Баллада "Василий Шибанов" А.К Толстого: анализ
ad gloriam NB
Когда я впервые прочёл балладу, она вызвала во мне недоумение: не может быть, чтобы такое яркое произведение, написанное таким автором, прославляло всего лишь "рабскую верность"! При внимательном прочтении, однако, баллада оказалась не столь проста.
Уже вторая строка вводит главного героя:
1. Князь Курбский от царского гнева бежал.
2. С ним - Васька Шибанов, стремянный.
"Васька" - не просто пренебрежительное или презрительное именование. В описываемое балладой время такие формы имён были строго регламентированы. Так называли людей низших сословий и бояр, подвергшихся царской опале. И, конечно, так не стал бы называть А.К.Толстой любимого героя. Значит, строка незримо вводит и третьего персонажа - рассказчика, которому принадлежит дискурс баллады, и через восприятие которого (сильно отличающееся, как мы увидим) от восприятия автора, мы узнаём об описанных в балладе событиях.
Из той же второй строки мы узнаём, что Шибанов представляется рассказчику стоящим ниже его самого на социальной лестнице, а также - что Шибанов не вызывает у рассказчика особых симпатий: баллада - не официальный документ времён Ивана Грозного, ничто не мешало назвать Шибанова "Василием".
Такой приём призван вызвать читательское доверие: автор сообщает о событиях не сам, а устами нейтрального (или даже враждебного герою) наблюдателя.
Дальнейшие строки добавляют ещё несколько мазков к личности рассказчика:
3. Дороден был князь. Конь, измученный, пал.
4. Как быть среди ночи туманной?
5. Но рабскую верность Шибанов храня,
6. Свово отдаёт воеводе коня:
Итак, с точки зрения рассказчика, мотив поступка - "рабская верность". Слово "рабская" вряд ли носит оценочный характер (каковой, несомненно, носило бы в устах А.К.Толстого!), а является просто описательным: для рассказчика рабская верность - явление нормальное.
Ещё одна интересная деталь - употребление рассказчиком диалектизма "свово". Это - не просто стилизация под "старинную речь" - другие герои баллады так не говорят.
7-я строка знакомит нас с героем ближе, позволяя услышать его голос:
7. "Скачи, князь, до вражьего стану -
8. Авось я пешой не отстану."
Шибанов представляется по-собачьи преданным, но туповатым и бесчувственным человеком: полководцу, вынужденному бежать к врагам, меньше всего хочется слышать, что он скачет именно "до вражьего стану". Отправляя князя к литовцам, Шибанов, фактически, называет его предателем! Такое "упущение" со стороны Шибанова, как и вся его "прстецкая" речь, рисует его именно "Васькой" - недалёким холопом.
9.И князь доскакал. Под литовским шатром
10. Опальный сидит воевода.
11. Стоят в изумленьи литовцы кругом,
12. Без шапок толпятся у входа.
13. Всяк русскому витязю честь воздаёт.
14. Недаром дивится литовский народ,
15. И ходят их головы кругом:
16. "Князь Курбский нам сделался другом!"
17. Но князя не радует новая честь -
18. Исполнен он желчи и злобы.
19. Готовится Курбский царю перечесть
20. Души оскорблённой зазнобы:
21. "Что долго в себе я таю и ношу,
22. Всё то я пространно к царю напишу -
23. Скажу напрямик, без изгиба
24. За все его ласки спасибо!"
Рассказчик отказывается признать за Курбским благородный порыв: мотивом его письма служат "желчь и злоба", личное раздражение. И, в отличие от оценки рассказчиком Шибанова, здесь автор, по-видимому, разделяет его мнение. Дальнейшие строки прекрасно изображают душевное состояние Курбского:
25. И пишет боярин всю ночь напролёт.
26. Перо его местию дышит.
27. Прочтёт, улыбнётся, и снова прочтёт,
28. И снова без устали пишет.
29. И злыми словами язвит он царя.
30. И скоро, едва занялася заря,
31. Готово, ему на отраду,
32. Послание, полное яду.
33. Но кто ж дерзновенные князя слова
34. Отвезть Иоанну возьмётся?
35. Кому не люба на плечах голова?
36. Чьё сердце в груди не сожмётся?
37. Невольно сомненья на князя нашли...
"Месть", "злые слова", "яд" - содержание письма Курбского. Он с вожделением перечитывает написанное им, настолько отдавшись ненависти, что забывает о простой необходимости - доставить письмо адресату!
38. Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:
39. "Князь, служба моя не нужна ли?
40. Вишь, наши меня не догнали!"
