Волшебникам тоже больноhelgvarDecember 8 2013, 08:52:27 UTC
Рецензия на книгу Юстины Южной «Перворожденная»
Взахлеб зачитываясь фэнтези, мысленно примеряя на себя одежды великих магов и прекрасных Перворожденных, читатель, разумеется, склонен простодушно наслаждаться ощущением полного успеха и высокого статуса, то бишь, волшебной силы и уважения со стороны простых смертных. Редко когда при этом задумываются о том, что же чувствуют те самые могущественные и почитаемые маги либо эльфы… как и о том, какой ценой даются им их победы. Маг - значит, одним мановением руки разметывает изрядную толпу; эльфы - стало быть, может лежать под деревцем, и пища сама станет сыпаться в рот; глава корпорации - значит, попросту торчит на яхте и забирает деньги… ах, простите, это уже несколько из иной оперы. Или - из точно такой же?
Немеркнущая и воистину не ведающая смерти классика: эльфы, маги, раздробленный на сотни мелких держав мир, сходящиеся в отчаянной войне Порядок и Хаос… Было, многажды было. Но так ли все просто и однозначно? Ответа на этот вопрос, кажется, стоит искать - даже если искать придется долго. Перед нами - практически толкиеновская фэнтези: то мы погружаемся в мелочи жизни в волшебной стране, то мимо нас скупым сообщением хрониста проносятся недели и даже месяцы судьбоносных событий. Еще больше сходства приобретает история благодаря настоящей Перворожденной, упоминающей чертоги Мандоса, Арду и великие Древа. Живой, уютной предстает перед нами Альтерра, на которой и происходит все действие романа - по своему теплы и притягательны и солнечная Лигурия, и многолюдная шумная Лютеция, и домишко мелкого чародея Иржи посреди моравских земель. Едва ли не сказочно пасторальной кажется эта земля, подчас отказываясь от стыдливого «едва ли», и трудно отделаться от ощущения, что сквозь написанное проступают холмы Шира, дороги Арнора, утесы Мордора. Утрированные злодеи, честный и добрый уклад жизни даже в городах, куда, как помним, стекаются разные, ох, разные люди! - и, наконец, настойчивое живописание Врага как овеществленного Зла: кровавые жертвоприношения, убийство собственных слуг… И только чуть отстранившись от эпической летописи Великой Альтерранской Войны, вдруг замираешь, понимая, что в считанные месяцы загнанный в пределы крохотной страны Враг, враг разбитый и добиваемый, отчетливо пахнет скорее уж дымами не Минас Моргула, но Дрездена. Что также придает книге модный оттенок - так это замысловатость и многоликость магии: тут и печать на теле Идриса, и схемы с расчетами мэтра Бонне, и совершенно различные облики упоминающихся школ магии, например, Тьмы и Хаоса - все обладает неким особым, продуманным механизмом и визуализацией; такая увлеченность магической составляющей, кропотливость в ее конструировании заодно с умением ярко описать чаще всего - замечательно импонирующая черта! Но и самодостаточным такое конструирование так и не становится, а это огромный плюс, ведь книги пишутся не ради нового каталога затейливых заклинаний и церемоний, а ради нового взгляда на человека. Вот автор - вроде бы только что увлеченно выстраивал затейливую систему магических орденов и организаций - с Серыми Чародеями, со стихийными магами и кто знает кем еще, - но тут же с готовностью отвлекся ради того, чтобы пристальнее взглянуть в глаза собственным персонажам, пытливо доискиваться причин и подоплеки действий и поступков. Все же игра в игрушечные армии и воображаемые силы менее интересна, чем игра в сердечную боль и душевные муки конкретных людей. Или нелюдей. Перед нами все же не батальное полотно, но галерея портретов. Центральные фигуры книги неизменно окутаны флером неприкаянности. Они все потеряли родной дом - и не так уж важно, был ли это далекий Хьервард, устрашающий Брандей или крохотные деревушки Альтерранской Европы, - но далеко не эта потеря довлеет тяжелейшим камнем над разумом каждого из них.
