Янь Гэлин "Тетушка Тацуру", Глава 1 (начало) / 严歌苓《小姨多鹤》,第一章(1)

Feb 19, 2016 10:59

Пролог

На помосте лежало с десяток холщовых мешков, по очертаниям даже не скажешь, люди в них, или звери. Зазывалы кричали, что торговля идет на вес, по цзяо* за полкило японского бабья, дешевле свинины. Мешки взвесили заранее, в самом тяжелом оказалось не больше семидесяти цзиней*. Охранные войска уезда прислали отделение солдат в черной форме следить за порядком и глядеть, чтоб торговля шла честно. На площадке у начальной школы с раннего утра толпились крестьяне. Холостяки только слюнки глотали - денег на покупку у них не было. За семьдесят цзиней японского бабья придется выложить семь серебряных даянов*, а у кого было столько серебра, тот мог и за китаянку посвататься, зачем ему вдруг тащить в дом японскую гадину?

Рано утром выпал первый снег, но дороги в поселке Аньпин уже были истоптаны дочерна. И народ всё шел и шел; парни сбивались в кучки, прячась друг у друга за спинами, развязно выкрикивали Охранным: "А ну как куплю, и мне не понравится - обменяешь?". Ответ был один: "Не меняем!" - "Да как же быть, уйму серебра отдам, а товар окажется неподходящий!". Из толпы кричали: "Какой-такой неподходящий? Погаси лампу, и разницы  не заметишь!", или: "Да это ж как носки из собачьей шерсти - все одинаковые!". Народ хохотал.



Смех становился громче, страшнее - мешки, лежавшие на краю помоста,  зашевелились.

Позавчера у Охранных случилась перестрелка с бандой хунхузов*, несколько злодеев убили, а остальные бежали, бросив дюжину японок, девственниц: бандиты даже не успели ими попользоваться. Пойманный хунхуз с раненой ногой оправдывался, дескать, ничего мы дурного не делали, всего-то подстрелили тысячу с лишним бежавших япошек, так ведь студенты когда еще говорили: "Кем бы ты ни был - бей японца!". Полмешка золотых украшений, которые сняли с убитых, стали главарю банды наградой за эту победу. Потом патроны кончились, и уцелевших япошек хунхузы отпустили. Охранные не знали, куда девать этих гадин, было им лет по шестнадцать, исхудали - кожа да кости, все ноги изранены. У Охранных не водилось лишних денег и провизии, чтоб их кормить. Вчера объявили старостам бао и цзя* в округе, что япошки пойдут на продажу крестьянам - на худой конец, сгодятся жернова крутить. Осел, и тот дороже семи даянов обойдется.

Зазывалы нетерпеливо покрикивали: "Раскошеливайтесь скорее, а не то они у вас околеют, пока домой довезете!".

Толпа у школьного двора двинулась, пропустив к помосту пожилую чету с молодым парнем. Те, кто их знал, шептали друзьям: "Начальник Чжан с супругой! И Эрхай с ними!". Старик Чжан заведовал в поселке железнодорожной станцией. Он был там и за рабочего, и за охранника, и за начальство. Короткие составы, ходившие по ветке железной дороги Боли - Муданьцзян, стояли на станции Аньпин всего минуту. Зеленая форма начальника Чжана бросалась в глаза в толпе черных курток у помоста. Все знали, что старик барышничает на станции: за минуту, пока стоит поезд, он успевает погрузить и выгрузить товар, а иногда еще посадить в вагон пару-тройку безбилетников. Поэтому семья его не бедствует, и даже самая увесистая японская бабенка им по карману. Крошечная жена начальника станции, поспевая за ним, то и дело замирала на месте и притопывала маленькой бинтованной ножкой на Эрхая, отставшего шагов на пять позади. Начальник Чжан всегда звал своего сына Эрхай, "второй сын", но первенца их никто не видел.

Старик Чжан с женой подошли к помосту, взглянули на мешки, кликнули служивого из Охранных. Указали ему на мешок в середине:

- Поставь-ка эту на ноги, поглядим.

Командир ответил:

- Не выйдет, мешок маленький, разве не видно? - и, заметив, что жена начальника приготовилась спорить, вставил, - Нечего ловчить, хотите, поди, посмотреть, какого она роста? Так вот, скажу вам как на духу: до очага с котлом дотянется, кастрюли мыть росту хватит! Все япошки - карлики-вако*. А карлики они потому, что их рожают карлицы! - толпа расхохоталась.

