Формирование и развитие нефтегазовой зависимости Советского Союза
После окончания Второй мировой войны примерно до середины 1960-х годов советская экономика была одной из наиболее динамичных в мире. Советскому Союзу удалось запустить первого человека в космос, страна конкурировала с Соединенными Штатами в развитии наиболее современных военных технологий. Но к середине 1980-х годов экономика страны оказалась в плачевном состоянии - хотя и не всем тогда это было очевидно. Как такое могло произойти? Еще в 1960 году, лишь 25 лет назад, ВВП на душу населения в СССР был примерно на одном уровне с этим показателем в Японии. Существует множество объяснений заката советской экономики, вот основные из них
Это и неспособность выдержать гонку вооружений с экономикой США и других стран НАТО; из-за негибкости хозяйственного механизма неспособность экономики быстро перестроиться, чтобы воспользоваться плодами технологической революции, начавшейся в развитых странах в 1970-е годы, и принять в ней активное участие; неспособность руководства страны увидеть перемены, происходившие в мировой экономике, и адекватно отреагировать; возникшая по каким-то причинам зависимость экономики страны от добычи и экспорта нефти и газа и, таким образом, от крайне непредсказуемой конъюнктуры мировых рынков нефти и газа, на которые СССР не мог существенно повлиять.
По всей видимости, имеющиеся методы социальных наук не позволяют в настоящий момент провести подробный анализ влияния указанных факторов - с учетом доли каждого из них - на замедление и упадок советской экономики.
Мы сконцентрируем внимание на формировании и развитии нефтегазовой зависимости советской экономики. Советский Союз довольно долгое время был крупнейшим производителем энергоресурсов. В 1989 году (последний год, за который доступны полноценные данные) совокупное производство энергии, включая нефть, природный газ, уголь, гидроэлектроэнергию и атомную энергию, составило около 21 % ее мирового производства - по сравнению с 20 % в США. Газ составлял 36 % от общей выработки энергии в СССР, нефть - 36 % и уголь - 20 %1.
Дискуссии о ресурсозависимости советской, а позднее российской экономики велись постоянно. Особенно они усиливаются - и это вполне естественно - в периоды после падения нефтяных цен, за которыми через некоторое время следует падение цены газа, а часто и других сырьевых товаров. Такое, в частности, происходило во время и после кризисов 1982, 1986, 1998, 2008 и 2014 годов. Нам хотелось бы провести более подробный анализ зарождения и развития нефтегазовой зависимости Советского Союза, чтобы углубить понимание параллелей с аналогичной зависимостью современной России.
До появления теории ресурсного проклятия причины проблем, связанных с нефтегазовым комплексом Советского Союза, обычно подразделялись на две группы:
влияние командно-административной системы;
субъективные причины (вопросы лидерства).
Разберем вкратце каждый из этих факторов. Влияние плановой системы на экономическую политику происходило через три основных канала. Во-первых, эта система, как считается, генерирует неверную, неполную или несоответствующую информацию, и эта информация передается «не в те руки». В частности, система цен создает неверные сигналы о спросе и предложении, особенно на новые товары и услуги. Процентные ставки и ставки дисконтирования не отражают предпочтения общества (и только частично отражают предпочтения лидеров страны) относительно риска или выбора между настоящим и будущим. Информационные потоки движутся в основном в вертикальном, а не в горизонтальном направлении. И те, кто должен принимать решения, испытывают недостаток в необходимой информации, а те, кто владеет лучшей информацией, не ответственны за принятие решений. Поэтому планы, основанные на плохой информации, малореализуемы. По воспоминаниям начальника подотдела нефтяной промышленности Госплана СССР Василия Патера, в 1970-е годовые планы уже не соответствовали пятилетним, а реальные показатели отличались и от тех, и от других. Например, в 1975 году по пятилетке было предусмотрено добыть 505 млн т нефти, по годовым планам снизили до 487,4 млн т, а фактически добыли 491 млн т. Несмотря на то что пятилетний план не выполнили, на 1980 год запланировали добычу на уровне 640 млн т, по годовым планам снизили до 606 млн т, а фактически добыли 603 млн т. Опять, несмотря на невыполнение предыдущего плана, на 1985 год по пятилетке предусмотрели добычу 630 млн т, годовыми планами снизили до 628 млн т, а по факту добыли 595 млн т3. (Здесь стоит, правда, отметить, что, несмотря на проблемы с качественной информацией, в пятилетних «планах развития народного хозяйства» расхождение между ними и фактом было не столь громадным, как можно было ожидать, и составило в указанные годы от 2,8 до 5,8 % от плана.) Особенно опасные «провалы» происходили в получении и использовании качественной информации относительно готовых к освоению запасов нефти.
Во-вторых, командно-административная система генерирует иррациональные стимулы и конфликтующие предпочтения и не имеет иных способов их примирения, кроме громоздких переговоров или административного давления. Например, искаженные системы стимулирования и нехватка жестких финансовых ограничений провоцируют чрезмерное использование всех ресурсов, невзирая на используемые стандарты качества и расписание поставок, и невнимание к нуждам потребителей.
В-третьих, как следствие первых двух причин, цели, устанавливаемые руководством, серьезно искажались в процессе их достижения. Ресурсы прибывали не в том составе, не в той последовательности, как требовалось, и затем зачастую использовались не по предполагаемому назначению. Производители перекладывали последствия всего этого на потребителей и давали руководству неверную информацию о выполнении планов. Это порождало следующий раунд дефектного планирования.
