Стояла Русская держава... (часть 3)
Глава третья
ДЛЯ ПОЛЬЗЫ ОТЕЧЕСТВА
После попытки сына покончить с собой Егор Врангель прекратил его «цукать», предоставил полную свободу и отправил в Швейцарию, в частный пансион. В Европе Николай завел самые разнообразные знакомства: от Александра Дюма-отца и принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII, также завсегдатаев рулетки в Монте-Карло, (где молодой Врангель бывал подчас весьма удачлив), до марксистов, народников и легендарного Михаила Бакунина.
С последним вышел анекдот. После громоподобного выступления в трактире женевского квартала Каруж великий революционер заказал для своих почитателей отличный обед и несколько литров вина. Денег у вождя не оказалось, и он собрал складчину со всех, пообещав завтра же расплатиться «золотой и серебряной монетой». Деньги Бакунин вернуть забыл, и молодые вольнодумцы несколько дней держали зубы на полке.
Когда Николай Врангель вернулся в Россию, получив звание доктора философии в Геттингенском университете, там везде: и в столице, и в деревнях, чувствовались дух перемен, «нервность и оживление». Солдаты в Петербурге уже не шагали, как автоматы, а ходили, как обычные люди. На улицах не было видно мордобития, прохожие курили, громко говорили и смеялись. Моды приближались к европейским, дамы начали выходить на улицу без сопровождения лакеев. Появились омнибусы, кэбы, как в Лондоне, прозываемые народом «кукушками», неизвестные прежде цветочные магазины, банкирские дома и продавцы газет.
Общество во всеуслышание критиковало правительство, изобличало начальство. Всё было по-русски сверх меры: «перемены шли слишком медленно», вчерашние рабы были уже недовольны освободителем…
Крестьяне говорили: «лодырю будет хуже, чем при помещиках, а хозяйственному мужику - лучше». Отец Николая выстроил деревенским детям школу, но родители решили не пускать их туда: «нечего баловаться, барская затея».
-Россия - страна загадочная, сложная, но призванная сказать миру своё, особенное, слово,-говорили между собой гости на вечерах в доме Врангелей.-Русское дворянство сыграло в реформах роль, которой от дворянства ни одной другой страны ожидать было нельзя: дворянство везде консервативно, у нас же лучшие люди из дворян стали во главе освободительного движения и реформ, которые были проведены исключительно ими, так как иных образованных элементов в России ещё не было…
Привезя, подобно Ленскому, из Германии туманной учёности плоды, Николай Егорович решил осуществить свою юношескую мечту - служить для пользы Отечества - и сделался чиновником по особым поручениям при калишском губернаторе в Царстве Польском. Польшей управлял наместник, старый граф Берг, стремившийся не только успокоить мятежную страну, но и примирить поляков с русскими. Начальник же Врангеля, губернатор Калиша, князь Щербатов был абсолютно беспринципен и, считая себя «истинно-русским патриотом», обожал наносить полякам уколы и притеснения. Николай Егорович в спорах с ним часто становился на сторону польских диссидентов, но, не выдержав мелочных придирок князя, подал в отставку.
Переведясь по тому же ведомству в Вильно (нынешний Вильнюс), центр управления Северо-Западным краем империи, Врангель попал под начало губернатора, генерал-адъютанта Александра Львовича Потапова, «бездушного и оттого, вероятно, очень приятного в общении человека». Жил Николай Егорович в небольшом каменном доме напротив генеральского дворца.
Вильно (в древности - Вильна) был столицей Гедимина, великого князя литовского и русского, который завещал её своему сыну Евнутию, но вскоре город заняли войска великого князя Ольгерда Гедиминовича, при котором значительная часть литовцев приняла православие и русские получили преимущества перед другими народами. Преемник же Ольгерда, Ягайло, проводил противоположную политику латинизации края, заложив костёл Святого Станислава, учредив епископство и даровав Вильне магдебургское право. Но затем великий князь Витовт вновь начал покровительствовать православию, а Казимир Ягеллон - снова католикам, запретив не только строить, но даже ремонтировать православные храмы. История Вильно стала «слоёным пирогом» двух, к сожалению, исторически враждебных культур, что показали в будущем кровопролитные войны. «Объединяет» католиков с православными обоюдочтимая икона Остробрамской Божией Матери, в часовне над городскими Острыми воротами - по-польски «брамой». Привез ее в Вильно лично великий князь Ольгерд из Корсуня (Херсонеса).
