Полицейское государство будущего. Китай построил концлагерь на 10 миллионов уйгуров. Продолжение
Начало здесь. 9 сентября Human Rights Watch опубликовала доклад о преследованиях мусульманского населения китайского региона Синьцзян: по данным организации, в последние годы там массово и зачастую безосновательно задерживают уйгуров, помещая их в тюрьмы и воспитательные лагеря; за миллионами людей организована постоянная видеослежка, а их социальное положение и судьба зависят от баллов, начисленных в системе «социального кредита». Как заключает Human Rights Watch, репрессий такого масштаба в Китае не случалось со времен Культурной революции. По информации The New York Times, президент США Дональд Трамп раздумывает о санкциях в отношении Китая, но в целом ситуация в Синьцзяне почти не обсуждается, - возможно, еще и потому, что туда редко добираются туристы и журналисты. Финпарфюмер публикует материал русскоязычного журналиста и путешественника, который сумел побывать в Синьцзяне этим летом и увидел, как новые технологии помогают тотальной слежке, сегрегации и дискриминации. Для безопасности автора и его собеседников материал публикуется без подписи; в тех же целях некоторые имена и незначительные детали текста изменены.
Полицейские у ограды одного из воспитательных лагерей в Синьцзяне, 2 ноября 2017 годаЧеловек с низким рейтингом
В Кашгаре истреблена не только сохранявшаяся тысячелетиями материальная культура, но и сама история. Через несколько дней я разговорился с молодым человеком, который после двух-трех вопросов едва заметным жестом предложил мне пересесть так, чтобы нас не видели камеры. Мне хотелось узнать, помнят ли здесь Первую Восточно-Туркестанскую республику и ту роль, которую сыграли в ее подавлении зашедшие из СССР войска. Расспросы вызвали у Эхмета неожиданное воодушевление - оказалось, что он учился на историка. Отодвинув в сторону чашку с зеленым чаем, который в Кашгаре по-прежнему всюду разливают бесплатно, Эхмет вдруг прошептал: «У меня дома до сих пор сохранились старые учебники, там пишут об этих людях».
Пока я соображал, каким образом можно взглянуть на древние книги, не подвергнув опасности их владельца, выяснилось, что самой старой из них было чуть больше 10 лет. «Все учебники, выпущенные до 2009 года, конфисковали больше года назад, - пояснил Эхмет. - Просто ходили от дома к дому и собирали все, что мы не успели сжечь сами». Пару учебников, по которым занимался в университете, он припрятал, но по-настоящему старые книги пришлось уничтожить - наказанием за их хранение могли стать семь лет лагерей.
Команды активных граждан, состоящие обычно из полицейских или членов Компартии и хотя бы одного уйгура, - еще одно новшество, изменившее жизнь в Синьцзяне. Они регулярно наведываются к уйгурским семьям, чтобы задать, как выразился мой собеседник, «странные вопросы» и проверить, нет ли в доме запрещенных предметов и книг. Подобная проверка может продолжаться несколько часов - или несколько дней. «Они приходят тогда, когда им удобно, - говорил Эхмет, - в любое время. Но около года назад они стали все чаще говорить об исламе, расспрашивать, читаем ли мы Коран. И тогда же - около года назад, когда забрали книги и стали исчезать знакомые, стало ясно, что многое связано с баллами».
Введение баллов лояльности, официально именуемых «системой социальных кредитов», было анонсировано в Китае четыре года назад. Как именно работает система, точно не знает никто, но известно, что рейтинги рассчитываются исходя из всего массива информации, который государству удается собрать о гражданине. На результат влияют банковские задолженности, дорожные штрафы, предосудительное поведение онлайн (включая «неправильный» шопинг) и курение в общественных местах. Очки можно поднять, став донором крови, приняв участие в благотворительном проекте или написав оду Коммунистической партии. Но их также легко потерять - для этого достаточно слишком много играть в видеоигры или слишком часто ходить в мечеть; принимаются в расчет и поездки в неспокойные регионы, и зафиксированное видеокамерой общение с нежелательными лицами.
В центре старого города в Кашгаре: вид на площадь у центральной мечети
Улица в новом городе
Уйгурские женщины собираются в старом городе в Кашгаре перед уроком китайского языка
Кафе в Ташкургане (один из административных центров Синьцзяна)
Высокие баллы позволяют снимать гостиницу без депозита, получать скидку на коммунальные услуги и меньший процент на кредит в банке. С низким баллом труднее найти работу и снять квартиру. Когда баллы падают еще ниже, проблемы становятся серьезнее: ограничивается свобода перемещения, закрывается доступ в хорошие магазины и даже регистрация на сайтах знакомств. Известны случаи, когда детей не принимали в хорошие школы из-за низких социальных кредитов родителей. В полную силу система заработает к 2020 году, но уже на сегодняшний день миллионам отказывают в покупке билетов на внутренние рейсы - из-за низкого рейтинга.
