Охота на немецких ракетчиков
Закончил читать "Крах СССР" С. Кара-Мурзы и следом взялся перечитывать - в бумажной версии - мемуары Чертока "Ракеты и люди". У него есть там интереснейшие главы, посвящённые охоте на немецких ракетчиков сразу после капитуляции Рейха. В частности, в советскую зону оккупации из американской удалось вывезти - причём совершенно добровольно - заместителя Вернера фон Брауна по электрическим системам Греттрупа. Но пока немецких ракетчиков, взятых в плен 2 мая, ещё не отправили в Штаты, в конце лета 1945-го была попытка переманить даже самого фон Брауна, тем более что он содержался всего в 7 км от границы советской зоны, в Витценхаузене.
Ниже - пара забавных отрывков из первой книги Чертока.
1941 г., весна. Вернер фон Браун в Пенемюнде (в гражданском)
[...] ...Но не только удачи были в истории операции «Ост». Сразу после операции по переходу через границу Греттрупа Харчев заявил, что теперь пора перевезти через границу самого Вернера фон Брауна. Раньше, чем дать добро, мы обсудили допустимость такой попытки с Пилюгиным, Воскресенским и местной военной разведкой.
Штатная разведка сразу отмежевалась, опасаясь межсоюзнического скандала. Они объяснили, что если операция получит огласку, то у военной администрации «головы полетят». «Поэтому можете действовать на свой страх и риск. Погоны у вас все равно незаконные. Если их снимут, вы ничего не теряете».
Решили рискнуть. На операцию, как всегда, отправили Харчева. Доехав рано утром до пограничного шлагбаума, Харчев поприветствовал американцев и заявил, что ему надо проехать в Витценхаузен для встречи с американскими офицерами, которые были у нас в гостях. Заодно пошел обмен ручными часами, и он расстался с единственной на весь наш гарнизон бутылкой настоящей московской водки.
Тронутые столь щедрыми подарками, американцы пригласили его в свой «джип» и взялись сами доставить его в город. Это был первый прокол в разработанной операции. Но делать нечего. Харчева повезли, но не к знакомым, а в американскую комендатуру города. Дежурный офицер доложил и получил указание препроводить русского старшего лейтенанта в личные покои коменданта.
Далее шел рассказ Харчева, который мы просили его много раз повторить, особенно вечером после ужина, рассчитывая на новые волнующие подробности:
«Вводят меня в большую спальню. На широченной кровати, вот как здесь, на вилле Франка, на втором этаже, лежит сам комендант, на второй половине красавица баба, а между ними немецкая овчарка. Видно, они завтракали - на столике бутылки и всякая всячина. Он откидывает перину, сгоняет собаку и предлагает мне забраться в постель: «Для русского офицера, соседа по границе, мне ничего не жаль!».
Тут обычно следовали вопросы: «А красавица одеяло тоже откинула?» Харчев, краснея от возмущения, путался и сбивался. Но твердо стоял на том, что приглашение он не принял, а на ломаном английском утверждал, что у него деловое поручение.
В конце концов комендант, накинув халат, вышел с ним в соседний со спальней кабинет. Здесь они долго пили виски или что-то еще, а Харчев доказывал, что нам с американцами надо поделить немецких специалистов, ибо это военные трофеи. Комендант объяснял, что ими ведает и их охраняет специальная миссия. Харчев пытался заговорить и о фон Брауне. Комендант якобы сказал, что это самый главный военный преступник и его очень сильно охраняют. Затем Харчева усадили в тот же «джип» и с ветерком довезли до шлагбаума, где он пересел в свою машину и через час докладывал нам об этом приключении.
Когда мы отпустили его отдохнуть и протрезвиться, Пилюгин с укоризной мне сказал: «Это твой воспитанник. А что бы нам всем было, если бы он не выдержал искушения? Комендант или кто там еще сфотографировали бы его в постели, а потом подарили фотографии кому следует!»
Несколько месяцев спустя, когда в нашей компании уже работал Королев, он сильно хохотал над этой историей. Но в отличие от Пилюгина сказал: «Ну и дурак был Харчев, что не принял предложение американца». Что касается фон Брауна, то Королев был доволен тем, что операция не удалась. Он и не скрывал этого. Посмотрев на условия, в которых жил и работал у нас Греттруп, он мог себе представить, что бы творилось, если бы еще появился и самый главный немецкий ракетчик. [...]
* * *
Фон Брауна вывезли осенью 45-го, так что им и его спецами уже потом вовсю пользовались американцы.