Костёл Святой Анны был воздвигнут второй женой Витовта, Анной Святославовной, княгиней смоленской. Из числа самых значимых православных храмов - собор Пречистой Богородицы построен Иулианией Александровной, тверской княгиней и второй женой Ольгерда. Пятницкую церковь основала княгиня витебская Мария Ярославовна, его первая супруга.
Город лежит в котловине, окруженной тремя песчаными холмами - Крестовым, Замковым и Бекешова. В конце ХIХ века Вильно насчитывал 65 улиц, 13 площадей и 8 предместий. Особенно красиво было Антокольское предместье, тянущееся по берегу Вилии почти на шесть вёрст.
Генерал-губернатор Потапов смягчил общий режим управления губернией, «заменив явных негодяев-чиновников не столь явными». Позднее, после перевода в столицу, он стал шефом жандармов (сия должность после его предшественника, графа Шувалова, изрядно пришла в упадок). Одной из обязанностей Потапова стала следить за дамами, которые понравились государю, и передавать им деньги.
-И много ли этих дам?-поинтересовался Врангель.
-Порядочно.
-Из общества?
-Конечно.
-И берут деньги?!
-Просят, а не берут.
Жизнь Потапов окончил печально, сойдя с ума и катаясь на коне-качалке в парадном мундире...
Николай Егорович оставил и эту службу, видя, что казенное место в России «полезно для самого чиновника, но отнюдь не для страны». Ненавидя всё косное и чёрствое в душах людей, всё, что отождествлялось в его уме с николаевским безвременьем, он мечтал быть на государственных должностях действительно деятельным помощником обществу, но реальность приносила всё новые разочарования. Желание быть полезным Отечеству равнялось чуть ли не инакомыслию. Благонадёжные чиновники блюли только собственные интересы.
Вернувшись в столицу, Врангель поддался голосу крови предков-рыцарей и поступил в Конную Гвардию, где традиционно служили дворяне немецкого происхождения, Врангели в том числе. Полковник, граф Граббе, бывший товарищем старшего брата Миши и по полку, и по Кавказу, охотно принял Николая. Офицерское собрание также против не было, и доктор философии стал юнкером.
Гвардейские юнкера считались рядовыми лишь на войне; жили они на частных квартирах и были если не совсем, то с офицерами, имея право приходить в собрание. Вместо солдатских, они носили обшитые галуном погоны, шинели и мундиры офицерского сукна, облегчённые кирасы, а также имели право иметь свой выезд.
Нрав у Врангеля был живой и весёлый, верхом он ездил лучше многих и «своим братом» сделался быстро.
И тут «грянул гром»... После первых же маневров юнкер Врангель стал, по новому закону, вольноопределяющимся, т.е., по сути, обычным рядовым... Погоны стали солдатскими, держать своих лошадей и даже нанимать «ваньку» стало немыслимо, равно как посещать театры и рестораны. На улице к барону и доктору философии относились, как к солдату, и «дурака», и «косолапого» не раз приходилось слышать...
Только наиболее прогрессивные из дворян-знакомых не отказали «серой шинельке» от дома и гостиной. У графини Ольги Канкрин какой-то адмирал поставил барона во фрунт и не позволял сесть. Хозяйка перешла с Николаем в соседнюю гостиную, а флотоводцу в дипломатических выражениях запретила причаливать к её дому.
В довершение ко всему, Врангель, как получивший иностранное образование, мог стать офицером, лишь прослужив рядовым два года. Все хлопоты начальства и друзей привели лишь к тому, что Николая уволили в отставку без воинского звания «за нежелание служить»...
