О ВОЙНЕ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
24 июня 1945 года по Красной площади Парадом Победы прошли не только войска СССР, но и войска Польши - в составе полка 1-го Белорусского фронта особой колонной прошли представители Войска Польского.
Любопытными воспоминаниями о службе в польских частях, созданных в Советском Союзе, поделился 94-летний ветеран Леонтий Маркович Кордевич.
Я ЖИЛ ПРИ ПОЛЬШЕ (т.е. на территории Западной Беларуси, которая до 1939 года входила в состав Польши), в большой деревне возле озера Нарочь, в двух километрах от Мяделя. Закончил 5 классов польской школы. В нашей деревне было 105 домов, а в войне погибло 58 человек. Я не могу спать теперь, не сплю, а вспоминаю - кто погиб и как погиб.
ЧУДОМ ПОПАЛ НА ФРОНТ в 1941 году, и в документах написано, что я «доброволец». Когда началась война, я работал шофёром в райисполкоме. На второй день войны увёз жён и детей, а затем и самих руководителей к ним на родину, в Лепель. Как доехали, они говорят: ты на Москву теперь, ты же на машине. Дороги в это время уже были забиты: все убегали от войны - кто на лошадях, кто на коровах. Заправляться было нечем, в Лепеле я набрал две банки спирта и на этом спирте до самой Москвы и доехал. С большими приключениями: успел проскочить мост через Березину до того, как его немцы взорвали, потом в обочине забуксовал, и меня вытаскивал танк.
В МОСКВЕ МЕНЯ ДОПРОСИЛИ И НАПРАВИЛИ В ТАНКОВУЮ ШКОЛУ. Я должен был проучиться шесть месяцев, получить статус офицера и командовать танками. Отправили на полигон Алабино под Москвой, и там я пробыл всего двадцать пять дней, успел освоить только вождение танка. Формировалась 9-я танковая бригада, и меня направили туда. Немцы в это время были уже в 30 километрах от Москвы.
МЕНЯ НАЗНАЧИЛИ НА ТАНК К КОМАНДИРУ БРИГАДЫ - я заменил его предыдущего шофёра. Сталин сказал 7 ноября на площади, что враг будет разбит. Шофёр этот всё ставил под сомнение, а там ходили стукачи и слушали, что он вроде бы критикует Сталина. Я у него спрашиваю: за что ты попал? А он говорит: за язык.
В ТАНКЕ КОМБРИГА ХРАНИЛОСЬ ДВА ЗНАМЕНИ: боевое и гвардейское. Если часть теряет знамя, то начальство идёт под суд, а всю часть расформировывают. Поэтому знамя берегли и хранили в танке. Когда особенно тяжело, тогда знамя крепят на борт, и танк командира бригады выходит первым. Все видят, что командир бригады пошёл в атаку, и бойцам ничего не остаётся, как идти за ним.
ФОРСИРОВАЛИ МЫ ВИЛИЮ. Я подъехал, говорю: а что за пробка? Меня по матери, мол, кто это командовать приехал? Я говорю: надо форсировать, я попробую. А мне: отставить, разведка ищет, где можно пробраться. И тут подъехал майор 2-го батальона Кашин - говорит: что, форсируешь? И я с тобой, поехали! Но я не наугад поехал, а через район Бонды. Я знал это место, через которое возили при Польше лес сплавлять. Я приехал, разделся, прошёл и говорю: сейчас поедем. Взял курс и так перебрался на тот берег. А с другого уже кричат: Кордевич там уже, там! И через два часа мы реку полностью форсировали.
ВОДКУ ДАВАЛИ с 15 октября по 1 мая каждый день - как хлеб, так и водку, сто грамм. Сталин не боялся, что будут алкоголики, пьяницы. Война есть война.
В НАШЕЙ БРИГАДЕ БЫЛО ПЯТЬ ЖЕНЩИН. Три или четыре дня они побыли, и за это время хлопцы устроили между собой войну - перестрелялись, перебились. Командир бригады меня вызвал и попросил отвезти их назад, вернуть в штаб армии.
У МЕНЯ БЫЛ ДРУГ, тоже молодой ещё хлопец, в батальоне зенитную батарею охранял в случае налёта. Он был из Улан-Удэ и говорил, что мамы с отцом нет, а они с сестрой в детском доме воспитывались. Мне, как добровольцу, платили деньги, так же как офицерам. Но куда ты деньги на войне денешь? Так я их отдавал этому парню, чтобы он пересылал в детский дом сестре. Как-то позвал меня к себе, когда на зенитке сидел, и достал письмо от сестры. Она передавала мне «спасибо» и писала, что ждёт нас с войны. И мы сидим, ногами болтаем, письмо читаем. А тут слышим: бомбят. Мы не успели даже пошевелиться, как его убило. Вот мы сидели рядом - а вот его больше нет.