В Синьцзяне, где каждый житель практически непрерывно находится под наблюдением, этот футуристический кошмар быстро приобрел черты кровавой антиутопии. Обрабатывающий данные искусственный интеллект делит общество на «безопасных», «нормальных» и «опасных» граждан. В расчет принимаются возраст, вероисповедание, судимости и контакты с иностранцами. Весьма вероятно, что на результат уже влияют или могут повлиять в будущем и образцы ДНК.
В сентябре 2016-го в сети появился первый открытый тендер на изготовление наборов для генотипирования для нужд полиции, а уже два месяца спустя Human Rights Watch сообщала, что сдача образцов ДНК стала в Синьцзяне обязательной процедурой при получении паспорта. Их собирают в школах и на рабочих местах, офицеры полиции могут прийти и домой. Об угрозах семье рассказывают почти все сбежавшие из страны; поголовный сбор генетического материала открывает широчайшие возможности для преследования родственников.
Мой собеседник был твердо уверен в том, что любой уйгур теряет десяток баллов просто из-за своей - определяемой в том числе по ДНК - национальности (писали об этом и в западных СМИ). Сам он, как и миллионы других, сдал образцы слюны и крови во время бесплатного медицинского осмотра, организованного государством.
«Вам этого не понять, - убежденно повторял раз за разом Эхмет. - Все началось всерьез только в этом году. Ездишь на мотоцикле без шлема - теряешь баллы. Сажаешь двух пассажиров вместо одного - тоже. Часто появляешься на улице, где живут „экстремисты“, - баллы падают, и ты попадаешь в тюрьму. Встал под камеру рядом с неправильным человеком - будь готов ответить на очень много вопросов. Почему ты звонил по этому номеру? Почему камера видела тебя с таким-то? Надо иметь хорошее объяснение».
Пока мы разговаривали, на соседней площади постепенно собралась группа женщин в похожих на униформу одинаковых белых рубашках. Они рассаживались на заранее расставленные стулья перед большой доской с длинными рядами иероглифов. Начинался обязательный урок китайского - подобные занятия проводятся по всему автономному округу, и посещаемость также влияет на баллы лояльности. Несколько штатских с красными повязками на рукавах наблюдали за ходом занятия - с их появлением Эхмет сразу постарался свернуть разговор.
Урок китайского языка в Синьцзяне
Прощаясь, я предложил оставить свой адрес - ясно было, что писать первому мне не стоило.
- Спасибо, адрес не нужен - [если найдут] это лишний повод к расспросам: что за человек, о чем говорили? Когда-нибудь все это кончится, и мы встретимся и без адреса. Я не услышал уверенности в его словах. Оставив меня на лавке, Эхмет побрел к переходу. На углу улицы его остановили: как и каждый уйгур, он должен был всякий раз отмечаться, переходя из квартала в квартал.
Перевоспитание
В феврале 2018 года Foreign Policy удалось взять интервью у учившегося в США студента-уйгура, представившегося Иманом. Он рассказал, что в прошлом году приехал в Китай на каникулы - и в Пекине его арестовали прямо на борту самолета. Следующие девять дней его допрашивали в пекинской тюрьме, затем в наручниках отвезли в Синьцзян - в «воспитательный лагерь».
Перевоспитание Имана проходило в камере, где он содержался с девятнадцатью другими уйгурами. Заключенные маршировали в камере, скандируя лозунг «Усердные тренировки, старательное учение!», и часами смотрели пропагандистские видеофильмы. В послеобеденный перерыв разрешалось сидеть на нарах, затем маршировка и просмотры возобновлялись до ужина. Иман сдружился с 60-летним сокамерником, которого обвинили в том, что он толковал Коран в сообщениях, отправленных дочери через мессенджер. Мужчина получил семилетний срок. Иману повезло больше - через 17 дней его отпустили, но теперь камеры узнавали его на улицах, и ему начали отказывать в пользовании общественным транспортом и посещении супермаркетов. В конце концов ему удалось добиться разрешения на продолжение обучения в США, но полицейский предупредил его, что болтать об увиденном ему не следует: «Твои родственники остаются здесь, мы - тоже».