Невероятно своевременное появление Шибанова заставляет усомниться в его случайности. Кроме того, он с порога повторяет уже допущенную им в предыдущей реплике князю "неловкость": "наши меня не догнали". Случайность? Недомыслие? Или Шибанов намеренно не даёт Курбскому забыть, где - "наши", а где - "вражий стан"? Грех искупим раскаянием, покуда человек осознаёт, что грешит. Не спасает ли Шибанов душу Курбского, напоминая князю, что его действия - измена, пусть и вынужденная? Если так, то верность Шибанова вряд ли можно определить как рабскую, а сам он представляется благородной натурой, лишь прячущейся под личиной верного увальня. В отличие, как мы видим из следующих строк, от Курбского:
41. И Курбский с письмом посылает раба,
42. Торопит его в нетерпеньи:
43. "Ты телом здоров, и душа не слаба!
44. А вот и рубли в награжденье!"
Отправляя человека на пытки и смерть, князь то ли невероятно циничен, то ли несёт околесицу. Чем может помочь "здоровое тело" на дыбе - продлить страдания? "Сильная душа" - тоже не при чём: никакие показания Шибанова не могут повредить Курбскому, недосягаемому для царя. И, наконец, верх низости - соблазнять деньгами человека, который попросту не успеет их потратить. Да, князь Курбский остро нуждается в спасении души! Тон Шибанова меняется, знаменуя таинственную метаморфозу, которая, как мы увидим, вот-вот произойдёт с ним:
45. Шибанов ему отвечает: "Добро!
46. Тебе тут нужнее твоё серебро,
47. А я передам и за муки
48. Письмо твоё в царские руки!"
Пропали "вишь" и "авось", маска "Васьки" сброшена, герой говорит спокойным языком образованного человека, облечённого чувством собственного достоинства.
Путешествие Шибанова баллада не описывает, заменяя его описанием Москвы времён правления царя-безумца:
49. Звон медный несётся, гудит над Москвой;
50. Царь в смирной одежде трезвонит;
51. Зовёт ли обратно он прежний покой,
52. Иль совесть навеки хоронит?
53. Но часто и мерно он в колокол бьёт,
54. И звону внимает московский народ
55. И молится, полный боязни,
56. Чтоб день миновался без казни.
Строки 49-56 аналогичны строкам 9-16: оба отрывка описывают реакцию "народа" на высокопоставленных героев баллады ("литовский народ" (14) - "московский народ"(54)). В обоих случаях - реакция настороженная, но всё же Москва Грозного - невпример страшней лагеря литовских войск. Жизнь москвичей изображена как кошмар, где предмет молитвы - "чтоб день миновался без казни"!
57. В ответ властелину гудят терема.
58. Звонит с ним и Вяземский лютый,
59. Звонит всей опрични кромешная тьма,
60. И Васька Грязной, и Малюта.
61. И тут же, гордяся своею красой,
62. С девичьей улыбкой, с змеиной душой
63. Любимец звонит Иоаннов,
64. Отверженный Богом Басманов.
65. Царь кончил; на жезл опираясь, идёт,
66. И с ним всех окольных собранье.
"Звон медный" - не просто колокольный звон. Колокола московских церквей - в руках душегубов и садистов, перечисленных поимённо. Во главе их - сам царь. Некому жаловаться, неоткуда ждать защиты, нет причин надеяться на лучшее. Эта жуткая безысходность требует разрешения - Помазанника, Мессии, ангела или чуда.
И Он является:
67. Вдруг едет гонец, раздвигает народ,
68. Над шапкою держит посланье.
69. И прянул с коня он поспешно долой,
70. К царю Иоанну подходит пешой,
71. И молвит ему, не бледнея:
72. "От Курбского князя Андрея."
Куда делся неловкий в речах Васька Шибанов? Кто "раздвинул" "полный боязни" московский народ? Кто - человек с речью придворного, не бледнея обращающийся к страшному царю? Не апостольское ли Послание держит он над шапкой?
Но ведь в послании, как мы знаем - "желчь, злоба, месть, злые слова, яд"! Или они тоже изменились чудесным образом, вместе с гонцом?
Впрочем, царь ещё не понимает происходящего. Он нарушает древнее священное правило - неприкосновенность посла:
73. И очи царя загорелися вдруг:
74. "Ко мне? От злодея лихого?
75. Читайте же, дьяки, читайте мне вслух
76. Посланье от слова до слова!
77. Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!"
78. И в ногу Шибанова острый конец
79. Жезла своего он вонзает,
80. Налёг на костыль - и внимает:
Грозному повсюду видятся измена и заговор, но погрязший в грехе царь не способен разглядеть истинной опасности - охваченный гордыней, он сам отдаёт приказ читать письмо прилюдно:
81. "Царю, прославляему древле от всех,
82. Но тонущу в сквернах обильных.
