Все древние тексты - магичны (кроме чисто утилитарных). Они отражают не столько реальную историю, сколько историю мифологическую, которая, в свою очередь, отражает еще более древние ритуалы, часто позабытые самим мифом - и потому искаженные (Мелетинский признал бы такой взгляд упрощением. Сам он считал, что миф - это «реактуализация начальных времен», воспроизведение «сакрального времени», когда из хаоса творился космос. Но мне не видится в «наших» взглядах большого противоречия.).
Вот любопытный валлийский текст, приписываемый знаменитому Талиесину:
Я был синим лососем,
Я был псом, лосем, косулей на горе,
Колодками, лопатой, топором в руке,
Жеребцом, быком, телёнком,
Зерном, что взошло на холме.
Меня собрали и поместили в печь,
Я упал, когда меня поджаривали,
И меня проглотила курица.
Девять месяцев я был у неё в брюхе
Я был живым, я был мёртвым
Я Талиесин.
Какой замечательный набор качеств, какое протеистическое пиршество форм! Но что, собственно, хочет сказать легендарный бард (имевший к тому же царское происхождение, как выловленный в кожаном мешке из воды)?
С одной стороны, в отрывке можно (и нужно) увидеть черты инициационного обряда по Проппу. С другой стороны, тема (золотого) зерна, превращенного в какое-то хлебобулочное изделие, упавшее и съеденное - напоминает знаменитую русскую сказку о Колобке. Ну, а эту сказку, в свою очередь, очень соблазнительно рассмотреть, как миф о поглощаемом солнце (входящий в группу солярно-суточных или календарных мифов). Сказка обрывается на гибели Колобка. Но у нее точно должно быть продолжение: битва кота (предположим) Ра со змеей (лисой) Апопом - за возвращение солнца обратно. (Кот в известной русской сказке постоянно спасал петуха, а петух - эквивалент солнца. Ну, а Ра на одном из надгробий в Луксоре изображен в виде рыжего кота. Существует и соответствующий миф.)
С третье стороны, мотив пряток, исчезновения имеет отношение к испытанию героя накануне свадьбы, в ходе которого он должен доказать свою «магическую вооруженность», которая, в свою очередь, приобретается в ходе путешествия в Тридесятое царство, страну мертвых. Это опять по Проппу. Он же пишет о «магическом бегстве», сопровождаемом превращениями бегущего и догоняющего, мотив, очень распространенный как в сказке, так и в мифе, в том числе античном. Убегающий или, напротив, догоняющий используют свои магические способности. Базовым является, вероятно, мотив побега из царства мертвых при помощи приобретенных в нем волшебных свойств, предметов или помощников.
С четвертой стороны, «Девять месяцев я был у нее в брюхе, я был живым, я был мертвым» - это очевидная ритуальная фраза мертвого, ожидающего (получившего) новое рождение.
С пятой, гибель и рождение зерна - это самостоятельный ритуал, связанный с кругом «календарных мифов», мифов об умирающих и воскресающих богах, по сути аграрных, появившийся в период возникновения земледелия. Искаженный отзвук можно найти в знаменитом речении из Евангелия: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода», Иоан.12:24. Вне контекста, связанного со словом «умрет», речение демонстрирует простую ботаническую банальность: проросшее зерно - умножается, что очевидно. Но разве зерно может «умереть»? Нет, конечно, (разве только в виде метафоры), но может умереть бог зерна, бог, отвечающий за плодородие, цветение и возрождение всего живого. Им и стал, по учению церкви, Иисус, умерший и воскресший. Павел, поставивший идею воскрешения во главу угла, знал, к какой базовой мифологеме апеллирует.
В стиле Грейвса можно было бы сказать, что Талиесин - это хеттский бог плодородия Телепинус, исчезающий (и уносящий с собой зерно) и возвращающийся…
В общем, все пять интерпретаций объединяет одно: момент смерти и воскресения. Именно из сказок, бывших мифов, в нашу культуру пришел хеппи-энд. Но хэппи-энд сказки - это возвращение из царства мертвых, это победа над смертью, это преображение реальности с помощью магии, добытой за пределами жизни. То есть, сам хэппи-энд - магичен. Попавший через сказку в массовую культуру, хэппи-энд превратился в симпатичную (или ужасную) пошлость. Нам хочется, чтобы у героев все закончилось хорошо, потому что мы ставим себя на их место. Но у нас нет магической вооруженности настоящего героя. И, зная это, мы ищем ее в религиях и разных эзотерических практиках, - забывая, что сакральные времена давно прошли. Хотя порой и кажется, что в иные дни сильным ветром из пустыни нам надувает какое-то волшебство…