Re: Волшебникам тоже больноhelgvarDecember 8 2013, 08:52:54 UTC
Нет. Все они бережно хранят и несут в измученных ладонях, словно небывалое сокровище, боль не прошедшего прошлого. Прошлое всегда рядом и всегда внутри для Перворожденной, обладавшей невероятным по силе и ценности даром, но под страшной пыткой утратившей его. Для эльфийки Исилвен, даже за тридевять миров, посреди мироздания закрытого, не умеющей довериться кому бы то ни было, потому что память постоянно горит от пережитого предательства. Не в силах распрощаться с былым и великий хаосит Зафир, обладающий немыслимым для Альтерры могуществом, но подстегиваемый и подгоняемый воспоминаниями о репутации труса, которая сопровождает его в глазах бывших соратников и товарищей. По-своему мучима памятью и Мара, суккуба, желавшая всего лишь без особых усилий получать желаемое - внимание ли мальчиков, необычную красоту ли, - а вместо этого вынужденная убивать; убивающая без уколов совести, хищная, как лесной зверь, - и от того еще более обижающаяся на небрежение и враждебность прочих. Сложными узорами врезалась в память и Финеаса Юрато его юность - и помыкания первого учителя, и преданная уже им школа магии, и случайное убийство, но пуще упомянутого - то, что сам он - не более чем человек, пусть и являющийся одаренным магом Тьмы, а стало быть, существо, не смеющее ровнять себя с Перорожденными. Трудно не остановиться, размышляя над судьбой Хессанора, сломленного и собственной слабостью, толкнувшей на кошмарное предательство, и мучительным отторжением, которому подверг его собственный народ, прекрасные и мудрые эльфы, оказавшиеся неспособными простить. А боль для человека - фактор, зачастую попросту ключевой, то пламя, которое разогревает котлы желаний и устремлений, тот жгучий сполох, который оттеняет и высвечивает по своему произволу то чьи-то улыбки, то равнодушное слово, то… Боль очень важна, потому что не дает ни человеку, ни народу, ни миру прийти в равновесие, прекратить развиваться; ибо только мертвое не болит. Автор играет с ней, позволяя себе останавливаться на ключевых, наиболее эмоционально насыщенных моментах, чтобы тут же вскользь упомянуть одно за другим несколько многодневных путешествий через целый континент. Автор вольно погружается в глубины памяти своих героев, позволяя читателю прикоснуться к незаживающим ранам и неостывающему пеплу в самых недрах сердца. С другой стороны, схематично и несколько спорадически выглядят эпизоды, посвященные любовным терзаниям героев. После столь красивых предысторий хотелось бы чего-то куда изощреннее… но именно в таком виде книга остается туго сплетенной косой из фэнтези про эпохальную и судьбоносную войну и истории опаснейшего любовного многоугольника. Тем не менее, ближе к концу текста проявляются характерные пятна и полосы торопливости: так, царапают глаз выражения вроде «дни летели, как стрела из арбалета» (не самый удачный парафраз сравнения с пулями огнестрельного оружия; хотя бы потому, что из арбалета стрелами не стреляют вообще), «Настал день, когда намеченная для решающей схватки долина оказалась в суточном переходе от лагеря», несколько невнятно звучит Финеас… впрочем, как и совершенно неожиданный амулет долговечности, невнятица в финале вполне объяснима, если предположить, что с героями книги нам еще предстоит встретиться, - а на это более чем намекает гневная реплика Мары.
Итог: вот она - эпическая фэнтези о Великой Войне, уложившаяся в одну книгу и парадоксально сочетаемая с насыщенным аккордом любовного романа. Автор удачно сохранил баланс между поисками утраченной Силы и внутреннего покоя, с одной стороны, и поисками любви и личного счастья, с другой.
Re: Волшебникам тоже больноskazochnikiJanuary 8 2014, 12:01:26 UTC
По правилам конкурса автор книги не имеет права ставить "+1" к рецензии на свой роман, но хочется сказать вам особое спасибо. :) Похоже, вы единственный, кто заметил параллель со Второй Мировой. Для меня это очень важно. Собственно, если соотносить календари Терры и Альтерры, действие "Перворожденной" происходит несколько раньше, чем действие большинства романов проекта, а именно - в сороковые годы нашего века. И Великая Война не могла не прозвучать эхом в иных мирах.