Э. Ньюбергер, Т. Густафсон4, а позднее К. Гэдди и Б. Икес5 акцентируют внимание на еще одной важной характеристике советской экономической системы - ее аккумулированных эффектах, воплощенных в физической инфраструктуре страны. Т. Густафсон приводит метафору, сравнивая советскую экономику с искривленным деревом, которое выросло при сильном северном ветре форсированной индустриализации. Это выражается в структуре и расположении капитального запаса страны, сетке автомобильных и железных дорог, размере и типе предприятий, распределении трудовых ресурсов, типах топлива и руды, которые она использует. Данная характеристика советской (а ныне российской) экономики определяла, в частности, ее высокую нефтегазовую зависимость - в том смысле, что для ее поддержания требовалось (и требуется) большое количество нефти и газа. С экономической точки зрения данная проблема порождается очень низкой мобильностью факторов производства - прежде всего физического капитала.
Борнштейн (1985), Чистович (1990) и Нове (1986)6 называют следующие причины неэффективного использования энергии. Из-за особенностей советской плановой экономической системы:
а) руководители предприятий не имели стимулов для минимизации издержек производства;
б) квоты на энергию и распределение энергии приводили к ее чрезмерному расходованию;
в) технологический прогресс подавлялся и из-за недостатка стимулов к инновациям, и потому, что любые изменения могли означать появление проблем в получении новых ресурсов и рост рисков при выполнении производственных целей;
г) монопольное производство одним предприятием многих товаров означало, что товары всегда были востребованы независимо от того, каковы их характеристики;
д) строительство большого количества квартир в 1950−60-х годах приводило к тому, что их качественные и энергетические характеристики были менее приоритетны, чем объемы строительства;
е) априори подразумевалось, что крупные системы централизованного теплоснабжения безальтернативны, и потенциально более эффективные варианты никогда не рассматривались.
Здесь, однако, возникает вопрос: усугубило ли появление больших нефтегазовых доходов указанные недостатки командно-административной системы? Один из ведущих специалистов по изучению ресурсного проклятия М. Росс на основе обзора множества исследований делает вывод о том, что нет достаточных оснований уверенно утверждать, что нефть оказывает отрицательное воздействие на качество государственных институтов7. Следовательно, нефть с высокой вероятностью не должна была усугубить недостатки плановой экономики.
Рассуждая о том, существовало ли ресурсное проклятие в Советском Союзе, необходимо определиться со значением этого термина. Мы будем понимать его в изначальной трактовке, а именно как снижение долгосрочных темпов экономического роста страны по мере увеличения определенных показателей ее ресурсообеспеченности (доли сырья в экспорте, абсолютных объемов экспорта сырья или добычи сырья на душу населения). В настоящее время экономисты сходятся на том, что ресурсное проклятие как явление если и существует, то является условным. Это означает, что негативные последствия высокой ресурсообеспеченности стран проявляются лишь при определенных условиях. Но состав и пороговые значения этих факторов являются в значительной степени дискуссионными; во многом это объясняется сложностями эмпирической оценки для проверки влияния различных условий на зависимость экономического роста от ресурсного богатства.
Теория ресурсного проклятия не является монолитной, скорее это совокупность множества гипотез о воздействии различных факторов (механизмов), обуславливающих негативную корреляцию между ростом ресурсного богатства и изменением темпов экономического роста. Все эти механизмы можно разделить на чисто экономические и политико-экономические. Если до конца 1990-х годов основное внимание в экономической науке уделялось экономическим факторам, то в настоящее время акцент сместился в сторону политической экономии развития ресурсозависимости стран.
Экономические механизмы. Гипотеза Пребиша - Зингера
Согласно этой гипотезе, условия торговли стран - экспортеров сырья ухудшаются с течением времени. Это связано с тем, что данные страны в основном импортируют готовую продукцию, цены на которую в долгосрочном периоде растут быстрее, чем цены на сырье. Поскольку в экспорте большинства всех развивающихся стран основную долю занимают различные виды сырья, то именно эти страны становятся «жертвами» в мировой системе разделения труда8.
Следствием распространения этой теории (прежде всего в странах Латинской Америки) стало проведение широкомасштабной импортозамещающей индустриализации. При этом есть свидетельства того, что образцом ее проведения стала индустриализация, уже проведенная Советским Союзом. Во многом та идея, которой руководствовался СССР при проведении индустриализации, совпадала с выводом, который латиноамериканские страны двумя десятилетиями позже вынесли из тезиса Пребиша - Зингера. Речь идет о необходимости уменьшить зависимость от развитых стран в потреблении промышленной и в целом технологически сложной продукции. Однако Советский Союз преследовал другую, не менее важную, по мнению его руководства, цель: создать мощный военно-промышленный комплекс, независимый от Запада. Современные исследования показывают, что долговременный тренд на снижение цен существует только у некоторых видов сырья и нефть к ним не относится9. Но для страны важна не только долговременная тенденция изменения цен на экспортируемое сырье, но и их краткосрочные колебания. И здесь с нефтью мало что может сравниться (см. ниже про волатильность цен).
