Питер-3, стишок
До кучи и старенький стишок, наверное не очень удачный, зато "по теме"...
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮ...
Когда-нибудь туда поеду жить,
В тот город с непонятным назначеньем.
Так что-то оставляем для души
На будущее мы. Эпох крушенье
Там менее крушенье, чем везде.
Кружение там легче и ровнее -
Пейзажа, улиц, стилей и теней.
Там есть покой, чем глубже, тем милее,
Мысль бога камня и печаль людей.
Там что-то отвлекает от обиды,
От скуки и безродности ночной.
Мы все, как лиссабонские Кандиды -
Не землю ищем - смысла под собой.
Там можно встать: расслабься и глазей -
Не как в Москве: ни трактора, ни плана,
Там все - архитектурная нирвана,
Там есть перемещение друзей,
С отлетом никуда - в чужие страны.
О, город столько пережил потерь!
Исчезла цель его, да и само названье.
Музеем стал огромнейшим, где дверь
Осталась, но уперли зданье.
Заглатывает судьбы он, что ушлой,
Набыченой, неплачущей Москве
Не нужны. Ни к чему. Здесь тоже суша,
Когда кругом империя в тоске.
Каким-нибудь сибирским имярекам,
Из недр страны ползущим на руках -
Последняя ступень перед успехом
На злых подмостках на семи холмах.
Туда, где “бис”, поблажки и мыслишки,
Духи и деньги, водка и авто.
Но где нет духа, где искусству крышка,
Где дружба хлипка, как гнилой картон.
Как сказка, вызов, гений, так мороз
Рисует арабески на стекле.
Морозом были власть и крепкий скос
Скулы народа. Мальчик на столе
Взлететь мечтает так в уме своем...
Взлететь над Азией решили всем селом.
Взлетели лишь на высоту шпиля,
Теперь его свезли к себе на дачу.
И все же чуть возвышенней нуля
Мы здесь, почти что в Риме - на удачу!
Когда-нибудь последний экскурсант
Его покинет, не дождавшись проку
От южных капителей и колонн,
Стоящих средь снегов, Европы сбоку,
Как говорил французишка-педант
Один когда-то, преданный пороку.
Останется в нем лишь экскурсовод,
Хранители, да бабки в гардеробе,
Глухие, как Герасим среди вод,
Которые, наверно, даже в гробе
Про сериалы будут бормотать,
Про низкую зарплату, экстрасенсов,
Про жизнь, в которой света не видать,
Хотя мы прежде и побили немцев.
Уродливая так нас давит мебель...
Возьмем мы пиво в грязненьком ларьке.
А город на глазах растает в небе,
Оставшись чистым звуком в языке,
Уже нерасшифруемым, как небыль.
<96>
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮ...
Когда-нибудь туда поеду жить,
В тот город с непонятным назначеньем.
Так что-то оставляем для души
На будущее мы. Эпох крушенье
Там менее крушенье, чем везде.
Кружение там легче и ровнее -
Пейзажа, улиц, стилей и теней.
Там есть покой, чем глубже, тем милее,
Мысль бога камня и печаль людей.
Там что-то отвлекает от обиды,
От скуки и безродности ночной.
Мы все, как лиссабонские Кандиды -
Не землю ищем - смысла под собой.
Там можно встать: расслабься и глазей -
Не как в Москве: ни трактора, ни плана,
Там все - архитектурная нирвана,
Там есть перемещение друзей,
С отлетом никуда - в чужие страны.
О, город столько пережил потерь!
Исчезла цель его, да и само названье.
Музеем стал огромнейшим, где дверь
Осталась, но уперли зданье.
Заглатывает судьбы он, что ушлой,
Набыченой, неплачущей Москве
Не нужны. Ни к чему. Здесь тоже суша,
Когда кругом империя в тоске.
Каким-нибудь сибирским имярекам,
Из недр страны ползущим на руках -
Последняя ступень перед успехом
На злых подмостках на семи холмах.
Туда, где “бис”, поблажки и мыслишки,
Духи и деньги, водка и авто.
Но где нет духа, где искусству крышка,
Где дружба хлипка, как гнилой картон.
Как сказка, вызов, гений, так мороз
Рисует арабески на стекле.
Морозом были власть и крепкий скос
Скулы народа. Мальчик на столе
Взлететь мечтает так в уме своем...
Взлететь над Азией решили всем селом.
Взлетели лишь на высоту шпиля,
Теперь его свезли к себе на дачу.
И все же чуть возвышенней нуля
Мы здесь, почти что в Риме - на удачу!
Когда-нибудь последний экскурсант
Его покинет, не дождавшись проку
От южных капителей и колонн,
Стоящих средь снегов, Европы сбоку,
Как говорил французишка-педант
Один когда-то, преданный пороку.
Останется в нем лишь экскурсовод,
Хранители, да бабки в гардеробе,
Глухие, как Герасим среди вод,
Которые, наверно, даже в гробе
Про сериалы будут бормотать,
Про низкую зарплату, экстрасенсов,
Про жизнь, в которой света не видать,
Хотя мы прежде и побили немцев.
Уродливая так нас давит мебель...
Возьмем мы пиво в грязненьком ларьке.
А город на глазах растает в небе,
Оставшись чистым звуком в языке,
Уже нерасшифруемым, как небыль.
<96>