По небу вновь закружился снег.

Жена начальника Чжана шепнула что-то сыну, тот отвернулся. Паренек в толпе, знакомый Эрхая, крикнул: "Друг, у тебя-то уже есть жена! Оставь нам немного!".

Тот даже не моргнул в ответ. Эрхай умел держать себя в руках, и когда чьи-то слова приходились ему не по душе, он будто их и не слышал. Но если как следует рассердить младшего Чжана, он становился брыкливым, точно осел. У Эрхая были верблюжьи глаза, глядевшие на всё вокруг из-под полуприкрытых век, а когда он изредка заговаривал, то еле шевелил губами. Эрхай прошел к родителям, поводя широкими плечами, и процедил сквозь зубы:

- Берите, чтоб мешок был получше, потом в него зерна насыплем.

Начальник Чжан всё-таки взял тот куль из середины; командир Охранных заладил, дескать, открывать мешок при всех не разрешается, хотите осмотреть товар - делайте это дома. Если народ увидит япошку в мешке - красивая она или страшная - это всю торговлю перебьет.

- За семь даянов скажите спасибо, что не хромая и не слепая, - приговаривал командир, пересчитывая серебро начальника Чжана.

Народ подвинулся, расчистив широкий проход; все глядели, как старик Чжан с Эрхаем вешают мешок на шест, берут каждый за свой конец и легким шагом уходят.

Почин старика Чжана тут же подхватили, они с Эрхаем не успели бросить покупку на телегу, как у Охранных взяли еще два мешка. А когда мул докатил их повозку до дома, всех япошек уже разобрали. Никто больше не зубоскалил и не молол вздор: семья Чжан пришла сюда за честной сделкой, а не шутки шутить.

Телега ждала у почтовой станции напротив начальной школы, мул к тому времени был сыт и напоен. Уложили мешок; он совсем не шевелился, но там точно был кто-то живой. Чтобы не загнать мула, Эрхай посадил мать с отцом на телегу, к мешку, а сам пошел рядом, погоняя. Снег повалил гуще, и снежинки стали тяжелее, словно какая сила тащила их на землю. От школы до станции было три ли, и добрая часть пути тянулась вдоль пашен начальника Чжана.

Лысые поля на глазах густо белели; так повозка с семьей Чжан ползла сквозь снегопад в ноябре 1945 года. Потом люди говорили, что первый снег в том году выпал поздно, зато снегопад был лютый, на зависть. Люди хорошо запомнили тот год, и в рассказах детям каждую мелочь превращали в предвестие, в знак того, что японские гады сдадутся. В знак того, что гады сбегут, бросив толпу горемычных, сиротливых гадин с гаденышами. Даже Чжанам казалось, что эта дорога им что-то пророчит - снег вдруг в один миг скрыл под собой колею. По правде, метель сослужила службу девушкам в мешках: духу не хватало смотреть, как кули на помосте покрывает снег, и люди торопливо все раскупили. Даже та, что сидела в мешке старика Чжана, почувствовала, как свирепа метель и тяжела дорога. Она пока не знала, что отцы здешних жителей так и приехали в Маньчжурию из-за Великой стены - на телеге, запряженной мулом. В те времена кто не мог свести концы с концами, шел на север. Так и родители гадины в мешке: не сумели себя прокормить - отправились на запад, перешли границу и заняли земли, вспаханные отцами местных крестьян. Эти земли звались Гуаньдун или Маньчжурия, они стали узенькой дорожкой, на которой встретились два врага.

Мать Эрхая, беспокойно глянула на неподвижный мешок:

- У тебя кофта есть под стеганкой?  - спросила она сына.

- Нет.

Старуха замолчала. Она думала велеть Эрхаю снять стеганку и укрыть мешок, но у него не было другой одежды, и ей, конечно, не хотелось морозить сына. Эрхай хлестнул мула, тот зарысил, а парень побежал рядом. Он понял, зачем мать спросила про кофту.

Дом семьи Чжан был соединен со станцией железной дороги. Зал ожидания вместе с кассой занимал места не больше, чем шесть квадратных столов, составленных рядом, а боковая дверь вела прямо на кухню Чжанов: как растопят котел - греется и дом, и зал ожидания. Через стену от кухни стоял хлев, там же хранили уголь и дрова. Стащив мешок с телеги, Эрхай вынес его на середину дворика. С неба так сыпало, что парень поморщился, зажмурил верблюжьи глаза с длинными, белыми от снега ресницами.

Мать крикнула:

- Что ж ты мешок сразу в дом-то не отнес, зачем бросил в снег?

Эрхай торопливо поднял куль, затащил его в главную комнату. Он прикинул, что в мешке явно меньше шестидесяти цзиней. Разве дождешься от Охранных чего хорошего? Надули почти на два даяна. Войдя в комнату, он сразу почуял неладное, сбросил мешок, выскочил обратно во двор, побежал в западный флигель. Там никого не было. Сяохуань ушла. Сундуки можно не открывать, и так понятно, что жена собрала зимнюю одежду и сбежала к родителям. Эрхай подумал: и поделом, пусть мать с отцом увидят, какая это была глупая затея. Им вздумалось купить япошку, чтоб она вместо Сяохуань рожала детей, да ведь Сяохуань не нарочно родить не может.

Тут мать позвала из главной комнаты:

- Эрхай! А Эрхай!

Он сидел на кане*, докуривая трубку. Старуха прижала лицо к окну, постучала пальцем.

- Идите сюда! - она-то просто светилась от радости.

Эрхай ее будто и не слышал. Мать толкнула дверь. Старуха давно привыкла, что сын ей не отвечает, но зайдя в комнату, тоже поняла, что дело дрянь. Сколько раз они с отцом объясняли снохе: купим япошку, родит нам ребенка, как родит - тут же ее и выгоним.

- На днях вместе съездим к Сяохуань, я хорошенько с ней потолкую, уговорю вернуться, - пообещала мать. - А ты пока развяжи мешок, выпусти человека.

Эрхай взглянул на мать из-под прикрытых век, медленно поднялся, буркнул:

- А вы с отцом чего? Не знаете, как мешок развязывается?

- Так не нам же с отцом с ней детей приживать, - примирительно ответила старуха. Она хорошо знала сына - на словах он не очень-то почитал родителей, но делал всегда так, как они велят. Вот он, ворчит, но уже встал и пошел следом за матерью. С малого детства Эрхая не было такого, чтоб он согласился с родителями, а сделал по-своему. Так и с япошкой для продолжения рода: он с самого начала перечил родителям, но на деле был почтительным сыном.

Эрхай с матерью прошли сквозь двор, густо усыпанный снегом, заглянули в дом. Отец был на станции: в два часа проходил без остановки товарный поезд, старик пошел семафорить.

В главной комнате было хорошо натоплено: мать подсыпала угля в котел, жар пошел по дымоходу в кан. Фигурка в мешке сжалась в комочек, не шелохнется. Эрхай понимал: мать позвала его открыть мешок еще и для того, чтобы он "снял покрывало с невесты". К тому же старуха не смела сама притронуться к мешку - кто знает, что оттуда выскочит. Япошки сдались, но как ни крути, люди всё еще их боялись. Не говоря уж о том, что они были беспощадными извергами, захватчиками, которые убивали всё живое, так ведь и просто чужеземец - это еще как страшно. Эрхай услышал, что его сердце тоже стучит, словно барабан.

В мешке, обхватив руками колени, сидел крошечный человечек. Эрхай с матерью так и застыли на месте, глядя на него. Голова человечка была острижена под ежик в цунь длиной, по волосам можно было принять его за брата Эрхая. Шейка тоненькая, в обхват ладони, всё лицо в струпьях грязи. Мать увидела, что одет он в короткие штанишки, едва до колен, ноги измазаны в подсохшей крови. Человечек взглянул на старуху, и у той сердце сжалось, руки-ноги сделались ватными. Она велела Эрхаю:

- Ну чего ты, скажи ей, чтоб вставала!

Эрхай застыл на месте, во все глаза глядя на пленника в мешке.

- Эрхай, скорей вели ей, чтоб вставала!

Парень приказал скрюченному человечку:

- Вставай, - его взяла досада на мать. - Смотри, что вы с отцом наделали! Еще поди угадай, оклемается она, или нет!

Как раз об этом-то мать и беспокоилась. А ну как в их доме умрет япошка, что тогда будет? Не говоря даже об убытках, что они людям скажут?

Мать подняла руки, сама еще не зная, что будет делать. Набралась храбрости и схватила человечка за предплечья. Она уже приготовила себя к тому, что япошка - на семь частей бес, а на три части человек, но когда тронула этого беса, мурашки побежали по коже: вместо рук - две косточки! Она подтянула пленника к себе, отпустила руки, и он тут же снова опрокинулся навзничь. Охранные ручались, что все япошки в мешках целые и невредимые, почему же семье Чжан всучили калеку? Не иначе как ноги перебиты пулями. Стоять теперь не может.

Они с сыном оттащили человечка на кан, ноги у него заплетались. Мать задрала ему штанины повыше, но следов от пуль не нашла. Только теперь она поняла, что это кровь от регул. Старуха успокоилась: по крайней мере, перед ней женщина.

- Пойди, принеси ей горячей воды напиться, может, еще отойдет.

Эрхай мигом подал матери чашку чая. В старухе больше не было ни страха, ни брезгливости, она села, поджав скрещенные ноги, усадила человечка себе на колени и тихонько поила его из чашки. Почти весь чай лился обратно, грязь на щеке япошки размокла, измазав старухину руку. Мать велела Эрхаю поскорей принести таз с водой и полотенце. Он налил в таз воды из железного чайника, который грелся на теплом краю кана, снял с умывальника полотенце.

Попоив япошку чаем, старуха намочила полотенце и стала понемногу стирать грязь с ее лица. Она отлично понимала, зачем нужна такая маскировка: когда Япония захватила Маньчжурию, на медные рудники в северной части поселка, бывало, приходили целые вагоны с японскими солдатами. Тогда матери мазали дочерям лица золой или речным илом.

Из-под грязи стала проступать кожа, мягкая, нежная, под ушами - густой детский пушок. Вода в тазу превратилась в грязную жижу, зато лицо теперь можно разглядеть. Если откормить - станет ничего.

Эрхай в стороне наблюдал, как мать отмывает япошку, словно морковку: вот выступили две широкие брови, высокий нос. Япошка была исхудавшая донельзя, и потому лицо ее казалось оскаленным.

Старуха проговорила:

- Какая красавица. Только бы не калека. Правда же, Эрхай?

Не слушая мать, Эрхай взял таз и вышел из комнаты. Выплеснул воду в канаву рядом с домом, не стал разливать по двору - тут же застынет, и мать того и гляди поскользнется на своих бинтованных ножках. Старуха вышла и сказала, что сварит пока япошке суп с яйцом, а то с голоду у нее кишки повредились, день-два ей нельзя давать ничего, кроме супа. Мать придумала для Эрхая еще работу:

- Сходи в лавку, купи несколько чи* ситца, сошьем ей ватную стеганку.

Эрхай пошел к воротам, спрятав ладони в рукавах. Мать что-то вспомнила - семеня ножками, протоптала ниточку следов в снегу, сунула Эрхаю в рукав банкноту:

- Деньги забыла дать! Бери с красными цветами по синему! - в их лавке продавалось всего два вида ситца: красный с синими цветами и синий с красными. Когда Эрхай дошел до ворот, мать передумала:

- Нет, давай красный! Красный с синими цветами!

- Зачем зря деньги тратить? Как знать, может, она калека!

- Это ей родить не помешает! - мать махнула рукой, - Красный с синими цветами. Понял?

- Сяохуань еще больше рассердится.

- Чего тут сердиться? Родит ребенка - мы ее погоним в шею.

- Как погоним?

- Посадим в этот самый мешок и отнесем в горы, - захихикала старуха. Ясное дело, шутит.

*Один цзяо - десятая часть юаня.
*Цзинь - мера веса, равен 0,5 кг.
*Даян - серебряный доллар, имел хождение в Китае в 1911 - 1930 гг.
*Хунхузы - члены организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае.
*На подчиненных территориях Гоминьдан проводил восстановление политики баоцзя - круговой поруки. Староста цзя отвечал за десять деревенских дворов - цзя, староста бао - за десять цзя.
*Вако (или вокоу) - японские пираты, ронины и контрабандисты, которые разоряли берега Китая и Кореи. Вако дословно значит «карлик-разбойник».
*Ли - мера длины, 0,5 км.
*Кан - широкая кирпичная или глиняная лежанка, внутри которой по дымоходу проходит горячий воздух от печи.
* Чи - мера длины, равна 32 см.Оригинал

Продолжение

Янь Гэлин, перевод, Тацуру

Previous post Next post
Up