Голландская болезнь
Механизм возникновения и развития этой «болезни» происходит через реальный обменный курс национальной валюты, а точнее - через его укрепление10. Это может происходить двумя путями: либо через рост номинального обменного курса национальной валюты, либо через более высокий темп роста цен в стране относительно других стран ― торговых партнеров данной страны. Это вызывает два эффекта - перемещения ресурсов и расходов. Первый эффект приводит к перемещению капитала и труда из обрабатывающей промышленности и сферы услуг. Второй - через расходование дополнительных доходов ресурсного сектора внутри страны - к росту спроса на услуги11. Оба эти эффекта вызывают деиндустриализацию экономики.
Действовали ли эти механизмы в Советском Союзе в 1970-х - начале 1980-х годов - периоды резкого взлета нефтяных цен? Номинальный курс рубля не устанавливался на свободном рынке, а назначался Госбанком. Глядя на официальный курс советского рубля (рис. 1), можно заметить, что зачастую он падал в те периоды, когда цена нефти росла (например, с 1 августа 1973-го по 1 февраля 1974 года). Основной рост цены на нефть произошел в январе 1974 года - с 4,31 до 10,11 долл./барр. (рис. 2). Правда, с февраля 1974-го по 1 июня 1975 года курс рубля существенно вырос - с 0,79 руб./долл. до 0,69 руб./долл., но цена барреля нефти в это время увеличилась совсем незначительно - с 10,11 до 11,16 долл./барр. Официальный темп инфляции также изменялся весьма незначительно. Как бы там ни было, очевидно, что изменение реального обменного курса рубля никак не соответствовало масштабам изменения цены на нефть.
Все рассматриваемые экономические механизмы ресурсного проклятия предполагают наличие в том или ином виде рыночных механизмов, то есть частных экономических агентов, реагирующих на стимулы. Однако и плановики (работники Госплана), не будучи заинтересованы в увеличении прибыли государственных предприятий в той же степени, что и собственники фирм в капиталистических странах, тем не менее, хоть и с задержкой, реагировали на стимулы. Если отдача от вложенного капитала и труда в нефтегазовом секторе росла, это должно было вызвать - и вызывало - эффект перемещения ресурсов. Однако имеющиеся данные показывают (табл. 1), что, несмотря на резкий рост нефтяных цен после 1973 года, доля инвестиций в энергетический сектор упала с 1971 по 1975 год с 29,4 до 28 %, затем стабилизировалась и лишь с 1978 года начала рост, достигнув в 1985-м 38,6 %.
Поэтому нельзя сказать, что эффект перемещения капитала в нефтедобычу начал действовать сразу. Это стало происходить только в конце 1970-х годов, когда руководство страны четко осознало: прирост нефтяных запасов начинает отставать от добычи нефти. С 1977 по 1985 год доля инвестиций в энергетику выросла на целых 10 процентных пунктов (в действительности уже с начала 1970-х геологи почти каждый год не выполняли планы по разведочному бурению12). В 1970−1986 годах темпы роста капитальных вложений в нефтяную и газовую промышленность были существенно (в три-пять раз) выше, чем в промышленность и народное хозяйство в целом. В 1970−1973-м, то есть до энергетического кризиса, доля нефтяной отрасли в капиталовложениях всей промышленности колебалась в пределах 8,8−9,3 %, а в 1986 году она составила 19,5 %. Рост доли нефтяного сектора в капиталовложениях всего ТЭК был не столь впечатляющим - с 31,4 до 40,6% 13.
Механизм, лежащий в основе «голландской болезни» предполагает, что перемещение труда и капитала в ресурсный сектор происходит только до того момента, пока этот сектор испытывает бум, или, выражаясь более точно, до тех пор, пока отдача от вложенного в него труда и капитала выше, чем в других отраслях. К сожалению, у нас отсутствуют данные для проведения подобного анализа, но снова повторим: начиная с 1986 года Советский Союз вынужден был прикладывать огромные усилия, чтобы нарастить добычу нефти - притом что ее цена в том же году резко упала. По мнению некоторых специалистов, в этот период затраты на добычу дополнительной тонны нефти превышали ее цену. Так, для середины 1980-х M. J. Sagers оценивает затраты на производство дополнительного барреля в 15 долларов при мировой цене барреля нефти 14 долларов14. По другим оценкам, «лишь за счет колоссальных затрат в 1986 году объем добычи несколько увеличился. Тогда капитальных вложений было выделено на 31 % больше, чем в 1985-м»15 (добыча в 1986 году составила 615,4 млн т, то есть лишь на 3,1 % выше, чем в 1985-м16). Это также означает, что рента с добычи каждой дополнительной тонны нефти стремилась к нулю (а временами, возможно, была и отрицательной).
«Голландская болезнь» потому и называется болезнью, что экономике очень сложно оправиться после периода высоких сырьевых цен.
Причины тому следующие:
1. За время высоких цен на сырье обрабатывающая промышленность и сельское хозяйство теряют свою конкурентоспособность: из-за гораздо меньших объемов выпуска в период сырьевого бума она проходит гораздо меньшее «обучение действием», чем могла бы, если бы этого бума не было. Для Советского Союза, возможно, даже большее значение имела стагнация в сельском хозяйстве (см. в разделе V данные по импорту зерна). Естественно предположить, что при отсутствии высоких сырьевых доходов советское руководство вынуждено было бы гораздо раньше заняться его реформой.