После выхода в отставку Врангель заболел ревматизмом, провалившись на мосту через реку, пролечился около года и уехал на Юг России, в Ростов-на-Дону.
…Столица русского Юга была основана в 1761 году, как крепость Ростовская, в честь Св. Димитрия Ростовского и была в первую турецкую кампанию оперативной базой русских войск в Приазовье.
Ростов был городом особым. Он более напоминал стихийно возникший городок переселенцев американского Запада, чем российский губернский центр с полосатыми будками, сонными домами и монотонной жизнью, в которую вносит разнообразие лишь гастроли модной певицы или приход гусарского полка.
Ростов формировали разноязыкие переселенцы: казаки, крестьяне Украины, Таврии и среднерусской глубинки, армяне и татары. Там, из ведер с нефтяной жижей, из опилок лесопилен, из шерсти и мяса овечьих отар возникали миллионные состояния. Там, на дрожжах коммерческого риска и великих соблазнов взрастала знаменитая ростовская преступность, сравнимая лишь с одесской, родившая воровское присловье: «Ростов-папа, Одесса-мама»…
В начале ХIХ века Ростов был ограничен с севера Большим проспектом и с севера - Садовой улицей, а в нескольких местах его прорезали овраги, идущие параллельно Дону и впадающие в Темерник. Самым древним из них была Генеральная Балка, бывшая в старину северной границей города, так же, как Дон - южной. С годами Ростов перешел с севера за черту Балки, которая постепенно стала центром города. Позднее ее заключили в трубу и превратили в крытый водосток, так же как в наше время - московскую Неглинную реку.
Ростов делился на три предместья: Затемерницкое поселение, Новое поселение, т.н. «Нахаловка», самовольно занятое ремесленниками и чернорабочими, и Богатый источник. В городе было множество оптовых складов, поставлявших мануфактурные товары на Кавказ и в Донскую область. Сельскохозяйственные орудия Ростов поставлял на весь юго-восток России, на весь Кавказ и во всё Закавказье. Одни только табачные фабрики Асмолова, Кушнарева и Асланиди производили в год до 180 тысяч пудов табаку, на девять миллионов рублей - обе столицы брали их товар нарасхват. Ростовские овцы экспортировались во Францию, в среднем по 50 тысяч голов в год!
Вина донских фирм громадными партиями закупал юг Франции.
В городе было восемь библиотек - большая городская и семь частных публичных, цирк Любова, пять книжных и три музыкальных магазина, четыре типографии. В театре Асмолова пел хор Славянского, в 1893-м выступал пианист-виртуоз Эмиль Зауэр и даже чревовещатель Отто Шарлье с его говорящими манекенами. В цирке гастролировали американские артисты Беккера и малороссийский водевиль «Мурло»…
Главной улицей была Большая Садовая, где красовались магазин парижских платьев Гликмана, табачные Морозова и Паппадато, фирменный магазин швейных машин «Зингер» в доме Пустовойтова. Музыкальная торговля Гершковича предлагала инструменты со всего Старого и Нового Света, от скрипок до роялей, а «музыкальное депо» г-жи Адлер - даже механические пианино, игравшие с добавлением скрипичных звуков…
Князь Вахвахов и общество виноделия «Унитасъ» на Большой Садовой предлагали широкий выбор донских и кахетинских вин. В музее Т.В. Боцва демонстрировались усовершенствованный фонограф Эдисона и летающая женщина Амфитрита. В лечебнице доктора Рындзюна лечили… подвешиванием от поллюций и мужского полового бессилия.
В «Ростовских ведомостях» за те годы можно было прочесть объявления: «Продается дом, при нем каменный флигель в 9 комнат, цена - 4500 руб., доходность до 500 руб. в год. На Пушкинской ул., №18, спросить столяра Корнеева, который арендует все до мая месяца».