Re: Волшебникам тоже больноhelgvarJanuary 9 2014, 06:03:59 UTC
Параллель со Второй Мировой... честно говоря, я не был уверен, что это не досужий домысел мой собственный, - но с некоторых пор (бесконечные кровавые гекатомбы, например, здорово напомнили газенвагены и многие тысячи жертв во имя нацистской науки) не мог отделаться от упрямого ощущения, что на самом деле это не "Властелин Колец", а "Последний Кольценосец" - не добрая сказка, а честный рассказ про войну, неким образом отраженная история отраженного мира. Как-то так.
Взахлеб зачитываясь фэнтези, мысленно примеряя на себя одежды великих магов и прекрасных Перворожденных, читатель, разумеется, склонен простодушно наслаждаться ощущением полного успеха и высокого статуса, то бишь, волшебной силы и уважения со стороны простых смертных. Редко когда при этом задумываются о том, что же чувствуют те самые могущественные и почитаемые маги либо эльфы… как и о том, какой ценой даются им их победы. Маг - значит, одним мановением руки разметывает изрядную толпу; эльфы - стало быть, может лежать под деревцем, и пища сама станет сыпаться в рот; глава корпорации - значит, попросту торчит на яхте и забирает деньги… ах, простите, это уже несколько из иной оперы. Или - из точно такой же?
Немеркнущая и воистину не ведающая смерти классика: эльфы, маги, раздробленный на сотни мелких держав мир, сходящиеся в отчаянной войне Порядок и Хаос… Было, многажды было. Но так ли все просто и однозначно? Ответа на этот вопрос, кажется, стоит искать - даже если искать придется долго.
Перед нами - практически толкиеновская фэнтези: то мы погружаемся в мелочи жизни в волшебной стране, то мимо нас скупым сообщением хрониста проносятся недели и даже месяцы судьбоносных событий. Еще больше сходства приобретает история благодаря настоящей Перворожденной, упоминающей чертоги Мандоса, Арду и великие Древа.
Живой, уютной предстает перед нами Альтерра, на которой и происходит все действие романа - по своему теплы и притягательны и солнечная Лигурия, и многолюдная шумная Лютеция, и домишко мелкого чародея Иржи посреди моравских земель. Едва ли не сказочно пасторальной кажется эта земля, подчас отказываясь от стыдливого «едва ли», и трудно отделаться от ощущения, что сквозь написанное проступают холмы Шира, дороги Арнора, утесы Мордора. Утрированные злодеи, честный и добрый уклад жизни даже в городах, куда, как помним, стекаются разные, ох, разные люди! - и, наконец, настойчивое живописание Врага как овеществленного Зла: кровавые жертвоприношения, убийство собственных слуг…
И только чуть отстранившись от эпической летописи Великой Альтерранской Войны, вдруг замираешь, понимая, что в считанные месяцы загнанный в пределы крохотной страны Враг, враг разбитый и добиваемый, отчетливо пахнет скорее уж дымами не Минас Моргула, но Дрездена.
Что также придает книге модный оттенок - так это замысловатость и многоликость магии: тут и печать на теле Идриса, и схемы с расчетами мэтра Бонне, и совершенно различные облики упоминающихся школ магии, например, Тьмы и Хаоса - все обладает неким особым, продуманным механизмом и визуализацией; такая увлеченность магической составляющей, кропотливость в ее конструировании заодно с умением ярко описать чаще всего - замечательно импонирующая черта! Но и самодостаточным такое конструирование так и не становится, а это огромный плюс, ведь книги пишутся не ради нового каталога затейливых заклинаний и церемоний, а ради нового взгляда на человека.
Вот автор - вроде бы только что увлеченно выстраивал затейливую систему магических орденов и организаций - с Серыми Чародеями, со стихийными магами и кто знает кем еще, - но тут же с готовностью отвлекся ради того, чтобы пристальнее взглянуть в глаза собственным персонажам, пытливо доискиваться причин и подоплеки действий и поступков. Все же игра в игрушечные армии и воображаемые силы менее интересна, чем игра в сердечную боль и душевные муки конкретных людей. Или нелюдей.
Перед нами все же не батальное полотно, но галерея портретов.