2. В реальной жизни запас капитала в экономике ― как физического, так и человеческого ― не может изменить свою структуру мгновенно, даже если становится очень выгодно перемещать его в другие отрасли. Это означает, что экономика вынуждена пройти через очень болезненные изменения в структуре производства. В идеальных экономических моделях предполагается наличие совершенного рынка капиталов, то есть имеется в виду, что банки и другие финансовые институты могут отлично оценивать перспективы инвестиционных проектов даже в совершенно новых секторах экономики и, соответственно, предоставлять капитал под разумный процент. Следовательно, в период изменения структуры экономики фирмы могут получить доступный капитал. В плановой же экономике отсутствовал финансовый рынок в нашем современном понимании (скорее существовала борьба различных министерств, ведомств и регионов за увеличение своей доли в распределяемых ресурсах). Однако даже Госплан в той или иной форме вынужден был реагировать на требования потребителей (и руководства страны) и изменять потоки инвестиций. Можно ли представить, что Советскому Союзу удалось бы более удачно провести перевод части военно-промышленного комплекса на производство гражданской продукции и таким образом смягчить падение цен на нефть? Сейчас это трудно оценить.
Советский Союз получал больше долларов за продаваемую нефть, и это, конечно, создавало стимул импортировать больше продукции ― как для населения, так и для промышленного потребления. Здесь необходимо помнить, что и наиболее квалифицированные кадры, и материальные ресурсы оттягивал на себя военно-промышленный комплекс. Даже сама нефтегазовая отрасль существенно страдала от постоянной нехватки необходимых ресурсов и сильно зависела от импорта многих видов инвестиционной продукции.
Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что в 1970-е и 1980-е годы импорт многих видов товаров также резко возрос. «Если в 1970 году СССР закупал 2,16 млн т зерна, то к 1985 году уже 44,2 млн т (рост более чем в 20 раз!). По импорту мяса увеличение закупок составило 5,2 раза - со 164,9 тыс. т в 1970 году до 857,5 тыс. т в 1985 году. Импорт одежды и обуви в денежном исчислении вырос соответственно в 4 (с 699 до 2,8 млрд р.) и 4,6 раза (с 271 до 1,25 млрд р.)», ― пишет историк нефтегазового сектора России М. Славкина17.
В целом можно сказать, что механизмы «голландской болезни» проявлялись в советской экономике в специфическом виде: перемещение ресурсов в нефтегазовый сектор во время сырьевого бума происходило, внимание руководства страны к развитию обрабатывающей промышленности падало, а сельское хозяйство стагнировало.
Волатильность сырьевых цен
Мировые цены на сырье гораздо более волатильны, чем цены на готовую продукцию. Об этом свидетельствуют результаты множества исследований. Детальное изучение экономического роста 35 стран за период с 1870 по 1939 год, проведенное А. Блаттманом, В. Хваном и С. Уильямсоном18, позволило сделать вывод, что страны, специализирующиеся на производстве сырья (его цены отличаются существенной эластичностью), имеют более высокую эластичность условий торговли, меньший объем прямых иностранных инвестиций (ПИИ) и более низкие темпы экономического роста.
Мы не можем говорить о ПИИ применительно к советской экономике, но известен следующий факт об изменении условий торговли страны: покупательная способность одного барреля советской нефти, выраженная в единицах западногерманского машинного оборудования, упала в 1988 году до 1/4 от уровня 1985-го!19 Если вдуматься, то подобное изменение условий торговли крайне болезненно для экономики: оно означает, что необходимо экспортировать в четыре раза больше нефти, чтобы купить прежнее количество импорта20.
Большая ирония судьбы состоит в том, что руководство СССР до 1970- х годов старалось, насколько это было возможно, оградить себя от флуктуаций, вызванных вовлеченностью в мировую торговлю. С этой целью была создана крайне диверсифицированная промышленность, недостающие товары закупали в странах СЭВ и лишь в случае крайней необходимости импортировали высокотехнологичную продукцию из западных стран. Но в конце концов Советский Союз пострадал от своей интенсивной и однобокой вовлеченности в мировую торговлю, когда цены на нефть резко упали в 1986 году (более подробно об экспорте энергоресурсов см. часть V).
Ранние трактовки ресурсозависимости экономики делали акцент на ее зависимости от экспорта природных ресурсов. Но что, если основной объем ресурсной ренты образуется не за счет экспорта природных ресурсов, а за счет их потребления внутри страны? В первом случае экономика очень сильно зависит от мирового рынка и таких следствий, как «голландская болезнь», сверхвысокая волатильность сырьевых цен и потоков капитала. А если действие рыночных механизмов подавлено? Соответственно, только плановые органы решают, в какие отрасли и в каком количестве распределять те или иные ресурсы, - и это, по идее, не должно позволять развиться «голландской болезни». Если трансграничные потоки капитала отсутствуют или очень малы, то их волатильность также не должна быть страшна экономике, поскольку фондовый рынок, в свою очередь, отсутствует, а давление на курс национальной валюты - в одну или другую сторону ― очень мало. Могло бы существовать ресурсное проклятие в идеальном случае полностью автаркичной страны? В ситуации ресурсного бума, например при открытии новых месторождений, издержки производства ― и, соответственно, потребления ― в стране резко бы сокращались. В случае истощения месторождений они снова бы резко возрастали. Таким образом, от волатильности в экономике все равно бы не удалось избавиться. Но это была бы только волатильность, обусловленная колебаниями запасов в месторождениях природных ресурсов.