…Здесь правительство нанесло вере Николая Егоровича в справедливость ещё один удар: всесильный Победоносцев ненавидел сектантов, а они активно селились в Ростове, и не только исповедовали свою веру, но и деятельно, как, например, русские протестанты, молокане и штундисты, занимались предпринимательством, вкладывая в русскую экономику немалые деньги. Щедро жертвовали молокане и на армию в годы Крымской войны, бескорыстно перевозили военные грузы. «В благодарность» правительство вынудило их эмигрировать в Америку, и нефтяные промыслы, бывшие до тех пор почти исключительно русскими, начали активно «приватизировать» армяне…
Демократом барон оказался и в вопросах брака, женившись на осиротевшей дочери морского офицера Марии Дмитриевне Дементьевой-Майковой, воспитаннице приюта принца Ольденбургского, с дипломом домашней учительницы. Впрочем, молодая взяла и внешностью, и умом, разбираясь в политике и одобряя александровские реформы.
Вечерами Врангели могли гулять в Александровском саду или бывшем частном саду «Палермо», который его владелец отдал под народные гулянья, где играли духовые оркестры и с летних эстрад выступали артисты.
Под уклон жизни Врангель стал коллекционером антиквариата - картин, фарфора и других ценностей, привив эту страсть своему второму сыну, не без успеха пробовал себя в литературном труде, написав очень интересные мемуары «От крепостного права до большевиков».
Летом Врангели жили в пригороде Ростова, в деревне на реке Качальнике, практически посреди бескрайней степи. С крестьянами барон ладил. К нему приходили, как к почетному мировому судье, решать третейским судом деревенские тяжбы, жена Николая Егоровича основала воскресную школу, у нее лечились крестьяне, предпочитая барыню любым докторам.
Мария Дмитриевна лечила дифтерит миррой (смирнским ладаном), делая смесь из 4 граммов спиртовой настойки ладана, 8 граммов глицерина и 188 граммов дистиллированной воды по столовой ложке взрослым и чайной - детям, днем каждый час и ночью - через два часа. Помогал против дифтерита и… простой керосин: смоченной в нем кисточкой надо было аккуратно смазывать гортань. Среди примерно 40 больных был лишь один смертный случай - собственный сын баронессы, младшенький Владимир, остальные все выздоровели…
Антон Васильев
ДЛЯ ПОЛЬЗЫ ОТЕЧЕСТВА
После попытки сына покончить с собой Егор Врангель прекратил его «цукать», предоставил полную свободу и отправил в Швейцарию, в частный пансион. В Европе Николай завел самые разнообразные знакомства: от Александра Дюма-отца и принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII, также завсегдатаев рулетки в Монте-Карло, (где молодой Врангель бывал подчас весьма удачлив), до марксистов, народников и легендарного Михаила Бакунина.
С последним вышел анекдот. После громоподобного выступления в трактире женевского квартала Каруж великий революционер заказал для своих почитателей отличный обед и несколько литров вина. Денег у вождя не оказалось, и он собрал складчину со всех, пообещав завтра же расплатиться «золотой и серебряной монетой». Деньги Бакунин вернуть забыл, и молодые вольнодумцы несколько дней держали зубы на полке.
Когда Николай Врангель вернулся в Россию, получив звание доктора философии в Геттингенском университете, там везде: и в столице, и в деревнях, чувствовались дух перемен, «нервность и оживление». Солдаты в Петербурге уже не шагали, как автоматы, а ходили, как обычные люди. На улицах не было видно мордобития, прохожие курили, громко говорили и смеялись. Моды приближались к европейским, дамы начали выходить на улицу без сопровождения лакеев. Появились омнибусы, кэбы, как в Лондоне, прозываемые народом «кукушками», неизвестные прежде цветочные магазины, банкирские дома и продавцы газет.
Общество во всеуслышание критиковало правительство, изобличало начальство. Всё было по-русски сверх меры: «перемены шли слишком медленно», вчерашние рабы были уже недовольны освободителем…
Крестьяне говорили: «лодырю будет хуже, чем при помещиках, а хозяйственному мужику - лучше». Отец Николая выстроил деревенским детям школу, но родители решили не пускать их туда: «нечего баловаться, барская затея».