Центральные фигуры книги неизменно окутаны флером неприкаянности. Они все потеряли родной дом - и не так уж важно, был ли это далекий Хьервард, устрашающий Брандей или крохотные деревушки Альтерранской Европы, - но далеко не эта потеря довлеет тяжелейшим камнем над разумом каждого из них.
Reply
Прошлое всегда рядом и всегда внутри для Перворожденной, обладавшей невероятным по силе и ценности даром, но под страшной пыткой утратившей его. Для эльфийки Исилвен, даже за тридевять миров, посреди мироздания закрытого, не умеющей довериться кому бы то ни было, потому что память постоянно горит от пережитого предательства.
Не в силах распрощаться с былым и великий хаосит Зафир, обладающий немыслимым для Альтерры могуществом, но подстегиваемый и подгоняемый воспоминаниями о репутации труса, которая сопровождает его в глазах бывших соратников и товарищей.
По-своему мучима памятью и Мара, суккуба, желавшая всего лишь без особых усилий получать желаемое - внимание ли мальчиков, необычную красоту ли, - а вместо этого вынужденная убивать; убивающая без уколов совести, хищная, как лесной зверь, - и от того еще более обижающаяся на небрежение и враждебность прочих.
Сложными узорами врезалась в память и Финеаса Юрато его юность - и помыкания первого учителя, и преданная уже им школа магии, и случайное убийство, но пуще упомянутого - то, что сам он - не более чем человек, пусть и являющийся одаренным магом Тьмы, а стало быть, существо, не смеющее ровнять себя с Перорожденными.
Трудно не остановиться, размышляя над судьбой Хессанора, сломленного и собственной слабостью, толкнувшей на кошмарное предательство, и мучительным отторжением, которому подверг его собственный народ, прекрасные и мудрые эльфы, оказавшиеся неспособными простить.
А боль для человека - фактор, зачастую попросту ключевой, то пламя, которое разогревает котлы желаний и устремлений, тот жгучий сполох, который оттеняет и высвечивает по своему произволу то чьи-то улыбки, то равнодушное слово, то… Боль очень важна, потому что не дает ни человеку, ни народу, ни миру прийти в равновесие, прекратить развиваться; ибо только мертвое не болит.
Автор играет с ней, позволяя себе останавливаться на ключевых, наиболее эмоционально насыщенных моментах, чтобы тут же вскользь упомянуть одно за другим несколько многодневных путешествий через целый континент. Автор вольно погружается в глубины памяти своих героев, позволяя читателю прикоснуться к незаживающим ранам и неостывающему пеплу в самых недрах сердца.
С другой стороны, схематично и несколько спорадически выглядят эпизоды, посвященные любовным терзаниям героев. После столь красивых предысторий хотелось бы чего-то куда изощреннее… но именно в таком виде книга остается туго сплетенной косой из фэнтези про эпохальную и судьбоносную войну и истории опаснейшего любовного многоугольника.
Тем не менее, ближе к концу текста проявляются характерные пятна и полосы торопливости: так, царапают глаз выражения вроде «дни летели, как стрела из арбалета» (не самый удачный парафраз сравнения с пулями огнестрельного оружия; хотя бы потому, что из арбалета стрелами не стреляют вообще), «Настал день, когда намеченная для решающей схватки долина оказалась в суточном переходе от лагеря», несколько невнятно звучит Финеас… впрочем, как и совершенно неожиданный амулет долговечности, невнятица в финале вполне объяснима, если предположить, что с героями книги нам еще предстоит встретиться, - а на это более чем намекает гневная реплика Мары.
Итог: вот она - эпическая фэнтези о Великой Войне, уложившаяся в одну книгу и парадоксально сочетаемая с насыщенным аккордом любовного романа. Автор удачно сохранил баланс между поисками утраченной Силы и внутреннего покоя, с одной стороны, и поисками любви и личного счастья, с другой.
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Собственно, если соотносить календари Терры и Альтерры, действие "Перворожденной" происходит несколько раньше, чем действие большинства романов проекта, а именно - в сороковые годы нашего века. И Великая Война не могла не прозвучать эхом в иных мирах.
Reply
Reply
Leave a comment