Об арестах и приговорах китайским уйгурам пишут последний десяток лет. В 2009 году двум журналистам дали 13 лет тюрьмы за «покушение на государственную безопасность». Тогда же Гульмиру Имин, публиковавшую в интернете стихи по-уйгурски, обвинили в призывах к незаконным митингам и разглашении государственной тайны; она получила пожизненное. В 2010-м 15 лет получил еще один журналист. В 2014-м восемь лет лагерей дали писателю, а один из самых известных уйгурских ученых Ильхам Тахти получил пожизненное «за призывы к сепаратизму». Вместе с ним арестовали семерых учеников.
В 2015 году лингвиста Абдувели Аюпа, преподававшего уйгурский в школе (теперь это запрещено), остановили на посту, который он проходил дважды в день - по дороге на работу и обратно. У него в ноутбуке нашли эссе, написанные несколько лет назад, во время учебы в Канзасе, но после многочасового допроса отпустили. Аюп сумел сбежать в Анкару - только поэтому мы знаем его историю.
В 2016 году забирали блогеров и администраторов уйгурских форумов. В 2017-м бесследно исчезли знаменитый на всю страну ученый Хаймурат Гопур, работавший президентом департамента по контролю пищевой промышленности Синьцзяна, а также обласканный ранее властями популярный певец Абдурехим Хейит, чьи песни никогда до того не подвергались цензуре. Уже в этом году на рынке задержали 19-летнего футболиста, раньше игравшего за китайскую молодежку, - его обвинили в том, что, выезжая на международные матчи, он посещал зарубежные страны.
Китайский полицейский у центральной мечети Кашгара перед утренней молитвой, 26 июня 2017 года
Осенью 2017 года на родину в Синьцзян приехал Кайрат Самархан - этнический казах, за несколько лет до того эмигрировавший, как и многие его соотечественники, в Казахстан, он вернулся, чтобы продать дом и землю. В родном уезде его вызвали на допрос - как сам Самархан рассказывал потом «Радио Свобода», его спрашивали, чем он занимался в Казахстане и «совершал ли намаз». Допрос продолжался трое суток, все это время ему не давали спать.
Самархана приговорили к девяти месяцам «перевоспитания». Он встречал три категории заключенных: одних обвиняли в излишней религиозности, других - в нарушении общественного порядка, третьих - в том, что они побывали за границей. По подсчетам мужчины, в лагере находились 5700 арестантов - 3000 казахов, 2000 уйгуров и 200 дунган (этнических китайцев-мусульман). Все они изучали материалы прошедшего в 2017 году ХIХ съезда Компартии Китая и слушали лекции, где их обучали не выдавать государственных секретов, не быть мусульманами и не разделять людей по национальному признаку. Все жили впроголодь. Самархана, как он говорит, освободили после попытки самоубийства, но к семье в Казахстан его отпустили только после того, как в дело вмешался казахский министр иностранных дел.
В январе 2018 года стало известно о смерти 82-летнего Мухаммада Салиха Хаджима, автора первого перевода Корана на уйгурский язык. Он умер через 40 дней после ареста, как именно - неизвестно: задержанные вместе с ним дочь и родственники по-прежнему находятся в заключении. В мае появились новости о судьбе четверых самых богатых людей Кашгара - в совокупности они были приговорены к 42 годам тюрьмы «за религиозный экстремизм». Чуть раньше была арестована 52-летняя Рахиль Давут, антрополог с мировым именем. До сих пор ее исследования поддерживались центральным правительством, и родственники восемь месяцев держали арест в секрете, надеясь, что Давут выпустят, - но ее не выпустили, и больше никто о ней ничего не слышал.
Бесстрашные сердца
Возвращаясь с ночного продуктового рынка в Кашгаре, мы всякий раз проходили блокпост - для китайцев и европейцев он не представлял проблем, но уйгуры должны были прокатывать карточку и сканировать сетчатку глаз. В этот раз на посту было шумно - трое полицейских, вооруженных, как обычно, копьями и щитами с электрошокером, только что задержали группу молодых людей. Их вели к полицейскому участку, расположенному поблизости. Арестованные шагали колонной, один за другим, руки на затылке. Полиция следовала сзади и сбоку, и когда первый юноша, - очевидно, в отсутствие указаний - попытался пройти в дверь участка, его грубо усадили на землю. Остальные сами сели на корточки, лицом к стене - опустить руки вниз им не позволили. Через минуту-другую подъехали, вращая мигалками, три машины, задержанных усадили внутрь, и колонна исчезла - так же быстро, как появилась. Расспрашивать, что происходит, было некого - да и незачем. Их могли отпустить после допроса и воспитательной беседы, или отправить в суд, или препроводить в лагерь.
