорд, напоминавший колокольный звон, плывший над старой Москвой, - так что одновременно с новаторской эстетикой индустриализации творение Авраамова восполняло слушателю утраченное и дарило чувство преемственности. Сейчас церкви, напротив, строят обратно; от заводов в городе не знают, как избавиться. А уж шум стоит такой, что вся музыка революции потонула бы в нем, как комариный писк.
Другое дело - в тихом зале на Сретенке. Там Авраамова исполняли молотками, пилами и наждаком в процессе взаправдашнего сколачивания деревянного помоста. В исполнении азартно участвовали профессиональный музыкант-ударник (это еще куда ни шло) и профессиональный музыкант-альтист, на основной работе играющий музыку барокко в образцовом аутентичном оркестре. Если бы я предложил этим ребятам пойти штурмануть Зимний, они бы покрутили пальцем у виска. На большее, чем сколотить деревяшку, революционного пыла у них бы не хватило.
Получается, что революционный авангард нам подают обезопашенным от революционной идеи. Это так, и это честно. Получается, что молодые музыканты воспринимают его как чистое искусство. Нет, не получается. И здесь есть преемственность: например, дед Петра Айду, организатора нынешнего «Персимфанса», учился на скрипке у Льва Цейтлина, игравшего первую скрипку в «Персимфансе» тогдашнем. Дед оставил даже шкаф с подходящими нотами. Этот многоуважаемый шкаф можно потрогать, залезть в его нутро, расшнуровать пыльные папки. Вот в чем и заключается натуральная связь с историей, чувство преемственности, не утраченное и сегодня. Когда из дедовского шкафа выскакивают революционные черти и начинают, как живые, танцевать и дуть в «тещин язык». Для искусства это означает, выражаясь словами Владимира Мартынова, «достоверность спасения».
Казалось бы, исполнение оперы Гайдна «Душа философа, или Орфей и Эвридика» под управлением Теодора Курентзиса - противоположный случай. Мы больше знаем «Орфея» не Гайдна, а Глюка. В середине XVIII века Глюк совершил реформу - сделал оперу правдиво-драматичной, лишил ее декоративных красот, наступил на горло певцам-виртуозам и выпятил пружину действия. А в конце XVIII века Гайдн взял тот же сюжет и все реформы отменил. Захватывающие приключения Орфея в преисподней у него проворачиваются как-то быстренько, изюминка не в них. Больше философствований, топтания на месте. Раздаются буколические хоры, как в классических пасторалях. А вся изгнанная Глюком виртуозность певцам возвращена, причем с лихвой. Это ж праздник был, когда певица Симона Кермес отрывалась в скоростных колоратурах.
Романтики следующей эпохи, вроде Берлиоза, боготворили реформатора Глюка. Боготворили и Моцарта, но если Моцарт вставлял в драматическую ситуацию колоратурную арию, то он и считался позорником. А Гайдн был только симпатичный «папаша». У Висконти таких персонажей играет обычно Берт Ланкастер. Гайдн творил на закате Просвещения и, похоже, об этом знал. Он не стремился к реформам, но не был и ретроградом. Просто богатства, созданные эпохами, все одновременно были у него в добрых папиных руках. Гайдн сохранял ясность ума до конца дней, но в его опере выражена склеротичность культуры, внутри которой он творил. Распад родил рефлексию, Орфей из покорителя загробных царств превратился в философа, осознающего свой конец. Вот эту распадающуюся красоту нам сегодня и преподнесли.
Уж не направления ли, не менталитеты ли схлестнулись? Теодор Курентзис (с дамами и господами) сыграли музыку заката, а Петр Айду (с товарищами) - музыку рассвета. Но совершенно ясно, что и то и другое - сегодняшний день искусства. Участники обоих концертов сделаны из одного теста и, бывает, вместе выступают. А у кого рассвет, у кого закат - на сегодняшний слух поди разбери. Кто оказался моложе, Гайдн или Авраамов, я даже не знаю. Вот почему я и говорю, что в январе можно играть не по правилам: история видна насквозь и вся здесь. «Пока я с Байроном курил, пока я пил с Эдгаром По», пока Москва ничего не слышала, все эпохи сошлись в одной временной точке. А где же место современному искусству? Здесь и место.
Автор - редактор отдела культуры газеты «Ведомости»