Пересвет 3
К вечеру начал подниматься туман, рулевой что-то крикнул и один из мужиков, Светлов запомнил его - Кошкомой, тот, что всадил стрелу в шею одному из бандитов в лодке, пробрался к владыке.
- Воилко говорит, что лучше на островах заночевать, а то монастырь проскочить можем в тумане и сумерках, - сказал он, поёживаясь. Вечерняя прохлада уже поднималась с реки.
- Давай, пусть чалится где хочет, - махнул рукой Дионисий. Старика знобило. Он закутался в свой плащ и набросил на ноги пустой мешок. - Весь день плывём, уж голова зачугунела. Хоть горячего поедим.
К Светлову с расспросами никто не лез и он отошёл в сторону от табора. Развёл костерок у воды, подвесил котелок и улёгся рядом на пенке.
- Что с народом не гужуешься? - подошёл к нему Родион.
- Как старик? Трясёт его? - спросил Светлов.
- Ага, как бы не застудился.
- Сейчас я ему снадобье сделаю, только как выпьет, надо сразу тепло закутаться и лежать.
- Ладно, - качнул головой Родион и усмехнувшись, ушёл к табору.
Заварив чаю с листом смородины, Светлов крикнул, чтоб ему принесли кружку. Хрисанф притащил большущую, на литр, не меньше, кривобокую, из бересты. Светлов налил в неё чаю, плеснул из фляжечки бальзама на травах, того самого, сорок пять градусов который, и сам отнёс владыке.
Тот сидел, укутанный в плащ, и набросив сверху шубу.
- Пей, великий Дионисий, но маленькими глотками, и пока горячее, - сказал Светлов. - Потом ложись за ветром и постарайся уснуть.
Владыка тяжело глянул на него, но кружку взял, понюхал и сделал глоток.
- Как огонь по жилкам побежал, - удивлённо сказал он и отпил ещё. - Да ты ведун, а не боярин, поди ка?
- Я боярин, - уверенно сказал Светлов. - Пей и ложись.
Он вернулся к своему костерку, подогрел у него банку тушёнки и быстро срубал. Углядел гладко обкатанное рекой брёвнышко, сел на него и закурил.
- Ты непонятный какой-то, - возник рядом Родион. - Вроде всё греческое у тебя, и оружье, и дым пускаешь, и имя. А змею удивился.
- Давно не видел, думал, поубивали их всех, - буркнул Светлов.
- А то, конечно, - кивнул Родион. - Пакостили раньше, пока князь Егорий не прикончил пару выводков.
- Какой Егорий? - повернулся к нему Светлов.
- Это который Москву построил, - Родион высморкался и вытер под носом рукавом полушубка. - Не слыхал?
Светлов отбросил окурок в реку, тот зашипел и белым пятнышком застыл на спокойной воде. Вытащил из кармана монетки, нашёл полтинник - вчера в магазине дали на сдачу много мелочи.
- Этот? - он показал реверс.
Родион прищурился, было темновато, только пляшущие отсветы костерка давали свет, наклонился ближе к огню.
- Ух ты! - поразился он. - Это в Царьграде деньги с князем Егорием бьют?
- Забирай, - сказал Светлов. - Может, пригодится где.
Родион сунул денежку в карман. Посидели ещё, помолчали.
- Как там владыка, не удивился, что я ему чаю дал? - спросил Светлов. - Не побоялся, что отрава? Смелый старичок.
- Он людишек насквозь видит, - хмыкнул Родион и подбросил веток в костерок. - А ты не вредный.
Светлов поёжился, как то обидно, чего это он не вредный.
- Меня злить не надо, - сурово сказал он.
Родион захохотал.
- Ты когда змея увидал, рожа такая глупая была, - он вытер глаза и высморкался. - Сразу видно, что немного дурачина. Такой травить не станет. Владыка толк в народе знает.
Светлов только шумно выдохнул, ну что тут сказать. Заскрипел песок, кто-то шагал к ним. Стало уже темно, а туман всё не редел. Зашлёпала вода, гость забрёл в реку.
- Кто там бродит, сюда иди! - крикнул Родион, огляделся, встал и подтащив пару брёвнышек, что натаскала Волга сюда, сунул их в костёр.
- Владыка уснул, дружина дремлет, - из тьмы вышел рулевой, левая рука обмотана грязной тряпкой, в правой берестяная кружка. - Дай, думаю, пойду к боярам, языки хоть почешем.
Брёвнышки разгорелись ровным пламенем, от них шёл жар, лицо горело, а спина мёрзла. Обычное дело на биваке.