Хотя официальный Пекин отрицает сам факт существования воспитательных лагерей, они впервые упоминались еще в докладе Компартии 2015 года. Сообщалось, что в «образовательном тренировочном центре» Хотана содержится 3000 человек, «пораженных религиозным экстремизмом». Через два года кашгарский чиновник проговорился, рассказав, что в одном только Кашгаре в четырех центрах (самый большой из них находится в бывшей средней школе) содержится 120 тысяч заключенных. Скорее всего, чрезвычайно занижена и эта цифра.
Перевоспитание не считается в Китае уголовным наказанием - формальные обвинения не выдвигаются, соответственно, нет и статистики. Тем не менее масштабы репрессий видны даже из-за границы. Лагеря можно обнаружить на спутниковых снимках. Ряды бараков, обнесенные двойным забором и сторожевыми вышками, возникают все в новых местах, а уже существующие постоянно расширяются.
Уйгуры на Народной площади в Кашгаре, где установлена 20-метровая статуя Мао Цзэдуна, 16 августа 2009 года
Адриан Зенц, немецкий исследователь из Европейской школы культуры и теологии, проанализировал китайские строительные госконтракты - и обнаружил 73 проекта по возведению воспитательных центров. Согласно данным Зенца, новые лагеря строятся практически в каждом уголке Синьцзяна, и только с апреля прошлого года на них было истрачено 108 миллионов долларов. Некоторые тендеры предполагают строительство учреждений площадью почти в десять гектаров, с отдельными бараками для охраны. Ученый нашел и многочисленные объявления о наборе персонала - от соискателей ожидают «знания криминальной психологии», «опыта работы в силовых структурах» и «наличия бесстрашного сердца».
Месяц назад в Женеве Гэй МакДугалл, член Комитета ООН по ликвидации расовой дискриминации, прямо назвала Синьцзян территорией, «напоминающей один гигантский концентрационный лагерь», предположив, что в «трансформационных центрах» заключен миллион человек. Присутствовавший там же генеральный секретарь «Всемирного уйгурского конгресса» Долкун Айса считает, что реальная цифра может достигать трех миллионов - почти трети всего уйгурского населения.
Ответ китайской делегации последовал через три дня - высокопоставленный партийный чиновник сообщил, что «все этнические меньшинства в Китае живут в довольстве и мире, пользуясь свободой религиозных убеждений», а «никаких перевоспитательных центров не существует». Государственное издание Global Times, выходящее в Китае на английском, среагировало еще раньше. «Мир и стабильность, - гласила его передовица, - превыше всего», и для их достижения «должны быть применены любые меры».
Отъезд
В программе нашей поездки был выезд в пустыню Такла-Макан - мы рассчитывали побывать на руинах буддистских городов, затерянных среди песков остатков доисламской цивилизации. Но в последний день гид, с которым была согласована эта поездка, не получил разрешения на выезд из города. Ламинированного полицейского пропуска в закрытую зону оказалось недостаточно - требовалось согласие комитета самоуправления района. Гид не знал, почему ему там отказали, и от этого нервничал гораздо больше, чем из-за потерянных денег. Агентство предложило заменить его другим, но к этому времени атмосфера уже начала действовать мне на нервы настолько, что мы решили двинуться дальше - в Пакистан.
Я переживал за спрятанные фотографии и еще больше - за запись разговора с Эхметом. Позвонить знакомым было нельзя - наши звонки и передвижения отслеживались с первого дня. Выехать из города без сопровождения мы не могли. В конце концов мне стало мерещиться, что за мной постоянно ходят агенты, и я начал шарахаться от людей, как продавцы шарахались от меня, пока я искал пчаки. Чуть больше десяти лет назад я ездил в Синьцзян, чтобы своими глазами увидеть жизнь такой, какой она была много веков, если не тысячелетий, назад. Сегодня здесь можно увидеть будущее, превосходящее самые смелые фантазии Оруэлла и Замятина.
Последнее утро мы встретили в Ташкургане, еще одном городе южной ветки Шелкового пути. Заправиться перед дорогой оказалось непросто. В Синьцзяне шлагбаум, закрывающий затянутые колючей проволокой АЗС, открывается только после того, как водитель просканирует пластиковый ID; количество купленного каждым топлива регистрируется системой. Карты у меня не было. После долгих проволочек охранявшие колонку солдаты пропустили машину по моим временным китайским правам. Напротив, возле участка, несколько десятков уйгуров рядами стояли, опустив руки по швам, окруженные по периметру полицейскими. Они не были арестантами - они слушали еженедельную политинформацию перед работой.