Советскому Союзу же пришлось столкнуться с волатильностью как добычи нефти, так и спроса на нее.
Это и неспособность выдержать гонку вооружений с экономикой США и других стран НАТО; из-за негибкости хозяйственного механизма неспособность экономики быстро перестроиться, чтобы воспользоваться плодами технологической революции, начавшейся в развитых странах в 1970-е годы, и принять в ней активное участие; неспособность руководства страны увидеть перемены, происходившие в мировой экономике, и адекватно отреагировать; возникшая по каким-то причинам зависимость экономики страны от добычи и экспорта нефти и газа и, таким образом, от крайне непредсказуемой конъюнктуры мировых рынков нефти и газа, на которые СССР не мог существенно повлиять.
По всей видимости, имеющиеся методы социальных наук не позволяют в настоящий момент провести подробный анализ влияния указанных факторов - с учетом доли каждого из них - на замедление и упадок советской экономики.
Мы сконцентрируем внимание на формировании и развитии нефтегазовой зависимости советской экономики. Советский Союз довольно долгое время был крупнейшим производителем энергоресурсов. В 1989 году (последний год, за который доступны полноценные данные) совокупное производство энергии, включая нефть, природный газ, уголь, гидроэлектроэнергию и атомную энергию, составило около 21 % ее мирового производства - по сравнению с 20 % в США. Газ составлял 36 % от общей выработки энергии в СССР, нефть - 36 % и уголь - 20 %1.
Дискуссии о ресурсозависимости советской, а позднее российской экономики велись постоянно. Особенно они усиливаются - и это вполне естественно - в периоды после падения нефтяных цен, за которыми через некоторое время следует падение цены газа, а часто и других сырьевых товаров. Такое, в частности, происходило во время и после кризисов 1982, 1986, 1998, 2008 и 2014 годов. Нам хотелось бы провести более подробный анализ зарождения и развития нефтегазовой зависимости Советского Союза, чтобы углубить понимание параллелей с аналогичной зависимостью современной России.
До появления теории ресурсного проклятия причины проблем, связанных с нефтегазовым комплексом Советского Союза, обычно подразделялись на две группы:
влияние командно-административной системы;
субъективные причины (вопросы лидерства).
Разберем вкратце каждый из этих факторов. Влияние плановой системы на экономическую политику происходило через три основных канала. Во-первых, эта система, как считается, генерирует неверную, неполную или несоответствующую информацию, и эта информация передается «не в те руки». В частности, система цен создает неверные сигналы о спросе и предложении, особенно на новые товары и услуги. Процентные ставки и ставки дисконтирования не отражают предпочтения общества (и только частично отражают предпочтения лидеров страны) относительно риска или выбора между настоящим и будущим. Информационные потоки движутся в основном в вертикальном, а не в горизонтальном направлении. И те, кто должен принимать решения, испытывают недостаток в необходимой информации, а те, кто владеет лучшей информацией, не ответственны за принятие решений. Поэтому планы, основанные на плохой информации, малореализуемы. По воспоминаниям начальника подотдела нефтяной промышленности Госплана СССР Василия Патера, в 1970-е годовые планы уже не соответствовали пятилетним, а реальные показатели отличались и от тех, и от других. Например, в 1975 году по пятилетке было предусмотрено добыть 505 млн т нефти, по годовым планам снизили до 487,4 млн т, а фактически добыли 491 млн т. Несмотря на то что пятилетний план не выполнили, на 1980 год запланировали добычу на уровне 640 млн т, по годовым планам снизили до 606 млн т, а фактически добыли 603 млн т. Опять, несмотря на невыполнение предыдущего плана, на 1985 год по пятилетке предусмотрели добычу 630 млн т, годовыми планами снизили до 628 млн т, а по факту добыли 595 млн т3. (Здесь стоит, правда, отметить, что, несмотря на проблемы с качественной информацией, в пятилетних «планах развития народного хозяйства» расхождение между ними и фактом было не столь громадным, как можно было ожидать, и составило в указанные годы от 2,8 до 5,8 % от плана.) Особенно опасные «провалы» происходили в получении и использовании качественной информации относительно готовых к освоению запасов нефти.
Во-вторых, командно-административная система генерирует иррациональные стимулы и конфликтующие предпочтения и не имеет иных способов их примирения, кроме громоздких переговоров или административного давления. Например, искаженные системы стимулирования и нехватка жестких финансовых ограничений провоцируют чрезмерное использование всех ресурсов, невзирая на используемые стандарты качества и расписание поставок, и невнимание к нуждам потребителей.
В-третьих, как следствие первых двух причин, цели, устанавливаемые руководством, серьезно искажались в процессе их достижения. Ресурсы прибывали не в том составе, не в той последовательности, как требовалось, и затем зачастую использовались не по предполагаемому назначению. Производители перекладывали последствия всего этого на потребителей и давали руководству неверную информацию о выполнении планов. Это порождало следующий раунд дефектного планирования.