-Россия - страна загадочная, сложная, но призванная сказать миру своё, особенное, слово,-говорили между собой гости на вечерах в доме Врангелей.-Русское дворянство сыграло в реформах роль, которой от дворянства ни одной другой страны ожидать было нельзя: дворянство везде консервативно, у нас же лучшие люди из дворян стали во главе освободительного движения и реформ, которые были проведены исключительно ими, так как иных образованных элементов в России ещё не было…
Привезя, подобно Ленскому, из Германии туманной учёности плоды, Николай Егорович решил осуществить свою юношескую мечту - служить для пользы Отечества - и сделался чиновником по особым поручениям при калишском губернаторе в Царстве Польском. Польшей управлял наместник, старый граф Берг, стремившийся не только успокоить мятежную страну, но и примирить поляков с русскими. Начальник же Врангеля, губернатор Калиша, князь Щербатов был абсолютно беспринципен и, считая себя «истинно-русским патриотом», обожал наносить полякам уколы и притеснения. Николай Егорович в спорах с ним часто становился на сторону польских диссидентов, но, не выдержав мелочных придирок князя, подал в отставку.
Переведясь по тому же ведомству в Вильно (нынешний Вильнюс), центр управления Северо-Западным краем империи, Врангель попал под начало губернатора, генерал-адъютанта Александра Львовича Потапова, «бездушного и оттого, вероятно, очень приятного в общении человека». Жил Николай Егорович в небольшом каменном доме напротив генеральского дворца.
Вильно (в древности - Вильна) был столицей Гедимина, великого князя литовского и русского, который завещал её своему сыну Евнутию, но вскоре город заняли войска великого князя Ольгерда Гедиминовича, при котором значительная часть литовцев приняла православие и русские получили преимущества перед другими народами. Преемник же Ольгерда, Ягайло, проводил противоположную политику латинизации края, заложив костёл Святого Станислава, учредив епископство и даровав Вильне магдебургское право. Но затем великий князь Витовт вновь начал покровительствовать православию, а Казимир Ягеллон - снова католикам, запретив не только строить, но даже ремонтировать православные храмы. История Вильно стала «слоёным пирогом» двух, к сожалению, исторически враждебных культур, что показали в будущем кровопролитные войны. «Объединяет» католиков с православными обоюдочтимая икона Остробрамской Божией Матери, в часовне над городскими Острыми воротами - по-польски «брамой». Привез ее в Вильно лично великий князь Ольгерд из Корсуня (Херсонеса).
Костёл Святой Анны был воздвигнут второй женой Витовта, Анной Святославовной, княгиней смоленской. Из числа самых значимых православных храмов - собор Пречистой Богородицы построен Иулианией Александровной, тверской княгиней и второй женой Ольгерда. Пятницкую церковь основала княгиня витебская Мария Ярославовна, его первая супруга.
Город лежит в котловине, окруженной тремя песчаными холмами - Крестовым, Замковым и Бекешова. В конце ХIХ века Вильно насчитывал 65 улиц, 13 площадей и 8 предместий. Особенно красиво было Антокольское предместье, тянущееся по берегу Вилии почти на шесть вёрст.
Генерал-губернатор Потапов смягчил общий режим управления губернией, «заменив явных негодяев-чиновников не столь явными». Позднее, после перевода в столицу, он стал шефом жандармов (сия должность после его предшественника, графа Шувалова, изрядно пришла в упадок). Одной из обязанностей Потапова стала следить за дамами, которые понравились государю, и передавать им деньги.
-И много ли этих дам?-поинтересовался Врангель.
-Порядочно.
-Из общества?
-Конечно.
-И берут деньги?!
-Просят, а не берут.
Жизнь Потапов окончил печально, сойдя с ума и катаясь на коне-качалке в парадном мундире...
Николай Егорович оставил и эту службу, видя, что казенное место в России «полезно для самого чиновника, но отнюдь не для страны». Ненавидя всё косное и чёрствое в душах людей, всё, что отождествлялось в его уме с николаевским безвременьем, он мечтал быть на государственных должностях действительно деятельным помощником обществу, но реальность приносила всё новые разочарования. Желание быть полезным Отечеству равнялось чуть ли не инакомыслию. Благонадёжные чиновники блюли только собственные интересы.