Я выехал с заправки и начал медленно карабкаться вверх по Каракорумскому тракту. Между разбросанными по склонам киргизскими юртами бродили верблюды. По мере того как мы поднимались выше, их сменили шерстистые яки, равнодушно переходившие шоссе под объективами камер. Оцепление внизу расступилось - отсалютовав китайскому флагу, уйгуры могли разойтись, чтобы собраться на том же месте ровно через неделю.
Источник
Добавиться в друзья можно вот тут
Понравился пост? Расскажите о нём друзьям, нажав на кнопочку ниже:
Полицейские у ограды одного из воспитательных лагерей в Синьцзяне, 2 ноября 2017 годаЧеловек с низким рейтингом
В Кашгаре истреблена не только сохранявшаяся тысячелетиями материальная культура, но и сама история. Через несколько дней я разговорился с молодым человеком, который после двух-трех вопросов едва заметным жестом предложил мне пересесть так, чтобы нас не видели камеры. Мне хотелось узнать, помнят ли здесь Первую Восточно-Туркестанскую республику и ту роль, которую сыграли в ее подавлении зашедшие из СССР войска. Расспросы вызвали у Эхмета неожиданное воодушевление - оказалось, что он учился на историка. Отодвинув в сторону чашку с зеленым чаем, который в Кашгаре по-прежнему всюду разливают бесплатно, Эхмет вдруг прошептал: «У меня дома до сих пор сохранились старые учебники, там пишут об этих людях».
Пока я соображал, каким образом можно взглянуть на древние книги, не подвергнув опасности их владельца, выяснилось, что самой старой из них было чуть больше 10 лет. «Все учебники, выпущенные до 2009 года, конфисковали больше года назад, - пояснил Эхмет. - Просто ходили от дома к дому и собирали все, что мы не успели сжечь сами». Пару учебников, по которым занимался в университете, он припрятал, но по-настоящему старые книги пришлось уничтожить - наказанием за их хранение могли стать семь лет лагерей.
Команды активных граждан, состоящие обычно из полицейских или членов Компартии и хотя бы одного уйгура, - еще одно новшество, изменившее жизнь в Синьцзяне. Они регулярно наведываются к уйгурским семьям, чтобы задать, как выразился мой собеседник, «странные вопросы» и проверить, нет ли в доме запрещенных предметов и книг. Подобная проверка может продолжаться несколько часов - или несколько дней. «Они приходят тогда, когда им удобно, - говорил Эхмет, - в любое время. Но около года назад они стали все чаще говорить об исламе, расспрашивать, читаем ли мы Коран. И тогда же - около года назад, когда забрали книги и стали исчезать знакомые, стало ясно, что многое связано с баллами».
Введение баллов лояльности, официально именуемых «системой социальных кредитов», было анонсировано в Китае четыре года назад. Как именно работает система, точно не знает никто, но известно, что рейтинги рассчитываются исходя из всего массива информации, который государству удается собрать о гражданине. На результат влияют банковские задолженности, дорожные штрафы, предосудительное поведение онлайн (включая «неправильный» шопинг) и курение в общественных местах. Очки можно поднять, став донором крови, приняв участие в благотворительном проекте или написав оду Коммунистической партии. Но их также легко потерять - для этого достаточно слишком много играть в видеоигры или слишком часто ходить в мечеть; принимаются в расчет и поездки в неспокойные регионы, и зафиксированное видеокамерой общение с нежелательными лицами.
В центре старого города в Кашгаре: вид на площадь у центральной мечети
Улица в новом городе
Уйгурские женщины собираются в старом городе в Кашгаре перед уроком китайского языка
Кафе в Ташкургане (один из административных центров Синьцзяна)
Высокие баллы позволяют снимать гостиницу без депозита, получать скидку на коммунальные услуги и меньший процент на кредит в банке. С низким баллом труднее найти работу и снять квартиру. Когда баллы падают еще ниже, проблемы становятся серьезнее: ограничивается свобода перемещения, закрывается доступ в хорошие магазины и даже регистрация на сайтах знакомств. Известны случаи, когда детей не принимали в хорошие школы из-за низких социальных кредитов родителей. В полную силу система заработает к 2020 году, но уже на сегодняшний день миллионам отказывают в покупке билетов на внутренние рейсы - из-за низкого рейтинга.
В Синьцзяне, где каждый житель практически непрерывно находится под наблюдением, этот футуристический кошмар быстро приобрел черты кровавой антиутопии. Обрабатывающий данные искусственный интеллект делит общество на «безопасных», «нормальных» и «опасных» граждан. В расчет принимаются возраст, вероисповедание, судимости и контакты с иностранцами. Весьма вероятно, что на результат уже влияют или могут повлиять в будущем и образцы ДНК.