- Ты, боярин, как тебя, кличут-то? - рулевой без спросу плеснул из котелка в кружку чаю. - Александр? Древнее имя, божественное.
Родион поднял брови, сморщил нос и улыбаясь глазами, так, чтобы рулевой, его Воилко звали, не видел. А Светлов ничему не удивлялся. После носорога, летучего змея и подозрений, что он сумасшедший, трудно удивляться.
- Ты, боярин Александр, бывал ли в стране египетской? - Воилко отхлебнул чаю, поморщился, тот уже остыл; подвинул тихонько котелок к огню.
- Да, ездил пару раз, - честно сказал Светлов. Он мотался лет восемь назад в Египет, да как и все, пирамиды там, верблюды, Красное море.
- А где святой Макарий жил, побывал?
- Нет, - помотал головой Светлов. - Не пришлось. А зачем он тебе?
Родион, сидя сбоку, захватил лицо ладонью, глаза его смеялись.
- Да я всё спрашиваю, интересно мне, он же, Макарий-то, всего в двадцати поприщах от рая жил, - Воилко снова отлил чаю в кружку. - А там наши новгородцы бывали. Прабабушки моей, царствие ей небесное, брат Моислав и сын его, дядя мой Яков.
- А почему бывали? - Светлов вытащил из огня веточку, прикурил от неё. - Не понравилось там, гм, в другое место их отправили?
Он то имел в виду ад, а Воилко, отпив чаю, вдруг сказал, что они вернулись в Новгород.
- Из рая? - уточнил Светлов, решив ничему не удивляться.
- Ага, - кивнул Воилко. - Они ж по торговым делам на тёплые моря ходили, а у рая ворота открыты были, они и зашли, рядом же всё.
- Да что болтаешь! - вдруг не выдержал и захохотал Родион. - Их ваш епископ Василий посылал туда, чтобы они у Еноха узнали, когда он с пророком Ильёй явится. А ты всё одно - мимо плыли, да зашли! Кто их пустит туда, торговых-то мужиков!? У них золотая пайза от Василия была, потому на воротах и не остановили их.
Хотя Светлов уже и примирился с тем, что он сумасшедший или погряз в глюках, такой разговор он понять вовсе не мог. Да и вбитое в душу многих его предков понимание рая как места потустороннего, куда дают билет в один конец, противилось беседе.
- А куда змей полетел? - он перебил разговор, чувствуя тяжесть в голове.
- К черемисам, - Родион махнул рукой. - Там у них пещеры, ямы всякие, они со змеями дружно живут.
- А черемисы, это кто? - Светлов вдруг понял, что он ничего не понимает. И тут же обрадовался. Ведь чокнутые всё понимают! Им всё ясно, а ему нет. Может, он нормальный.
- Отчаянный народ, - Родион отобрал кружку у рулевого и тоже плеснул чайку. - Никого не боятся, режутся со всеми, храбрые. Бывал я у них, еле ноги унёс.
- Это когда ветряного человека встретил? - засопел Воилко, поморщился, неосторожно тронув раненую руку. Увидел банку из-под тушёнки, поднял, осмотрел, поставил к себе поближе.
- Ага, - Родион поставил кружку на песок. - Не видал, Александр, ветряных-то людей?
Ветряной человек
В стойбище Емгурчея готовились к тою, праздновать конец зимы. Парнишки-рабы, пригнанные в том году из набега на московские деревни, таскали кизяки и ветки для костров. Родька, самый дерзкий из них, за что и подшили ему пятки конской рубленой щетиной пару месяцев назад - чтоб не бегал больше - косолапил, таща за собой барана за рога. Стойбище Емгурчея большое, больше всех в Балынь-степи, пять сотен мужиков, а баб и детишек никто не считал.
Кто-то пнул Родьку так, что он через барана перелетел, еле успел руки выставить, а то бы головой треснулся о землю. Поднялся, а там Агашимола стоит, сын Емгурчеев, вредный парень, постарше Родьки и всё время заусенит его, то пнёт, то лягнёт и ржёт всё время.
- Куда барана тащишь, баран? - завизжал он и сразу же захохотал. - А чего ты ходишь, ноги как колесо? Ты, наверное, всё время на лошади сидишь, на брюхатой, вот ноги кривые стали!
Родька за поясом нож нащупал, без него в степи никуда, всегда с собой. Так бы и зарезал надменного Агашимолу, да за это его быстро лошадьми порвут. Хотя и относятся к рабам как к соплеменникам здесь, не обижают, но за сына мурзы не пожалуют.