Вернувшись в столицу, Врангель поддался голосу крови предков-рыцарей и поступил в Конную Гвардию, где традиционно служили дворяне немецкого происхождения, Врангели в том числе. Полковник, граф Граббе, бывший товарищем старшего брата Миши и по полку, и по Кавказу, охотно принял Николая. Офицерское собрание также против не было, и доктор философии стал юнкером.
Гвардейские юнкера считались рядовыми лишь на войне; жили они на частных квартирах и были если не совсем, то с офицерами, имея право приходить в собрание. Вместо солдатских, они носили обшитые галуном погоны, шинели и мундиры офицерского сукна, облегчённые кирасы, а также имели право иметь свой выезд.
Нрав у Врангеля был живой и весёлый, верхом он ездил лучше многих и «своим братом» сделался быстро.
И тут «грянул гром»... После первых же маневров юнкер Врангель стал, по новому закону, вольноопределяющимся, т.е., по сути, обычным рядовым... Погоны стали солдатскими, держать своих лошадей и даже нанимать «ваньку» стало немыслимо, равно как посещать театры и рестораны. На улице к барону и доктору философии относились, как к солдату, и «дурака», и «косолапого» не раз приходилось слышать...
Только наиболее прогрессивные из дворян-знакомых не отказали «серой шинельке» от дома и гостиной. У графини Ольги Канкрин какой-то адмирал поставил барона во фрунт и не позволял сесть. Хозяйка перешла с Николаем в соседнюю гостиную, а флотоводцу в дипломатических выражениях запретила причаливать к её дому.
В довершение ко всему, Врангель, как получивший иностранное образование, мог стать офицером, лишь прослужив рядовым два года. Все хлопоты начальства и друзей привели лишь к тому, что Николая уволили в отставку без воинского звания «за нежелание служить»...
После выхода в отставку Врангель заболел ревматизмом, провалившись на мосту через реку, пролечился около года и уехал на Юг России, в Ростов-на-Дону.
…Столица русского Юга была основана в 1761 году, как крепость Ростовская, в честь Св. Димитрия Ростовского и была в первую турецкую кампанию оперативной базой русских войск в Приазовье.
Ростов был городом особым. Он более напоминал стихийно возникший городок переселенцев американского Запада, чем российский губернский центр с полосатыми будками, сонными домами и монотонной жизнью, в которую вносит разнообразие лишь гастроли модной певицы или приход гусарского полка.
Ростов формировали разноязыкие переселенцы: казаки, крестьяне Украины, Таврии и среднерусской глубинки, армяне и татары. Там, из ведер с нефтяной жижей, из опилок лесопилен, из шерсти и мяса овечьих отар возникали миллионные состояния. Там, на дрожжах коммерческого риска и великих соблазнов взрастала знаменитая ростовская преступность, сравнимая лишь с одесской, родившая воровское присловье: «Ростов-папа, Одесса-мама»…
В начале ХIХ века Ростов был ограничен с севера Большим проспектом и с севера - Садовой улицей, а в нескольких местах его прорезали овраги, идущие параллельно Дону и впадающие в Темерник. Самым древним из них была Генеральная Балка, бывшая в старину северной границей города, так же, как Дон - южной. С годами Ростов перешел с севера за черту Балки, которая постепенно стала центром города. Позднее ее заключили в трубу и превратили в крытый водосток, так же как в наше время - московскую Неглинную реку.
Ростов делился на три предместья: Затемерницкое поселение, Новое поселение, т.н. «Нахаловка», самовольно занятое ремесленниками и чернорабочими, и Богатый источник. В городе было множество оптовых складов, поставлявших мануфактурные товары на Кавказ и в Донскую область. Сельскохозяйственные орудия Ростов поставлял на весь юго-восток России, на весь Кавказ и во всё Закавказье. Одни только табачные фабрики Асмолова, Кушнарева и Асланиди производили в год до 180 тысяч пудов табаку, на девять миллионов рублей - обе столицы брали их товар нарасхват. Ростовские овцы экспортировались во Францию, в среднем по 50 тысяч голов в год!