В сентябре 2016-го в сети появился первый открытый тендер на изготовление наборов для генотипирования для нужд полиции, а уже два месяца спустя Human Rights Watch сообщала, что сдача образцов ДНК стала в Синьцзяне обязательной процедурой при получении паспорта. Их собирают в школах и на рабочих местах, офицеры полиции могут прийти и домой. Об угрозах семье рассказывают почти все сбежавшие из страны; поголовный сбор генетического материала открывает широчайшие возможности для преследования родственников.
Мой собеседник был твердо уверен в том, что любой уйгур теряет десяток баллов просто из-за своей - определяемой в том числе по ДНК - национальности (писали об этом и в западных СМИ). Сам он, как и миллионы других, сдал образцы слюны и крови во время бесплатного медицинского осмотра, организованного государством.
«Вам этого не понять, - убежденно повторял раз за разом Эхмет. - Все началось всерьез только в этом году. Ездишь на мотоцикле без шлема - теряешь баллы. Сажаешь двух пассажиров вместо одного - тоже. Часто появляешься на улице, где живут „экстремисты“, - баллы падают, и ты попадаешь в тюрьму. Встал под камеру рядом с неправильным человеком - будь готов ответить на очень много вопросов. Почему ты звонил по этому номеру? Почему камера видела тебя с таким-то? Надо иметь хорошее объяснение».
Пока мы разговаривали, на соседней площади постепенно собралась группа женщин в похожих на униформу одинаковых белых рубашках. Они рассаживались на заранее расставленные стулья перед большой доской с длинными рядами иероглифов. Начинался обязательный урок китайского - подобные занятия проводятся по всему автономному округу, и посещаемость также влияет на баллы лояльности. Несколько штатских с красными повязками на рукавах наблюдали за ходом занятия - с их появлением Эхмет сразу постарался свернуть разговор.
Click to viewУрок китайского языка в Синьцзяне
Прощаясь, я предложил оставить свой адрес - ясно было, что писать первому мне не стоило.
- Спасибо, адрес не нужен - [если найдут] это лишний повод к расспросам: что за человек, о чем говорили? Когда-нибудь все это кончится, и мы встретимся и без адреса. Я не услышал уверенности в его словах. Оставив меня на лавке, Эхмет побрел к переходу. На углу улицы его остановили: как и каждый уйгур, он должен был всякий раз отмечаться, переходя из квартала в квартал.
Перевоспитание
В феврале 2018 года Foreign Policy удалось взять интервью у учившегося в США студента-уйгура, представившегося Иманом. Он рассказал, что в прошлом году приехал в Китай на каникулы - и в Пекине его арестовали прямо на борту самолета. Следующие девять дней его допрашивали в пекинской тюрьме, затем в наручниках отвезли в Синьцзян - в «воспитательный лагерь».
Перевоспитание Имана проходило в камере, где он содержался с девятнадцатью другими уйгурами. Заключенные маршировали в камере, скандируя лозунг «Усердные тренировки, старательное учение!», и часами смотрели пропагандистские видеофильмы. В послеобеденный перерыв разрешалось сидеть на нарах, затем маршировка и просмотры возобновлялись до ужина. Иман сдружился с 60-летним сокамерником, которого обвинили в том, что он толковал Коран в сообщениях, отправленных дочери через мессенджер. Мужчина получил семилетний срок. Иману повезло больше - через 17 дней его отпустили, но теперь камеры узнавали его на улицах, и ему начали отказывать в пользовании общественным транспортом и посещении супермаркетов. В конце концов ему удалось добиться разрешения на продолжение обучения в США, но полицейский предупредил его, что болтать об увиденном ему не следует: «Твои родственники остаются здесь, мы - тоже».
Об арестах и приговорах китайским уйгурам пишут последний десяток лет. В 2009 году двум журналистам дали 13 лет тюрьмы за «покушение на государственную безопасность». Тогда же Гульмиру Имин, публиковавшую в интернете стихи по-уйгурски, обвинили в призывах к незаконным митингам и разглашении государственной тайны; она получила пожизненное. В 2010-м 15 лет получил еще один журналист. В 2014-м восемь лет лагерей дали писателю, а один из самых известных уйгурских ученых Ильхам Тахти получил пожизненное «за призывы к сепаратизму». Вместе с ним арестовали семерых учеников.
