Записки об осенней кампании 1763 года (Дачная книга)
Фабула такая (а может быть сюжет): герой повести - фактически сыщик. Живет, себе, поживает. Ни шатко, ни валко. Предположим, он только помогает условному Порфирий Петровичу расследовать какое-то преступление. Тщательно и честно собирает факты и улики. Рассказывает о них. Через некоторое время картинка из разрозненных фактов складывается такая, что он сам и есть преступник. Его арестовывают. Он бежит из-под стражи. Примерно три дня он живет на свободе совершенно иначе, чем жил раньше. Потом его, возможно, убивают. Абсолютный учитель жизни - тот, кто создал набор этих улик, остается за кадром. Фигура умолчания. Господь Бог?
Он расследует убийство, условно говоря, аристократа: веселого, очень богатого, владельца дворцов, поместий, домов в Петербурге, Вене и Харькове. Человека, знающего десять языков, любимца женщин, автора пьес и эпиграмм. У которого две семьи, дети. Крепостные. Аристократ - человек неправедный. Герой, тот, кто расследует убийство - тихоня, небесталанный, но довольно средний, милый, спокойный, без закидонов. Выясняется, что он убил самого себя (то есть это подразумевается. Аристократ - его альтер эго. И он его убивает). А в итоге у него остается на жизнь только три дня после побега из острога. Это такая отчаянная анархия дикаря, хотя и настоящая жизнь. История деградации, история вырождения. Сам себя съел. А противопоставить может только детские шалости последней бравады.
В свою очередь, все то, что описывается, только глава книги. И всё это - «приключения головы»: все мысли, прочитанные книги, помыслы, нечаянные фантазии обретают статус действенного события, неотличимы от реальности. Много героев. И все они безвылазно сидят в поле под дождем. Не могут никуда добраться. Возвращаются в круг своего совместного не веселого, но и небезнадежного мокрого шалаша. Люди из разных эпох, но противоречий между ними особенных нет. Временами, кто-то надолго уходит, возвращается и рассказывает, что ему удалось побывать в доме у Лесника. Лесник кормил его вареной картошкой и солеными огурцами. Рассказчику не очень-то верят, но слушают, затаив дыхание. Короче, еще одна фигура умолчания - факт того, что они все давно в аду. Серенький ад без зверств. Вся книга уже написана «оттуда». Типа так.
PS ЖЖ не хочет вписывать новые теги(
Он расследует убийство, условно говоря, аристократа: веселого, очень богатого, владельца дворцов, поместий, домов в Петербурге, Вене и Харькове. Человека, знающего десять языков, любимца женщин, автора пьес и эпиграмм. У которого две семьи, дети. Крепостные. Аристократ - человек неправедный. Герой, тот, кто расследует убийство - тихоня, небесталанный, но довольно средний, милый, спокойный, без закидонов. Выясняется, что он убил самого себя (то есть это подразумевается. Аристократ - его альтер эго. И он его убивает). А в итоге у него остается на жизнь только три дня после побега из острога. Это такая отчаянная анархия дикаря, хотя и настоящая жизнь. История деградации, история вырождения. Сам себя съел. А противопоставить может только детские шалости последней бравады.
В свою очередь, все то, что описывается, только глава книги. И всё это - «приключения головы»: все мысли, прочитанные книги, помыслы, нечаянные фантазии обретают статус действенного события, неотличимы от реальности. Много героев. И все они безвылазно сидят в поле под дождем. Не могут никуда добраться. Возвращаются в круг своего совместного не веселого, но и небезнадежного мокрого шалаша. Люди из разных эпох, но противоречий между ними особенных нет. Временами, кто-то надолго уходит, возвращается и рассказывает, что ему удалось побывать в доме у Лесника. Лесник кормил его вареной картошкой и солеными огурцами. Рассказчику не очень-то верят, но слушают, затаив дыхание. Короче, еще одна фигура умолчания - факт того, что они все давно в аду. Серенький ад без зверств. Вся книга уже написана «оттуда». Типа так.
PS ЖЖ не хочет вписывать новые теги(