Вина донских фирм громадными партиями закупал юг Франции.
В городе было восемь библиотек - большая городская и семь частных публичных, цирк Любова, пять книжных и три музыкальных магазина, четыре типографии. В театре Асмолова пел хор Славянского, в 1893-м выступал пианист-виртуоз Эмиль Зауэр и даже чревовещатель Отто Шарлье с его говорящими манекенами. В цирке гастролировали американские артисты Беккера и малороссийский водевиль «Мурло»…
Главной улицей была Большая Садовая, где красовались магазин парижских платьев Гликмана, табачные Морозова и Паппадато, фирменный магазин швейных машин «Зингер» в доме Пустовойтова. Музыкальная торговля Гершковича предлагала инструменты со всего Старого и Нового Света, от скрипок до роялей, а «музыкальное депо» г-жи Адлер - даже механические пианино, игравшие с добавлением скрипичных звуков…
Князь Вахвахов и общество виноделия «Унитасъ» на Большой Садовой предлагали широкий выбор донских и кахетинских вин. В музее Т.В. Боцва демонстрировались усовершенствованный фонограф Эдисона и летающая женщина Амфитрита. В лечебнице доктора Рындзюна лечили… подвешиванием от поллюций и мужского полового бессилия.
В «Ростовских ведомостях» за те годы можно было прочесть объявления: «Продается дом, при нем каменный флигель в 9 комнат, цена - 4500 руб., доходность до 500 руб. в год. На Пушкинской ул., №18, спросить столяра Корнеева, который арендует все до мая месяца».
…Здесь правительство нанесло вере Николая Егоровича в справедливость ещё один удар: всесильный Победоносцев ненавидел сектантов, а они активно селились в Ростове, и не только исповедовали свою веру, но и деятельно, как, например, русские протестанты, молокане и штундисты, занимались предпринимательством, вкладывая в русскую экономику немалые деньги. Щедро жертвовали молокане и на армию в годы Крымской войны, бескорыстно перевозили военные грузы. «В благодарность» правительство вынудило их эмигрировать в Америку, и нефтяные промыслы, бывшие до тех пор почти исключительно русскими, начали активно «приватизировать» армяне…
Демократом барон оказался и в вопросах брака, женившись на осиротевшей дочери морского офицера Марии Дмитриевне Дементьевой-Майковой, воспитаннице приюта принца Ольденбургского, с дипломом домашней учительницы. Впрочем, молодая взяла и внешностью, и умом, разбираясь в политике и одобряя александровские реформы.
Вечерами Врангели могли гулять в Александровском саду или бывшем частном саду «Палермо», который его владелец отдал под народные гулянья, где играли духовые оркестры и с летних эстрад выступали артисты.
Под уклон жизни Врангель стал коллекционером антиквариата - картин, фарфора и других ценностей, привив эту страсть своему второму сыну, не без успеха пробовал себя в литературном труде, написав очень интересные мемуары «От крепостного права до большевиков».
Летом Врангели жили в пригороде Ростова, в деревне на реке Качальнике, практически посреди бескрайней степи. С крестьянами барон ладил. К нему приходили, как к почетному мировому судье, решать третейским судом деревенские тяжбы, жена Николая Егоровича основала воскресную школу, у нее лечились крестьяне, предпочитая барыню любым докторам.
Мария Дмитриевна лечила дифтерит миррой (смирнским ладаном), делая смесь из 4 граммов спиртовой настойки ладана, 8 граммов глицерина и 188 граммов дистиллированной воды по столовой ложке взрослым и чайной - детям, днем каждый час и ночью - через два часа. Помогал против дифтерита и… простой керосин: смоченной в нем кисточкой надо было аккуратно смазывать гортань. Среди примерно 40 больных был лишь один смертный случай - собственный сын баронессы, младшенький Владимир, остальные все выздоровели…
Антон Васильев