В 2015 году лингвиста Абдувели Аюпа, преподававшего уйгурский в школе (теперь это запрещено), остановили на посту, который он проходил дважды в день - по дороге на работу и обратно. У него в ноутбуке нашли эссе, написанные несколько лет назад, во время учебы в Канзасе, но после многочасового допроса отпустили. Аюп сумел сбежать в Анкару - только поэтому мы знаем его историю.
В 2016 году забирали блогеров и администраторов уйгурских форумов. В 2017-м бесследно исчезли знаменитый на всю страну ученый Хаймурат Гопур, работавший президентом департамента по контролю пищевой промышленности Синьцзяна, а также обласканный ранее властями популярный певец Абдурехим Хейит, чьи песни никогда до того не подвергались цензуре. Уже в этом году на рынке задержали 19-летнего футболиста, раньше игравшего за китайскую молодежку, - его обвинили в том, что, выезжая на международные матчи, он посещал зарубежные страны.
Китайский полицейский у центральной мечети Кашгара перед утренней молитвой, 26 июня 2017 года
Осенью 2017 года на родину в Синьцзян приехал Кайрат Самархан - этнический казах, за несколько лет до того эмигрировавший, как и многие его соотечественники, в Казахстан, он вернулся, чтобы продать дом и землю. В родном уезде его вызвали на допрос - как сам Самархан рассказывал потом «Радио Свобода», его спрашивали, чем он занимался в Казахстане и «совершал ли намаз». Допрос продолжался трое суток, все это время ему не давали спать.
Самархана приговорили к девяти месяцам «перевоспитания». Он встречал три категории заключенных: одних обвиняли в излишней религиозности, других - в нарушении общественного порядка, третьих - в том, что они побывали за границей. По подсчетам мужчины, в лагере находились 5700 арестантов - 3000 казахов, 2000 уйгуров и 200 дунган (этнических китайцев-мусульман). Все они изучали материалы прошедшего в 2017 году ХIХ съезда Компартии Китая и слушали лекции, где их обучали не выдавать государственных секретов, не быть мусульманами и не разделять людей по национальному признаку. Все жили впроголодь. Самархана, как он говорит, освободили после попытки самоубийства, но к семье в Казахстан его отпустили только после того, как в дело вмешался казахский министр иностранных дел.
В январе 2018 года стало известно о смерти 82-летнего Мухаммада Салиха Хаджима, автора первого перевода Корана на уйгурский язык. Он умер через 40 дней после ареста, как именно - неизвестно: задержанные вместе с ним дочь и родственники по-прежнему находятся в заключении. В мае появились новости о судьбе четверых самых богатых людей Кашгара - в совокупности они были приговорены к 42 годам тюрьмы «за религиозный экстремизм». Чуть раньше была арестована 52-летняя Рахиль Давут, антрополог с мировым именем. До сих пор ее исследования поддерживались центральным правительством, и родственники восемь месяцев держали арест в секрете, надеясь, что Давут выпустят, - но ее не выпустили, и больше никто о ней ничего не слышал.
Бесстрашные сердца
Возвращаясь с ночного продуктового рынка в Кашгаре, мы всякий раз проходили блокпост - для китайцев и европейцев он не представлял проблем, но уйгуры должны были прокатывать карточку и сканировать сетчатку глаз. В этот раз на посту было шумно - трое полицейских, вооруженных, как обычно, копьями и щитами с электрошокером, только что задержали группу молодых людей. Их вели к полицейскому участку, расположенному поблизости. Арестованные шагали колонной, один за другим, руки на затылке. Полиция следовала сзади и сбоку, и когда первый юноша, - очевидно, в отсутствие указаний - попытался пройти в дверь участка, его грубо усадили на землю. Остальные сами сели на корточки, лицом к стене - опустить руки вниз им не позволили. Через минуту-другую подъехали, вращая мигалками, три машины, задержанных усадили внутрь, и колонна исчезла - так же быстро, как появилась. Расспрашивать, что происходит, было некого - да и незачем. Их могли отпустить после допроса и воспитательной беседы, или отправить в суд, или препроводить в лагерь.
Хотя официальный Пекин отрицает сам факт существования воспитательных лагерей, они впервые упоминались еще в докладе Компартии 2015 года. Сообщалось, что в «образовательном тренировочном центре» Хотана содержится 3000 человек, «пораженных религиозным экстремизмом». Через два года кашгарский чиновник проговорился, рассказав, что в одном только Кашгаре в четырех центрах (самый большой из них находится в бывшей средней школе) содержится 120 тысяч заключенных. Скорее всего, чрезвычайно занижена и эта цифра.