Баран, видать, напуганный стычкой и криками Агашимолы, вдруг дёрнулся с места, как ужаленный и понёсся в степь. Родька быстро закосолапил за ним. Надо притащить скорее, раньше варить начнут, раньше поесть можно будет. Мерзкий Агашимола увязался следом, бежит, подпинывает. Сбился с бега Родька, оступился, на всю ступню наступил и взвыл от боли страшной. Рубленая конская щетина, что напихали ему в пятки, так врезалась в живое мясо, что аж в голове помутилось на миг. Упал Родька, уткнулся лицом в сухую траву и холодную ещё землю, слёзы из глаз ручьями потекли.
- Эй, баран, за бараном беги! - визжит Агашимола и ржёт.
Утихла боль в пятке, поднялся Родька, недобро глянул на сына мурзы, положил руку на нож, сразу заткнулся Агашимола.
- Ты храбрый батыр, - говорит. - Ладно, помогу тебе барана поймать. Не надо меня резать.
А баран на степную гривку поднялся, копытом землю торкает, да траву жуёт. Подошли к нему парни, ухватился за рога Родька, и тут Агашимола ему на ногу наступил, да ещё навалился, чтоб крепче было. Снова щетина вонзилась сотнями иголок - Родька не думая, выхватил нож, да Агашимола толкнул его так, что опять через барана тот перелетел. Уцепился левой рукой за шкуру, в правой нож, сам ревёт и визжит: «Зарежу, курва поганая!»
Поднялся, сел, ждёт, когда боль в пятке успокоится. Барана за шкуру придерживает Родька, Агашимола шагах в двадцати стоит, хохочет.
До стойбища недалеко, с гривки спуститься, да пройти шагов двести. Думает Родя, как бы зарезать гада этого, сына Емгурчеева, да сбежать. Эх, не выйдет, поймают быстро.
- Уйди, змеюка! - захрипел Родька. - Уйди, не дай согрешить.
На краю стойбища уже пылали костры, на них подвесили котлы - баранину варить. Кто-то, Родька не разглядел, замахал ему руками, дескать, иди скорее сюда. Вдруг со правой стороны от стойбища показался всадник. Парни руки приложили ко лбам, вглядываясь.
- Это Халепай вернулся, - сказал Агашимола. - Ездил к невесте своей в стойбище к Атакаю. Ну, - он повернулся к Роде. - Пошли, смотри, барана не упусти. Не стану больше тебе мешать, а то отец увидит, камчой отпорет.
Пятка ещё горела огнём, но не так сильно, как вначале. Родя стащил войлочный сапог на кожаной подошве, бережно положил ступню на холодную землю, пусть остынет. Барана, чтоб не ушёл далеко, крепко придержал. «Подождут», - подумал Родька: - «Да и Агашимола сейчас уйдёт».
Тот сделал несколько шагов вниз, обернулся, поморщился от ветра, что дул прямо в лицо.
- Пошли, - сказал он.
И тут Родька увидел, что Халепай, вокруг которого собралась толпа послушать новостей, вдруг замахал руками, завертелся на месте и дико закричал. Те, кто были рядом с ним, отшатнулись, а кое-кто начал падать и биться в корчах. А Халепай крутился и широко надувая щёки, дул во все стороны и плевался, продолжая крутиться.
Родя оторопел, и даже не понимая, что происходит, страшно закричал, сразу охрипнув: - Чёрная смерть! Чёрная смерть!
Бросившийся было к соплеменникам Агашимола так резко остановился, что чуть не упал. А люди уже падали, из рта и глаз полилась кровь. Кто-то побежал, но тут же упал, скорчился, только ноги задёргались. Над стойбищем поднялся вой.
Схватив барана за загривок, Родя сунул нож за пояс, сапог в зубы и косолапя, быстро пошёл вверх по гривке, навстречу свежему ветру, который не пустит сюда, к нему, беспощадную заразу, прикочевавшую с Халепаем из стойбища его невесты.
Упав на гребне, Родька уложил рядом барана, и смотрел, как вымирает стойбище. Только несколько человек смогли уйти от Халепая. Тот, моментально исхудав, не опуская рук, грохнулся ничком на землю. Спина его поднялась в последнем вздохе, да так и замерла. Стоявший в оцепенении Агашимола сделал шаг к стойбищу, потом замотал головой, так, что с неё слетел малахай из чернобурой лисы и не поднимая его, побрёл к Роде.
- Чёрная смерть! - осипшим голосом сказал он. - Я один остался.