Э. Ньюбергер, Т. Густафсон4, а позднее К. Гэдди и Б. Икес5 акцентируют внимание на еще одной важной характеристике советской экономической системы - ее аккумулированных эффектах, воплощенных в физической инфраструктуре страны. Т. Густафсон приводит метафору, сравнивая советскую экономику с искривленным деревом, которое выросло при сильном северном ветре форсированной индустриализации. Это выражается в структуре и расположении капитального запаса страны, сетке автомобильных и железных дорог, размере и типе предприятий, распределении трудовых ресурсов, типах топлива и руды, которые она использует. Данная характеристика советской (а ныне российской) экономики определяла, в частности, ее высокую нефтегазовую зависимость - в том смысле, что для ее поддержания требовалось (и требуется) большое количество нефти и газа. С экономической точки зрения данная проблема порождается очень низкой мобильностью факторов производства - прежде всего физического капитала.
Борнштейн (1985), Чистович (1990) и Нове (1986)6 называют следующие причины неэффективного использования энергии. Из-за особенностей советской плановой экономической системы:
а) руководители предприятий не имели стимулов для минимизации издержек производства;
б) квоты на энергию и распределение энергии приводили к ее чрезмерному расходованию;
в) технологический прогресс подавлялся и из-за недостатка стимулов к инновациям, и потому, что любые изменения могли означать появление проблем в получении новых ресурсов и рост рисков при выполнении производственных целей;
г) монопольное производство одним предприятием многих товаров означало, что товары всегда были востребованы независимо от того, каковы их характеристики;
д) строительство большого количества квартир в 1950−60-х годах приводило к тому, что их качественные и энергетические характеристики были менее приоритетны, чем объемы строительства;
е) априори подразумевалось, что крупные системы централизованного теплоснабжения безальтернативны, и потенциально более эффективные варианты никогда не рассматривались.
Здесь, однако, возникает вопрос: усугубило ли появление больших нефтегазовых доходов указанные недостатки командно-административной системы? Один из ведущих специалистов по изучению ресурсного проклятия М. Росс на основе обзора множества исследований делает вывод о том, что нет достаточных оснований уверенно утверждать, что нефть оказывает отрицательное воздействие на качество государственных институтов7. Следовательно, нефть с высокой вероятностью не должна была усугубить недостатки плановой экономики.
Рассуждая о том, существовало ли ресурсное проклятие в Советском Союзе, необходимо определиться со значением этого термина. Мы будем понимать его в изначальной трактовке, а именно как снижение долгосрочных темпов экономического роста страны по мере увеличения определенных показателей ее ресурсообеспеченности (доли сырья в экспорте, абсолютных объемов экспорта сырья или добычи сырья на душу населения). В настоящее время экономисты сходятся на том, что ресурсное проклятие как явление если и существует, то является условным. Это означает, что негативные последствия высокой ресурсообеспеченности стран проявляются лишь при определенных условиях. Но состав и пороговые значения этих факторов являются в значительной степени дискуссионными; во многом это объясняется сложностями эмпирической оценки для проверки влияния различных условий на зависимость экономического роста от ресурсного богатства.
Теория ресурсного проклятия не является монолитной, скорее это совокупность множества гипотез о воздействии различных факторов (механизмов), обуславливающих негативную корреляцию между ростом ресурсного богатства и изменением темпов экономического роста. Все эти механизмы можно разделить на чисто экономические и политико-экономические. Если до конца 1990-х годов основное внимание в экономической науке уделялось экономическим факторам, то в настоящее время акцент сместился в сторону политической экономии развития ресурсозависимости стран.
Экономические механизмы. Гипотеза Пребиша - Зингера
Согласно этой гипотезе, условия торговли стран - экспортеров сырья ухудшаются с течением времени. Это связано с тем, что данные страны в основном импортируют готовую продукцию, цены на которую в долгосрочном периоде растут быстрее, чем цены на сырье. Поскольку в экспорте большинства всех развивающихся стран основную долю занимают различные виды сырья, то именно эти страны становятся «жертвами» в мировой системе разделения труда8.
Следствием распространения этой теории (прежде всего в странах Латинской Америки) стало проведение широкомасштабной импортозамещающей индустриализации. При этом есть свидетельства того, что образцом ее проведения стала индустриализация, уже проведенная Советским Союзом. Во многом та идея, которой руководствовался СССР при проведении индустриализации, совпадала с выводом, который латиноамериканские страны двумя десятилетиями позже вынесли из тезиса Пребиша - Зингера. Речь идет о необходимости уменьшить зависимость от развитых стран в потреблении промышленной и в целом технологически сложной продукции. Однако Советский Союз преследовал другую, не менее важную, по мнению его руководства, цель: создать мощный военно-промышленный комплекс, независимый от Запада. Современные исследования показывают, что долговременный тренд на снижение цен существует только у некоторых видов сырья и нефть к ним не относится9. Но для страны важна не только долговременная тенденция изменения цен на экспортируемое сырье, но и их краткосрочные колебания. И здесь с нефтью мало что может сравниться (см. ниже про волатильность цен).
Голландская болезнь
Механизм возникновения и развития этой «болезни» происходит через реальный обменный курс национальной валюты, а точнее - через его укрепление10. Это может происходить двумя путями: либо через рост номинального обменного курса национальной валюты, либо через более высокий темп роста цен в стране относительно других стран ― торговых партнеров данной страны. Это вызывает два эффекта - перемещения ресурсов и расходов. Первый эффект приводит к перемещению капитала и труда из обрабатывающей промышленности и сферы услуг. Второй - через расходование дополнительных доходов ресурсного сектора внутри страны - к росту спроса на услуги11. Оба эти эффекта вызывают деиндустриализацию экономики.
Действовали ли эти механизмы в Советском Союзе в 1970-х - начале 1980-х годов - периоды резкого взлета нефтяных цен? Номинальный курс рубля не устанавливался на свободном рынке, а назначался Госбанком. Глядя на официальный курс советского рубля (рис. 1), можно заметить, что зачастую он падал в те периоды, когда цена нефти росла (например, с 1 августа 1973-го по 1 февраля 1974 года). Основной рост цены на нефть произошел в январе 1974 года - с 4,31 до 10,11 долл./барр. (рис. 2). Правда, с февраля 1974-го по 1 июня 1975 года курс рубля существенно вырос - с 0,79 руб./долл. до 0,69 руб./долл., но цена барреля нефти в это время увеличилась совсем незначительно - с 10,11 до 11,16 долл./барр. Официальный темп инфляции также изменялся весьма незначительно. Как бы там ни было, очевидно, что изменение реального обменного курса рубля никак не соответствовало масштабам изменения цены на нефть.
Все рассматриваемые экономические механизмы ресурсного проклятия предполагают наличие в том или ином виде рыночных механизмов, то есть частных экономических агентов, реагирующих на стимулы. Однако и плановики (работники Госплана), не будучи заинтересованы в увеличении прибыли государственных предприятий в той же степени, что и собственники фирм в капиталистических странах, тем не менее, хоть и с задержкой, реагировали на стимулы. Если отдача от вложенного капитала и труда в нефтегазовом секторе росла, это должно было вызвать - и вызывало - эффект перемещения ресурсов. Однако имеющиеся данные показывают (табл. 1), что, несмотря на резкий рост нефтяных цен после 1973 года, доля инвестиций в энергетический сектор упала с 1971 по 1975 год с 29,4 до 28 %, затем стабилизировалась и лишь с 1978 года начала рост, достигнув в 1985-м 38,6 %.
Поэтому нельзя сказать, что эффект перемещения капитала в нефтедобычу начал действовать сразу. Это стало происходить только в конце 1970-х годов, когда руководство страны четко осознало: прирост нефтяных запасов начинает отставать от добычи нефти. С 1977 по 1985 год доля инвестиций в энергетику выросла на целых 10 процентных пунктов (в действительности уже с начала 1970-х геологи почти каждый год не выполняли планы по разведочному бурению12). В 1970−1986 годах темпы роста капитальных вложений в нефтяную и газовую промышленность были существенно (в три-пять раз) выше, чем в промышленность и народное хозяйство в целом. В 1970−1973-м, то есть до энергетического кризиса, доля нефтяной отрасли в капиталовложениях всей промышленности колебалась в пределах 8,8−9,3 %, а в 1986 году она составила 19,5 %. Рост доли нефтяного сектора в капиталовложениях всего ТЭК был не столь впечатляющим - с 31,4 до 40,6% 13.
Механизм, лежащий в основе «голландской болезни» предполагает, что перемещение труда и капитала в ресурсный сектор происходит только до того момента, пока этот сектор испытывает бум, или, выражаясь более точно, до тех пор, пока отдача от вложенного в него труда и капитала выше, чем в других отраслях. К сожалению, у нас отсутствуют данные для проведения подобного анализа, но снова повторим: начиная с 1986 года Советский Союз вынужден был прикладывать огромные усилия, чтобы нарастить добычу нефти - притом что ее цена в том же году резко упала. По мнению некоторых специалистов, в этот период затраты на добычу дополнительной тонны нефти превышали ее цену. Так, для середины 1980-х M. J. Sagers оценивает затраты на производство дополнительного барреля в 15 долларов при мировой цене барреля нефти 14 долларов14. По другим оценкам, «лишь за счет колоссальных затрат в 1986 году объем добычи несколько увеличился. Тогда капитальных вложений было выделено на 31 % больше, чем в 1985-м»15 (добыча в 1986 году составила 615,4 млн т, то есть лишь на 3,1 % выше, чем в 1985-м16). Это также означает, что рента с добычи каждой дополнительной тонны нефти стремилась к нулю (а временами, возможно, была и отрицательной).
«Голландская болезнь» потому и называется болезнью, что экономике очень сложно оправиться после периода высоких сырьевых цен.
Причины тому следующие:
1. За время высоких цен на сырье обрабатывающая промышленность и сельское хозяйство теряют свою конкурентоспособность: из-за гораздо меньших объемов выпуска в период сырьевого бума она проходит гораздо меньшее «обучение действием», чем могла бы, если бы этого бума не было. Для Советского Союза, возможно, даже большее значение имела стагнация в сельском хозяйстве (см. в разделе V данные по импорту зерна). Естественно предположить, что при отсутствии высоких сырьевых доходов советское руководство вынуждено было бы гораздо раньше заняться его реформой.
