Инсайт
Было одно странное впечатление, лет в семь, которое я запомнил на всю жизнь.
Осень, начало октября. Полуоблетевшие деревья, влажный ветер, висящие в хмуром небе сумерки. Сквозь зелень и темень светятся расплывчатым мокрым светом окна детсада, старого знакомого, ставшего первым прошлым, спокойная приветливая земля, зачарованная и недоступная, как рай. Мне уже никогда туда не вернуться.
А слева кусты в мой невысокий рост, вдруг этой ночью преставшие быть чаппаралем наших детских игр, - над засыпанной листьями мокрой землей, где оборвался тротуар. За ними серые темнеющие ребра домов, деревья и смазанный свет фонарей. Все обычное и знакомое куда-то исчезло, все стало необычным и незнакомым. И все это нахлынуло, и я вдруг понял, что все это вижу в первый раз и люблю, словно в каком-то экстазе. И что сознание в этот момент равно впечатлению и может все это понять.
Я взглянул доверчиво и словно проник в саму суть видимого, открывшуюся ярко и отчетливо. Чувство осталось до сих пор, а сама картина почти забылась. Но ведь я определенно знаю, что не мог тогда это все так понять. Всю эту печаль. Что глаза ребенка, а душа?.. Это было воссоединение со всем, что было во мне и было до меня, это была чужая память... Так же смотрел тот, от кого перешло это чувство, это печальное всеведение. Разросшимся восприятием я прикоснулся к такому простому вокруг, к тому, что так сложно зовется “бытием”. Это поднимались рассеянные по крови забытые сознания, скрытые отзвуки чужих жизней.
Я-ребенок не понимал, и мне казалось все просто, потому что я сам это воспринимал. Не надо было логических умозаключений, поисков истины через опыт. То было непосредственное знание и вера без всякого анализа, потому что нельзя было увидеть ничего иного. Мозг молчал, а сердце было открыто и беззащитно.
А, может быть, это так бурно восстало во мне “художественное”, “лирическое”, навеянное этим временем года…
И последнее, что я увижу в этой жизни, может быть, будут мокрые огни детсада, кусты “чаппараля” и темные спины домов, давно снесенных, существующих лишь в моей памяти.
Осень, начало октября. Полуоблетевшие деревья, влажный ветер, висящие в хмуром небе сумерки. Сквозь зелень и темень светятся расплывчатым мокрым светом окна детсада, старого знакомого, ставшего первым прошлым, спокойная приветливая земля, зачарованная и недоступная, как рай. Мне уже никогда туда не вернуться.
А слева кусты в мой невысокий рост, вдруг этой ночью преставшие быть чаппаралем наших детских игр, - над засыпанной листьями мокрой землей, где оборвался тротуар. За ними серые темнеющие ребра домов, деревья и смазанный свет фонарей. Все обычное и знакомое куда-то исчезло, все стало необычным и незнакомым. И все это нахлынуло, и я вдруг понял, что все это вижу в первый раз и люблю, словно в каком-то экстазе. И что сознание в этот момент равно впечатлению и может все это понять.
Я взглянул доверчиво и словно проник в саму суть видимого, открывшуюся ярко и отчетливо. Чувство осталось до сих пор, а сама картина почти забылась. Но ведь я определенно знаю, что не мог тогда это все так понять. Всю эту печаль. Что глаза ребенка, а душа?.. Это было воссоединение со всем, что было во мне и было до меня, это была чужая память... Так же смотрел тот, от кого перешло это чувство, это печальное всеведение. Разросшимся восприятием я прикоснулся к такому простому вокруг, к тому, что так сложно зовется “бытием”. Это поднимались рассеянные по крови забытые сознания, скрытые отзвуки чужих жизней.
Я-ребенок не понимал, и мне казалось все просто, потому что я сам это воспринимал. Не надо было логических умозаключений, поисков истины через опыт. То было непосредственное знание и вера без всякого анализа, потому что нельзя было увидеть ничего иного. Мозг молчал, а сердце было открыто и беззащитно.
А, может быть, это так бурно восстало во мне “художественное”, “лирическое”, навеянное этим временем года…
И последнее, что я увижу в этой жизни, может быть, будут мокрые огни детсада, кусты “чаппараля” и темные спины домов, давно снесенных, существующих лишь в моей памяти.