- Нет, это я один остался! - крикнул Родька и подскочив, полоснул его ножом по лицу, метил по шее, да промахнулся. Агашимола отпрыгнул, завыл, захватил лицо руками и побежал в степь. Родя дёрнулся было за ним, да старый враг мчался, как зимний буран, не догнать. Не спеша уже, Родька натянул войлочный сапог, осмотрелся, сходил за брошенным малахаем, бросил взгляд на разом омертвевшее стойбище и ковыляя, побрёл на закат, там, где он знал, текла Волга. Барана Родя тащил за собой. Конечно, надо бы в стойбище зайти, да ведь там и останешься. В поясе кресало, за поясом нож, мясо рядом само идёт. Прожить можно. Жалко только, Агашимолу не зарезал, да ладно, пусть пока живёт, бог даст, свидимся.
Попаданец, не простой
Пока Родион вспоминал детство своё, Воилко понюхал банку от тушёнки, вопросительно глянул на Светлова, дескать, можно забрать? Тот кивнул, забирай, не жалко. Воилко отошёл к Волге - историю Роди он знал давно, слушать не стал - и начал водой с песком отмывать банку от жира.
- А как ты сейчас ходишь? - Светлов посмотрел на ноги Родиона. - Щетина-то где?
- А я до озера соляного добрался, - сказал тот. - Там растравил себе пятки солью, кожу разъело, ох и орал я от боли. Ладно, барана уже прирезал, дровишек набрал. Так и жил там, наверное, целый месяц. Пока язвы пошли, потом щетина лезла, да сам её выколупывал, пока всё зажило. Баранины солёной наелся вдоволь тогда. А потом по берегу побежал на Москву, да к черемисам угодил. С ними хорошо жил, они меня в бояре к своему князю Сабтору поставили, я молодой, крепкий, да и чужой, заговоры плести не стану. Два года охранял его, выучился боевому делу хорошенько, там два татарина ещё в боярах были, они лютые до войны, гоняли меня, и на сабле, и стрелами, и копьём владеть обучили.
- А чего ушёл-то от них?
- Агашимола треклятый выжил, оказывается, - развёл руками Родион. - Приехали татары от хана какого-то. Они тогда в орде каждый год менялись, и всё им поддержку надо было. Черемисов уговаривали с ними против другого хана идти. И Агашимола с ними. Не знаю, что уж он наобещал князю Сабтору, только мне татарин, что в боярах был, успел сказать, что бежать надо. Агашимола, мол, голову твою у князя выпросил. И я тут же на коня, сабля на боку, копьё в руке, золото в поясе, кусок баранины да хлеба каравай в тороке. Гикнул и умчался. До Печерского монастыря, куда сейчас плывём, добрался, а тут владыка Дионисий. Он меня знал, когда к черемисам наезжал. Всё к себе звал, я упрямился. А тут приехал. Он меня боярином и взял. Нас у него двое всего, бояр-то, между прочим. Никита в монастыре уже, раньше нас выехал из Москвы. Так я с владыкой уж лет десять.
- Ты его охраняешь, и значит, боярин? - уточнил Светлов.
Родион хмыкнул, а присевший уже на брёвнышко Воилко хотел что-то сказать, но Родя похлопал его по колену, дескать, молчи.
- Князь или владыка берёт себе умелых людей в охрану, - пояснил он. - Раньше они дружиной звались, а потом от татар переняли название, стали старших дружинников боярами звать, это ближняя охрана. А они уж командуют остальными, их потому назвали детками боярскими. Дескать, подрастёте, выучитесь, сами боярами станете.
- Понятно, - почесал нос Светлов и зевнул. - Спать-то будем сегодня?
- Давай, на самом деле ложиться, - поднялся Воилко. - Завтра в монастыре отоспимся днём, а то уж заполночь давно, а мы всё болтаем.
Он с Родионом ушёл, а Светлов прилёг на пенку и глядя на догорающий костёр, подумал, что с ним произошло, видимо то, о чём мечтают балбесы в России. Те самые несчастные, которые всё время хотят жить лучше, но делать для этого ничего не делают. Они сочиняют сказки о попаданцах. Те в прошлом всё переделывают, выигрывают все войны, в теле Сталина обитают, или Петра Первого или ещё кого. И все живут счастливо и никто не работает, только с красавицами таскаются.
- Чисто русское занятие, маниловщина, - засыпая, думал Светлов. - Всё жизнь хотят изменить, страдают, всё стонут и плачут. Все в попаданцы стремятся, уж там то дадут жару. Лучше бы на выборы ходили, голосовать, дебилы.
Ещё у него мелькнула мысль, что он попал в прошлое не простое, а магическое, если драконы тут летают.
- Я магический попаданец, - улыбнулся, уже во сне Светлов. - Обалдеть, докатился Саня до такой хрени! Знали бы балбесы, ох позавидовали бы! А мне бы обратно вернуться. Повезло, что в Сталина не попал, а то бы повесился на Спасской башне.