"Поэзия в зернах" выставка Лизы Морозовой в музее-квартире М.М. Зощенко, СПб
«Поэзия в зёрнах» Лизы Морозовой
Спи, моё дитятко!
Спи моё семячко!
народная колыбельная
По крупице в жизненную чашу
собираю чечевицу нашу --
жатву с нивы жизни сорной.
Мария Шкапская
Что такое «Поэзия в зёрнах»? Объективно перед нами листы бумаги, на которых чечевичными бобами выложены по стихотворению двенадцати петербургских поэтов, женщин-поэтов XX века. Сам материал вызывает массу ассоциаций и не только вкусовых и обонятельных, потому что мы можем представить вкус и запах блюд из этих зёрен, или осязательных -- ведь можно вообразить, как мы прикасаемся к этим едва ли не скульптурным работам. Вспоминаются здесь и сказки, в которых падчерице нужно отделить чечевицу от гороха (в этом смысле художник облегчает нам задачу). Нередкое для Лизы Морозовой несколько ироничное название выставки подкрепляет эту «продуктовую» трактовку, отсылая к определению «кофе в зёрнах».
В контексте литературного музея с названием «XX век» кажется уместнее всего говорить об этих работах не в связи с перформансом, результатом которого -- процесса их создания -- они тоже являются, и не со стороны книги художника -- формы, а с точки зрения техники -- как о визуальной поэзии, выполненной асемическим, то есть, нечитаемым письмом.
Существуют, по-видимому, две основные традиции асемического письма, практикуемого художниками и литераторами: написание текста только таким способом, вследствие чего он не может быть «буквально» прочитан, и перевод существующего текста, собственного или чужого, в не поддающийся дешифровке. Лиза Морозова придерживается второго направления.
Акцентируя наше внимание на визуальном аспекте текста, на иной его ипостаси, художник даёт нам возможность посмотреть на текст как на изображение. Мы, как дети, видим, но не можем прочесть и свободны от обязанности это сделать. Перед нами поэзия в «чистой» форме. Художник совершил чудо: здесь нет диктата текста. Мы не должны читать, мы можем наслаждаться, призывая на воображаемое пиршество разные органы чувств.
Современное дегуманизированное искусство, в начале прошлого столетия ставшее лакмусовой бумажкой, с помощью которой отделяется «массовый» человек от не «массового» (на уровне понимания/непонимания), в лице своих творцов зачастую принуждает нас мучительно угадывать мысль автора, соревнуясь с ним в культурном уровне и подчас отыскивая в работах то, чего в них не может быть. Глядя на работы Лизы Морозовой и переживая их, наша задача не разбирать горох и чечевицу, а довериться и любоваться.
Сочетание длительно хранящегося материала и техники «зерновой серии» наводят и на мысль о неприкосновенном запасе -- поэзии и других рукотворно-нерукотворных ценностей, которые принадлежат нам неотторжимо и неизменно.
В пространственном отношении выставка представляет собой тотальную инсталляцию, сконструированную в бывшей комнате жены Михаила Зощенко Веры Владимировны; благодаря ей до наших дней сохранился в целости мемориальный кабинет писателя. Тема памяти тоже важна для выставки. Неслучайно самое позднее из выбранных Лизой Морозовой стихотворений датируется 1958-м - годом смерти хозяина квартиры. Кроме того, некоторые из дам поэтов действительно жили здесь, в Писательском доме, как Мария Шкапская, Елена Тагер и Анна Ахматова; другие, как Ольга Берггольц, были в нём частыми гостьями. Спустя более тридцати лет после смерти обитательницы комнаты здесь восстановлены женские владения.
Тот, кто не захочет быть на выставке только ребёнком, может обратиться к текстам, с которыми работал художник. Читая их, мы слышим хор женских голосов, произносящих молитвы и заговоры, протесты и проклятия - недавней войне, плачи и песни. Тут же можно узнать больше об авторах стихотворений, а также обратиться к документации предыдущих проектов Лизы Морозовой, составляющих контекст этой выставки в творчестве автора. Включение в неё дополнительных, трактующих материалов не умаляет авангардность выставки, а обнаруживает сознательную политику любви художника к зрителю и заботы о нём.
С чем же мы в результате имеем дело? С гуманным искусством. Лёгкость распознавания, привычность и «конкретность» рабочих средств, доступность текстов-первоисточников, наличие комментария в широком смысле, к которому можно обратиться или пропустить его, дают нам как зрителям право самим «сделать» выставку -- более концептуальной или более литературной. Тем самым Лиза освобождает нас от страха перед современным искусством, от насилия текста, даёт свободу выбора и возможность смены идентичности: мы и дети, и взрослые в одно и то же время, если только мы этого захотим. Лиза Морозова в «Поэзии в зёрнах» являет нам всем человеческое лицо современного концептуального искусства.
Юлия Селиванова
"Поэзия в зернах"
Однажды на занятии с моими учениками, участниками Performance Art Studio, мы вместе выполняли упражнение на концентрацию из классического тренинга Марины Абрамович. В нем нужно было отделить рис от чечевицы и посчитать количество зерен в каждой кучке. Неожиданно привычный "золушкин" труд превратился в самоценный процесс, стал казаться почти магическим действием. Ряды рассортированных зерен, будучи соотнесены с числовым рядом, вдруг обрели смысл. До соотнесения зернового ряда с буквенным оставался один шаг.
И вскоре я его сделала, вспомнив что изначально мечтала быть не художником, а поэтом. Я соединила занятия современным искусством со своим давним интересом к поэзии, взяв за основу в работе с зернами стихи. Конечно же, женские. Но данный проект - не столько о стихах, сколько о поэзии самой женской повседневности.
Перед вами - визуальная поэзия, где в качестве буквы или же единицы знака используется зерно чечевицы. Я предлагаю отстраниться от содержания и рассмотреть поэтический текст как визуальную структуру, набор знаков, образующих абстрактные композиции - кружочки, слагающиеся в полосочки и столбики, в свою очередь, составляющие систему прямоугольников и их последовательностей. Переводя поэтические тексты в визуальные знаки, я исследую пространство между вербальным и визуальным.
Моя новая выставка - про язык искусства, разные способы схватывания смыслов и про невозможность этого достичь, про тотальную невыразимость. Как пишет петербургский искусствовед Глеб Ершов, "это как будто вавилонская клинопись, ключ к которой утрачен навсегда, и её можно только ощутить как ритмизованное послание".
Лиза Морозова
25.02.2015