Перевоспитание не считается в Китае уголовным наказанием - формальные обвинения не выдвигаются, соответственно, нет и статистики. Тем не менее масштабы репрессий видны даже из-за границы. Лагеря можно обнаружить на спутниковых снимках. Ряды бараков, обнесенные двойным забором и сторожевыми вышками, возникают все в новых местах, а уже существующие постоянно расширяются.
Уйгуры на Народной площади в Кашгаре, где установлена 20-метровая статуя Мао Цзэдуна, 16 августа 2009 года
Адриан Зенц, немецкий исследователь из Европейской школы культуры и теологии, проанализировал китайские строительные госконтракты - и обнаружил 73 проекта по возведению воспитательных центров. Согласно данным Зенца, новые лагеря строятся практически в каждом уголке Синьцзяна, и только с апреля прошлого года на них было истрачено 108 миллионов долларов. Некоторые тендеры предполагают строительство учреждений площадью почти в десять гектаров, с отдельными бараками для охраны. Ученый нашел и многочисленные объявления о наборе персонала - от соискателей ожидают «знания криминальной психологии», «опыта работы в силовых структурах» и «наличия бесстрашного сердца».
Месяц назад в Женеве Гэй МакДугалл, член Комитета ООН по ликвидации расовой дискриминации, прямо назвала Синьцзян территорией, «напоминающей один гигантский концентрационный лагерь», предположив, что в «трансформационных центрах» заключен миллион человек. Присутствовавший там же генеральный секретарь «Всемирного уйгурского конгресса» Долкун Айса считает, что реальная цифра может достигать трех миллионов - почти трети всего уйгурского населения.
Ответ китайской делегации последовал через три дня - высокопоставленный партийный чиновник сообщил, что «все этнические меньшинства в Китае живут в довольстве и мире, пользуясь свободой религиозных убеждений», а «никаких перевоспитательных центров не существует». Государственное издание Global Times, выходящее в Китае на английском, среагировало еще раньше. «Мир и стабильность, - гласила его передовица, - превыше всего», и для их достижения «должны быть применены любые меры».
Отъезд
В программе нашей поездки был выезд в пустыню Такла-Макан - мы рассчитывали побывать на руинах буддистских городов, затерянных среди песков остатков доисламской цивилизации. Но в последний день гид, с которым была согласована эта поездка, не получил разрешения на выезд из города. Ламинированного полицейского пропуска в закрытую зону оказалось недостаточно - требовалось согласие комитета самоуправления района. Гид не знал, почему ему там отказали, и от этого нервничал гораздо больше, чем из-за потерянных денег. Агентство предложило заменить его другим, но к этому времени атмосфера уже начала действовать мне на нервы настолько, что мы решили двинуться дальше - в Пакистан.
Я переживал за спрятанные фотографии и еще больше - за запись разговора с Эхметом. Позвонить знакомым было нельзя - наши звонки и передвижения отслеживались с первого дня. Выехать из города без сопровождения мы не могли. В конце концов мне стало мерещиться, что за мной постоянно ходят агенты, и я начал шарахаться от людей, как продавцы шарахались от меня, пока я искал пчаки. Чуть больше десяти лет назад я ездил в Синьцзян, чтобы своими глазами увидеть жизнь такой, какой она была много веков, если не тысячелетий, назад. Сегодня здесь можно увидеть будущее, превосходящее самые смелые фантазии Оруэлла и Замятина.
Последнее утро мы встретили в Ташкургане, еще одном городе южной ветки Шелкового пути. Заправиться перед дорогой оказалось непросто. В Синьцзяне шлагбаум, закрывающий затянутые колючей проволокой АЗС, открывается только после того, как водитель просканирует пластиковый ID; количество купленного каждым топлива регистрируется системой. Карты у меня не было. После долгих проволочек охранявшие колонку солдаты пропустили машину по моим временным китайским правам. Напротив, возле участка, несколько десятков уйгуров рядами стояли, опустив руки по швам, окруженные по периметру полицейскими. Они не были арестантами - они слушали еженедельную политинформацию перед работой.
Я выехал с заправки и начал медленно карабкаться вверх по Каракорумскому тракту. Между разбросанными по склонам киргизскими юртами бродили верблюды. По мере того как мы поднимались выше, их сменили шерстистые яки, равнодушно переходившие шоссе под объективами камер. Оцепление внизу расступилось - отсалютовав китайскому флагу, уйгуры могли разойтись, чтобы собраться на том же месте ровно через неделю.
Источник
Добавиться в друзья можно вот тут
Понравился пост? Расскажите о нём друзьям, нажав на кнопочку ниже: