1601. Н. В. Гайдук «О светлом, прекрасном и вечном» (отрывки из биографии)
«…Начинать, как водится, надо от истоков. День рождения случился - теперь даже страшно сказать! - аж в середине прошлого века, 26 января 1953 года. Есть в Алтайском крае горько-солёное озеро Яровое, на берегу посёлок - Яровой. Там ваш покорный слуга и родился под песни сереброструнных, бесконечных метелей - местечко степное, ветрам да метелям раздолье. Но поскольку в Яровом не оказалось необходимой административной обители, где можно было бы «выправить метрики», родителям пришлось поехать в Славгород - ближайший, захолустный городок. Так в паспорте моём появилось не точное место рождения - Славгород, о котором я позднее написал: «Город славы или просто славный захолустный русский городок? Воздух здесь какой-то очень сладкий. Почему? Как будто невдомек…».
Стихи эти были написаны уже после смерти отца, когда приехал навестить могилу - в город Карасук Новосибирской области, почти на границе с Алтайским краем.
Отец мой, Виктор Прокопович Гайдук, был железнодорожник, и похоронили его, говорят, в форме железнодорожника. Человек он был нрава крутого и жёсткого, выпить любил, покуражиться. Несколько лет мать (Мария Ивановна) жила-страдала с ним, потом отважилась, сгребла детей - ну, то бишь нас, троих - и пошла, куда глаза глядели. А глядели они на Алтай, в село с пугающим названием Волчиха (ударение на первом слоге). Вот почему в моих книгах - в кратких сведениях об авторе - появилась такая строка: «детство прошло в селе Волчиха». Там, на краю безбрежных голубых степей и на краю уникального ленточного бора - Касмалинского бора, приоткрывшего мне свои тайны и прошептавшего свои первые сказки - жил я до окончания восьмого класса. А затем - в четырнадцать лет - заклубилась пыль под башмаками; начались бескрайние дороги по стране, и я однажды с тихим ужасом подумал, что уже сорок с лишним годочков домой возвращаюсь только в качестве «гостя». Это очень грустно, даже горько. И есть только одно, довольно-таки слабое утешеньице, придуманное Маяковским: «Поэзия - вся! - езда в незнаемое…».
После школы поступил в Родинское медицинское училище. Там начал активно, упрямо строгать стихи и всё такое прочее, что сегодня я смело назвал бы графоманией и выбросил бы в печь, а тогда усердно пытался «пропечататься» в тамошней районной газете, где оказался внимательный, толковый редактор - Андрей Серафимович Цыбинов, ставший впоследствии моим старшим другом, «крестником», можно сказать. Окончив медицинское училище, работал «сельским доктором», а проще - фельдшером. Это было в степном Алтае, в местах весьма глухих, пропахших навозом, морозом, русской водкой и горячей кровью после драки с поножовщиной. А поверх всего того, что перечислено - пластался чудный дух весенней прелести, бродили под окошком туманы зацветающих полей, которые звенели перепёлками, манили за широкий синий окоём. В этой огромной тишине и скромной красоте полей с берёзовыми колками - как я теперь понимаю - начиналась вызревание лирической души.
Затем была армия. Призвали в качестве «доктора», и должность оказалась очень «хлебная» - мог уйти на дембель старшиной. Но характер - это судьба, замечено давно и правильно. Характер пошёл поперёк командира, и меня упекли на самый дальний полигон в тайгу. Пришлось работать наблюдателем на вышках - засекать бомбометание, производимые летчиками-истребителями. Жизнь будто нарочно подбрасывала мне такие обстоятельства - снова тишина, уединение, которые, конечно, тянут к сочинительству.
После демобилизации решил «переломить» судьбу. Бросил медицину, поступил в АГИК - Алтайский государственный институт культуры, только что открывшийся в Барнауле, на отделение театральной режиссуры. Там повезло мне с учителем - Владимиром Павловичем Мариным, набиравшим себе курс «юных гениев». Учёба в институте дала очень много - в плане постижения художественных секретов и тайн, хотя эти «секреты и тайны» в первую очередь касались театра, сцены. Однако сам характер нашей учёбы - это было нечто незабываемое, оригинальное. И день и ночь-то в институте, то в общежитии - шла кропотливая работа «в одной упряжке с классиками». Нас окружала добротная драматургия Чехова, Островского, Сухово-Кобылина, Вампилова. Мы предпринимали вполне серьёзные попытки своей рукою инсценировать отрывки из романов и повестей Пушкина, Достоевского, Толстого, Лескова, Куприна, Шукшина, Распутина. И всё это - вольно или невольно - заставляло нас ориентироваться на очень высокое, звонкое русское слово. Такие необычные уроки мастерства окрыляли душу и порождали дерзкую мечту - подняться до классического уровня…
Окончив институт, работал режиссёром народного театра, директором Дома культуры и т. п. Но литературные дела - стихи и рассказы - всё крепче хватали меня за рукав, заставляли сутками сидеть за столом, напрочь забывая сон, еду и то, о чём так здорово воскликнул Пастернак: «Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе?.." И чем дальше я двигался - по годам и дорогам - тем сильнее ощущал в груди горение божественных глаголов. И всё твёрже и твёрже думалось о том, что не писать - невозможно. Слишком силён был восторг от жизни вообще и от природы в частности. Восторг - я больше чему верен - это самая главная сила Поэзии.
С годами, конечно, к восторгу прибавились беды и печали, обретённые в дорогах и раздумьях - только и это было неплохо. Это расширило рамки моих творческих возможностей - пришла пора попробовать окунуть своё перо в рассказы и повести, которые, надо признаться не выдерживали серьёзной критики… Наверное, лет семь, если не больше я понапрасну изводил бумагу в попытках достучаться до того согласия, которое бывает в душе художника, уже овладевшего волшебством словотворчества. В эти годы было много отчаянья, разочарования и даже „крупнокалиберных“ слёз, пробивавших доски на крыльце районной или городской редакции, откуда меня выставляли. Но молодость, она ведь почти что не умеет горевать. От всех напастей у меня было одно спасение - дороги. Они всегда манили, особенно весной, когда земля стряхнёт с себя остатки снеговья и начнёт оперяться первой нежной зеленью - тут уж дома никак усидеть невозможно. Так в судьбе у меня появился легендарный Чуйский тракт, где я работал скотогоном - от Монголии до Бийска гонял гурты рогатых и жутко волосатых „дьяволов“. Так появился в моей биографии Мурманский траловый флот, где „пахал“ матросом. Так появилась чудесная „Страна Плотогония“ - от якутского города Ленска до Арктической бухты Тикси пришлось гонять огромные сосново-кедровые плоты, пропахшие медовой смолью… С годами особенно отчётливо осознаёшь: все эти дороги мне подарили море впечатлений, горы впечатлений, незабываемые встречи с людьми, с крепкими и яркими характерами. И если бы не ложное стеснение, то сейчас можно было бы смело сказать, что именно там - на русских, бесконечных дорогах - открылась мне великая душа народа, хранителя всех тех сокровищ, которые из века в век составляли и составляют основу самобытной, неповторимой нации.
В 1988 году в Красноярске вышла первая книга прозы „С любовью и нежностью“. Рецензент и автор предисловия - Валентин Курбатов, человек довольно строгий и принципиальный в вопросах литературы и искусства. Его поддержка для меня сослужила огромную добрую службу.
В 1989 году был принят в члены Союза писателей СССР.
В 1989-1991 гг. окончил ВЛК - Высшие литературные курсы в Москве.
Дальнейший перечень страничек из моей „трудовой“ мог бы занять много места. Можно только сказать, что в разные годы работал в самых разных местах. Был сценаристом документальных фильмов, таких как „Твой сын, Россия“ (о Шукшине), „Арктика навсегда“. Работал в бюро пропаганды художественной литературы Красноярской писательской организации. Работал на Крайнем Севере в должности редактора одной воинственной газеты, которую позднее придушили из-за не угодности властям. После этого пришлось крутить баранку - был шофёром на трассе Норильск-Дудинка…
Кошмарный огонь вдохновенья - по-другому сказать не могу! - душу мою не оставляет в покое ни где: ни на Юге, ни на Крайнем Севере. Одно время было интересно и хотелось разобраться в истоках своего словотворчества, но „разборки“ эти ни к чему, увы, не привели. Родовое Древо, с треском срубленное после революции, трудно было восстановить, да к тому же отец, который мог бы поспособствовать в этом вопросе, давно обосновался на стороне. Кажется, „ветки и сучья“ Родового Древа дают надежду на родную кровь, кипящую где-то на просторах Киевской Руси, Молдавии - скорей всего, что именно оттуда почерпнул свою силу лирический голос. А вот Сибирь - с её размахом, с её каменной твердью характера! - дала мне силу и упорство для каторжной работы в жанре „многотонной“ литературы. Хорошим подспорьем в работе моей послужили редкие, но меткие встречи с Виктором Астафьевым, Валентином Распутиным, Юрием Кузнецовым, Владимиром Солоухиным, Глебом Горбовским, Анатолией Жигулиным и другими мастерами слова.
Когда перевалило за пятьдесят - издал десяток книг стихов и прозы: „Калинушка-калина“, „С любовью и нежностью“, „Лирика“, „Волхитка“, „Святая грусть“, „Царь-Север“ и другие. Некоторые из этих изданий - роман „Волхитка“ - переведены на английский язык, стихи - на польский, французский. В настоящее время идёт работа над собранием сочинений в семи томах. Задумок много - вряд ли жизни хватит, очень уж я размахнулся в мечтах. А впрочем, это не мечты - это желания. А мечта у меня очень даже „простая“. Как бы нам так обустроить нашу русскую жизнь, чтобы мне, например, как художнику меньше писалось о грустном и тёмном, а всё больше и больше - о светлом и добром, прекрасном, весёлом и вечном…». 2007 г.
http://kaleda.ru/articles/1656
Знакомим наших читателей с творчеством сибирского поэта и прозаика Николая Гайдука. Читает автор.
Click to view