НИКОГДА НЕ ДУМАЛ, ЧТО ОСТАНУСЬ ЖИВОЙ. День проживёшь, к вечеру думаешь: я живой, слава богу, перекрестишься. А моя мама говорила, когда вернулся, что я родился в рубашке. Она ходила к местной помещице ворожить. Та сказала, чтоб мать не горевала, мол, сын вернётся, и показывала на картах: около меня три короля - крестовый, пиковый, червовый. Говорила, что я, наверное, и сам начальник какой-то.
У МЕНЯ ПЯТЬ КОМАНДИРОВ БРИГАДЫ ЗА ВОЙНУ СМЕНИЛОСЬ. Сначала был Кириченко, потом - Обдаленко, он был для меня как отец родной. Ночью ко мне приходят, говорят: командир бригады вызывает. Ну, думаю, значит, будем куда-то отправляться. Я ему под козырёк, а он мне говорит: скажи, ты верующий, а то мне говорят, что ты набожный очень? Я говорю: ну как верующий - как пролетит «рама», самолёт разведки, так и перекрестишься от страха. Когда зенитки стреляют - не страшно, «тридцатьчетвёрку» они не брали, а вот когда «рама» сфотографирует, то прилетают бомбить. Стукачи доложили ему, что я набожный.
Я МЕЖДУ ДВУХ КРЕСТОВ ВОСПИТЫВАЛСЯ: мать католичка, а отец православный, белорус. Отец водил в одно воскресенье в церковь, а в другое мама в костёл. Командир тогда спрашивает: а какие молитвы ты знаешь? Я ему «Отче наш» прочитал, потом «Достойно есть». Он сидит и слушает - а дальше? «Царю небесного» прочитал, потом «Верую», а потом десять заповедей стал рассказывать. И он говорит: ты мне десять заповедей запиши. Командир царским офицером был, служил царю, а потом перешёл, когда была революция, на сторону большевиков.
БОГУШЕВСК В 1944 ГОДУ ЗА ДВА ЧАСА ВЗЯЛИ - прямой наводкой. Когда закончилась война, я был шофёром у председателя райисполкома. Ездили мы в командировку в Сморгонь, а их председатель был когда-то в партизанах под Богушевском. Я и спрашиваю: как там памятник Черняховскому в Богушевске, стоит ещё? И рассказываю, как Богушевск брали. А он говорит: баба, быстрее в холодильник - это же победитель, который нас освобождал!
КОГДА ОСВОБОЖДАЛИ БЕЛАРУСЬ, мой танк первым пришёл в Минск. Когда подошли к городу, не знали ещё, какая сила там. Укрепили на танке два знамени и так въехали. Нас в центре встречали и плакали, целовали, обнимали - столько было радости, что я сам слезу пустил.
ЗАКОНЧИЛ ВОЙНУ В ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ, возле Балтийского моря, в Кёнигсберге. На границе литовской сидели, ужинали, и командир бригады говорит: тебе танк больше не нужен, и я даю тебе неделю гулять, чтобы ты нашёл хорошую машину - будешь меня возить. На четвёртый день я нашёл американского «адмирала» - машина-красавица. Я её включаю - зарядка показывается, и бензина полный бак, а завести не могу. И вдруг меня кто-то хлоп по плечу - немец! Я за пистолет, а он показывает - «нихт, нихт», подвинься, мол, он сядет. Сел и машину с первого раза завёл. Она заводилась так, как современные машины заводятся, а я искал, где, как на нашей «Эмке», на стартер жать, чтобы завести. Мне этот немец показал и как скорости переключать, и как двери закрывать.
НА ПАРАД ПОБЕДЫ НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ, думаете, так просто было попасть? Тщательно выбирали, кого послать. Многие рвались, но сказано: Кордевич поедет - и всё. Я месяц учился маршировать - две пары кирзовых сапог стоптал. Пройдём - уже вроде бы и хорошо, а командованию батальонов, генералам не понравится, и вместо ужина - два часа дополнительно строевой. И немцы шли, у них тоже была колонна, и знамёна свои топтали.
94-летний Леонтий Маркович Кордевич в Городском доме-интернате для ветеранов войны и труда "Свiтанак", посёлок Тресковщина, Минский район, Беларусь
источник