А вот ещё забавный отрывок - какие условия создавались для переманенных немецких ракетчиков (на примере зама фон Брауна проф. Греттрупа):
[...] Забегая вперед, скажу, что в Греттрупе мы не ошиблись. Правда, осмелевшая вскоре фрау Греттруп оказалась не такой уж скромной, как представилась на первой встрече. Вскоре она обзавелась двумя коровами «для детей и улучшения питания русского руководства института». Она умудрилась добывать наряды на сверхдефицитные продукты, которые Семен Чижиков, скрепя сердце, должен был оплачивать и доставлять. Но в шоковое состояние нас привело неожиданное сообщение полковника Кутейникова.
При вилле, в которую мы поселили Греттрупов, было здание - что-то вроде конюшни. Фрау не терпелось его использовать по назначению. И вот однажды ночью там появились две вполне приличные лошади. Полковник Кутейников, человек уже в летах, оглядываясь по сторонам, сообщил, что фрау желает совершать верховые прогулки, но не с мужем, а только в сопровождении советских офицеров. Иначе ведь могут задержать на ближайшем КПП.
Полковник Рязанский, услышав об этом, позлословил: «Вот у полковника Кутейникова мать балерина, отец танцор, он наверняка усидит в седле, пусть первый и начинает». Я тоже не утерпел: «А что скажет ваша жена, если получит фото и письмо о том, как приятно ее муженек проводит время в верховых прогулках с немецкой амазонкой?».
Кутейников всю войну работал на заводах радиопромышленности в качестве военного приемщика. Был он неплохим радиоинженером и дослужился до полковника инженерно-технической службы. И не по своей воле оказался прикрепленным к семейству Греттрупов. Он не на шутку обиделся: «Моя жена еле выжила в блокадном Ленинграде. Сейчас тяжело больна, а я должен заботиться о немецких кобылах. Да идите все к черту!».
Не выдержал и Харчев: «Моя сестра кончает МГУ. Ходит в университет в мужских ботинках, продает последнее платье, чтобы выкупить продукты для больной матери, а молодая жена Тамара должна бросить учебу в театральной школе, ибо нет возможности существовать без моей помощи. А мы тут верховыми лошадьми обзаводимся».
Поручили Чижикову разработать операцию обмена лошадей на служебные автомобили для института. Но один из автомобилей на правах служебного фрау Груттруп все же закрепила за собой.
Она носилась по окрестностям сама за рулем: в одном месте закупает для нас тонну яблок, в другом по ее команде режут и продают свинью, в третьем сдают нам в аренду «представительскую» спортивную автомашину, из четвертого по ее распоряжению в офицерскую столовую доставляют молоко повышенной жирности. Она врывалась в нашу офицерскую столовую, проверяла еду и требовала, чтобы мы немедленно уволили проворовавшихся кухарок. Несмотря на протесты мужа и Кутейникова, выгоняла и заменяла стенографисток - машинисток. Впрочем, при всем при том воспитывала детей, изучала русский язык, на мотоцикле приезжала на виллу Франка, чтобы играть на рояле Листа, Бетховена и Чайковского. [...]
Ниже - пара забавных отрывков из первой книги Чертока.
1941 г., весна. Вернер фон Браун в Пенемюнде (в гражданском)
[...] ...Но не только удачи были в истории операции «Ост». Сразу после операции по переходу через границу Греттрупа Харчев заявил, что теперь пора перевезти через границу самого Вернера фон Брауна. Раньше, чем дать добро, мы обсудили допустимость такой попытки с Пилюгиным, Воскресенским и местной военной разведкой.
Штатная разведка сразу отмежевалась, опасаясь межсоюзнического скандала. Они объяснили, что если операция получит огласку, то у военной администрации «головы полетят». «Поэтому можете действовать на свой страх и риск. Погоны у вас все равно незаконные. Если их снимут, вы ничего не теряете».
Решили рискнуть. На операцию, как всегда, отправили Харчева. Доехав рано утром до пограничного шлагбаума, Харчев поприветствовал американцев и заявил, что ему надо проехать в Витценхаузен для встречи с американскими офицерами, которые были у нас в гостях. Заодно пошел обмен ручными часами, и он расстался с единственной на весь наш гарнизон бутылкой настоящей московской водки.
Тронутые столь щедрыми подарками, американцы пригласили его в свой «джип» и взялись сами доставить его в город. Это был первый прокол в разработанной операции. Но делать нечего. Харчева повезли, но не к знакомым, а в американскую комендатуру города. Дежурный офицер доложил и получил указание препроводить русского старшего лейтенанта в личные покои коменданта.
Далее шел рассказ Харчева, который мы просили его много раз повторить, особенно вечером после ужина, рассчитывая на новые волнующие подробности:
«Вводят меня в большую спальню. На широченной кровати, вот как здесь, на вилле Франка, на втором этаже, лежит сам комендант, на второй половине красавица баба, а между ними немецкая овчарка. Видно, они завтракали - на столике бутылки и всякая всячина. Он откидывает перину, сгоняет собаку и предлагает мне забраться в постель: «Для русского офицера, соседа по границе, мне ничего не жаль!».
Тут обычно следовали вопросы: «А красавица одеяло тоже откинула?» Харчев, краснея от возмущения, путался и сбивался. Но твердо стоял на том, что приглашение он не принял, а на ломаном английском утверждал, что у него деловое поручение.
В конце концов комендант, накинув халат, вышел с ним в соседний со спальней кабинет. Здесь они долго пили виски или что-то еще, а Харчев доказывал, что нам с американцами надо поделить немецких специалистов, ибо это военные трофеи. Комендант объяснял, что ими ведает и их охраняет специальная миссия. Харчев пытался заговорить и о фон Брауне. Комендант якобы сказал, что это самый главный военный преступник и его очень сильно охраняют. Затем Харчева усадили в тот же «джип» и с ветерком довезли до шлагбаума, где он пересел в свою машину и через час докладывал нам об этом приключении.
Когда мы отпустили его отдохнуть и протрезвиться, Пилюгин с укоризной мне сказал: «Это твой воспитанник. А что бы нам всем было, если бы он не выдержал искушения? Комендант или кто там еще сфотографировали бы его в постели, а потом подарили фотографии кому следует!»
Несколько месяцев спустя, когда в нашей компании уже работал Королев, он сильно хохотал над этой историей. Но в отличие от Пилюгина сказал: «Ну и дурак был Харчев, что не принял предложение американца». Что касается фон Брауна, то Королев был доволен тем, что операция не удалась. Он и не скрывал этого. Посмотрев на условия, в которых жил и работал у нас Греттруп, он мог себе представить, что бы творилось, если бы еще появился и самый главный немецкий ракетчик. [...]
* * *
Фон Брауна вывезли осенью 45-го, так что им и его спецами уже потом вовсю пользовались американцы.
А вот ещё забавный отрывок - какие условия создавались для переманенных немецких ракетчиков (на примере зама фон Брауна проф. Греттрупа):
[...] Забегая вперед, скажу, что в Греттрупе мы не ошиблись. Правда, осмелевшая вскоре фрау Греттруп оказалась не такой уж скромной, как представилась на первой встрече. Вскоре она обзавелась двумя коровами «для детей и улучшения питания русского руководства института». Она умудрилась добывать наряды на сверхдефицитные продукты, которые Семен Чижиков, скрепя сердце, должен был оплачивать и доставлять. Но в шоковое состояние нас привело неожиданное сообщение полковника Кутейникова.
При вилле, в которую мы поселили Греттрупов, было здание - что-то вроде конюшни. Фрау не терпелось его использовать по назначению. И вот однажды ночью там появились две вполне приличные лошади. Полковник Кутейников, человек уже в летах, оглядываясь по сторонам, сообщил, что фрау желает совершать верховые прогулки, но не с мужем, а только в сопровождении советских офицеров. Иначе ведь могут задержать на ближайшем КПП.
Полковник Рязанский, услышав об этом, позлословил: «Вот у полковника Кутейникова мать балерина, отец танцор, он наверняка усидит в седле, пусть первый и начинает». Я тоже не утерпел: «А что скажет ваша жена, если получит фото и письмо о том, как приятно ее муженек проводит время в верховых прогулках с немецкой амазонкой?».
Кутейников всю войну работал на заводах радиопромышленности в качестве военного приемщика. Был он неплохим радиоинженером и дослужился до полковника инженерно-технической службы. И не по своей воле оказался прикрепленным к семейству Греттрупов. Он не на шутку обиделся: «Моя жена еле выжила в блокадном Ленинграде. Сейчас тяжело больна, а я должен заботиться о немецких кобылах. Да идите все к черту!».
Не выдержал и Харчев: «Моя сестра кончает МГУ. Ходит в университет в мужских ботинках, продает последнее платье, чтобы выкупить продукты для больной матери, а молодая жена Тамара должна бросить учебу в театральной школе, ибо нет возможности существовать без моей помощи. А мы тут верховыми лошадьми обзаводимся».
Поручили Чижикову разработать операцию обмена лошадей на служебные автомобили для института. Но один из автомобилей на правах служебного фрау Груттруп все же закрепила за собой.
Она носилась по окрестностям сама за рулем: в одном месте закупает для нас тонну яблок, в другом по ее команде режут и продают свинью, в третьем сдают нам в аренду «представительскую» спортивную автомашину, из четвертого по ее распоряжению в офицерскую столовую доставляют молоко повышенной жирности. Она врывалась в нашу офицерскую столовую, проверяла еду и требовала, чтобы мы немедленно уволили проворовавшихся кухарок. Несмотря на протесты мужа и Кутейникова, выгоняла и заменяла стенографисток - машинисток. Впрочем, при всем при том воспитывала детей, изучала русский язык, на мотоцикле приезжала на виллу Франка, чтобы играть на рояле Листа, Бетховена и Чайковского. [...]