2. В реальной жизни запас капитала в экономике ― как физического, так и человеческого ― не может изменить свою структуру мгновенно, даже если становится очень выгодно перемещать его в другие отрасли. Это означает, что экономика вынуждена пройти через очень болезненные изменения в структуре производства. В идеальных экономических моделях предполагается наличие совершенного рынка капиталов, то есть имеется в виду, что банки и другие финансовые институты могут отлично оценивать перспективы инвестиционных проектов даже в совершенно новых секторах экономики и, соответственно, предоставлять капитал под разумный процент. Следовательно, в период изменения структуры экономики фирмы могут получить доступный капитал. В плановой же экономике отсутствовал финансовый рынок в нашем современном понимании (скорее существовала борьба различных министерств, ведомств и регионов за увеличение своей доли в распределяемых ресурсах). Однако даже Госплан в той или иной форме вынужден был реагировать на требования потребителей (и руководства страны) и изменять потоки инвестиций. Можно ли представить, что Советскому Союзу удалось бы более удачно провести перевод части военно-промышленного комплекса на производство гражданской продукции и таким образом смягчить падение цен на нефть? Сейчас это трудно оценить.
Советский Союз получал больше долларов за продаваемую нефть, и это, конечно, создавало стимул импортировать больше продукции ― как для населения, так и для промышленного потребления. Здесь необходимо помнить, что и наиболее квалифицированные кадры, и материальные ресурсы оттягивал на себя военно-промышленный комплекс. Даже сама нефтегазовая отрасль существенно страдала от постоянной нехватки необходимых ресурсов и сильно зависела от импорта многих видов инвестиционной продукции.
Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что в 1970-е и 1980-е годы импорт многих видов товаров также резко возрос. «Если в 1970 году СССР закупал 2,16 млн т зерна, то к 1985 году уже 44,2 млн т (рост более чем в 20 раз!). По импорту мяса увеличение закупок составило 5,2 раза - со 164,9 тыс. т в 1970 году до 857,5 тыс. т в 1985 году. Импорт одежды и обуви в денежном исчислении вырос соответственно в 4 (с 699 до 2,8 млрд р.) и 4,6 раза (с 271 до 1,25 млрд р.)», ― пишет историк нефтегазового сектора России М. Славкина17.
В целом можно сказать, что механизмы «голландской болезни» проявлялись в советской экономике в специфическом виде: перемещение ресурсов в нефтегазовый сектор во время сырьевого бума происходило, внимание руководства страны к развитию обрабатывающей промышленности падало, а сельское хозяйство стагнировало.
Волатильность сырьевых цен
Мировые цены на сырье гораздо более волатильны, чем цены на готовую продукцию. Об этом свидетельствуют результаты множества исследований. Детальное изучение экономического роста 35 стран за период с 1870 по 1939 год, проведенное А. Блаттманом, В. Хваном и С. Уильямсоном18, позволило сделать вывод, что страны, специализирующиеся на производстве сырья (его цены отличаются существенной эластичностью), имеют более высокую эластичность условий торговли, меньший объем прямых иностранных инвестиций (ПИИ) и более низкие темпы экономического роста.
Мы не можем говорить о ПИИ применительно к советской экономике, но известен следующий факт об изменении условий торговли страны: покупательная способность одного барреля советской нефти, выраженная в единицах западногерманского машинного оборудования, упала в 1988 году до 1/4 от уровня 1985-го!19 Если вдуматься, то подобное изменение условий торговли крайне болезненно для экономики: оно означает, что необходимо экспортировать в четыре раза больше нефти, чтобы купить прежнее количество импорта20.
Большая ирония судьбы состоит в том, что руководство СССР до 1970- х годов старалось, насколько это было возможно, оградить себя от флуктуаций, вызванных вовлеченностью в мировую торговлю. С этой целью была создана крайне диверсифицированная промышленность, недостающие товары закупали в странах СЭВ и лишь в случае крайней необходимости импортировали высокотехнологичную продукцию из западных стран. Но в конце концов Советский Союз пострадал от своей интенсивной и однобокой вовлеченности в мировую торговлю, когда цены на нефть резко упали в 1986 году (более подробно об экспорте энергоресурсов см. часть V).
Ранние трактовки ресурсозависимости экономики делали акцент на ее зависимости от экспорта природных ресурсов. Но что, если основной объем ресурсной ренты образуется не за счет экспорта природных ресурсов, а за счет их потребления внутри страны? В первом случае экономика очень сильно зависит от мирового рынка и таких следствий, как «голландская болезнь», сверхвысокая волатильность сырьевых цен и потоков капитала. А если действие рыночных механизмов подавлено? Соответственно, только плановые органы решают, в какие отрасли и в каком количестве распределять те или иные ресурсы, - и это, по идее, не должно позволять развиться «голландской болезни». Если трансграничные потоки капитала отсутствуют или очень малы, то их волатильность также не должна быть страшна экономике, поскольку фондовый рынок, в свою очередь, отсутствует, а давление на курс национальной валюты - в одну или другую сторону ― очень мало. Могло бы существовать ресурсное проклятие в идеальном случае полностью автаркичной страны? В ситуации ресурсного бума, например при открытии новых месторождений, издержки производства ― и, соответственно, потребления ― в стране резко бы сокращались. В случае истощения месторождений они снова бы резко возрастали. Таким образом, от волатильности в экономике все равно бы не удалось избавиться. Но это была бы только волатильность, обусловленная колебаниями запасов в месторождениях природных ресурсов.
Советскому Союзу же пришлось столкнуться с волатильностью как добычи нефти, так и спроса на нее.