83. Ответствуй, безумный, каких ради грех
84. Побил еси добрых и сильных?
85. Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны
86. Без счёта твердыни врагов сражены?
87. Не их ли ты мужеством славен?
88. И кто им бысть верностью равен?
89. Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,
86. В небытную ересь прельщенный?
90. Внимай же! Приидет возмездия час,
91. Писанием нам предреченный,
92. И аз, иже кровь в непрестанных боях
93. За тя, аки воду, лиях и лиях,
94. С тобой пред Судьёю предстану!"
95. Так Курбский писал Иоанну.
Сами слова письма, конечно, не изменились. Но "яд" Курбского, попав в Москву оказался... правдой. То, о чём доселе было страшно даже подумать, звучит во всеуслышанье по приказу самого царя!
Несомненно, Гонец принёс царю не письмо опального князя, а Послание Свыше - страшное, но и предлагающее последнюю надежду - принять слова Послания и раскаяться.
Собственно, кульминация баллады - именно здесь. Время как бы перестаёт течь, будущее балансирует на настоящем:
96. Шибанов молчал. Из пронзённой ноги
97. Кровь алым струилася током,
98. И царь на спокойное око слуги
99. Смотрел испытующим оком.
100. Стоял неподвижно опричников ряд;
101. Был мрачен владыки загадочный взгляд,
102. Как будто исполнен печали,
103. И все в ожиданье молчали.
Но царь оказывается неспособным принять протянутую ему руку помощи. Он пригвождён собственным жезлом к посланцу. Подобно герою трагедии, его спасению препятствует чувство вины:
104. И молвил так царь: "Да, боярин твой прав,
105. И нет уж мне жизни отрадной!
106. Кровь добрых и сильных ногами поправ,
107. Я пёс, недостойный и смрадный!
Расширившись на считанные минуты, больное сознание царя стремительно сужается прямо у нас на глазах, возвращаясь на круги обыкновенной для него паранойи:
108. Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,
109. И много, знать, верных у Курбского слуг,
110. Что выдал тебя за бесценок!
111. Ступай же с Малютой в застенок!"
Бес вновь овладевает разумом царя, ненадолго освобождённым святым присутствием Посланца.
В сущности, балладу можно было закончить и этими словами.
Эпилог, однако, содержит некоторые "ключи" к пониманию баллады.
112. Пытают и мучат гонца палачи,
113. Друг к другу приходят на смену:
114. "Товарищей Курбского ты уличи,
115. Открой их собачью измену!"
116. И царь вопрошает: "Ну, что же гонец?
117. Назвал ли он вора друзей наконец?"
Но у Курбского (в пределах баллады) нет ни "друзей", ни "товарищей". Единственный преданный друг - и есть Шибанов. "Собачья измена" существует только в больном воображении царя.
Неожиданно звучит словечко, уже слышанное нами в начале баллады - в 6-й строке:
118. - "Царь, слово его всё едино:
119. Он славит свово господина!"
И снова:
120. День меркнет, приходит ночная пора,
121. Скрыпят у застенка ворота,
122. Заплечные входят опять мастера,
123. Опять зачалася работа.
124. "Ну что же, назвал ли злодеев гонец?"
125. - "Царь, близок ему уж приходит конец,
126. Но слово его всё едино,
127. Он славит свово господина:
Кто докладывает царю о ходе допроса? На это мы можем ответить с достаточной уверенностью: Малюта Скуратов. Возможно ли, что именно он и является "рассказчиком" баллады? С точки зрения "осведомлённости" - да, Малюта был одним из немногих, посвящённых в тайны двора и застенка. Неспособность увидеть в Шибанове ничего, кроме "рабской верности" - тоже вполне согласуется с личностью Малюты. Кроме того, Малюта Скуратов - практически единственный из высокопоставленных опричников, переживший опричнину, и руководивший её ликвидацией, то есть, - подходит на роль "рассказчика о былом".
Правда, если принять такое предположение, то придётся допустить, что Малюта говорит о себе самом в 3-м лице в 60-й строке.
И всё же - почему Шибанов "славит свово господина"? Судя по балладе, Курбского "славить" как будто не за что. Объяснение находится в последнем монологе Шибанова. Кстати, текст построен так, что монолог можно воспринять как принадлежащий самому Шибанову, так и как часть "протокола допроса".
128. "О князь, ты, который предать меня мог
129. За сладостный миг укоризны,
130. О князь, я молю, да простит тебе Бог
131. Измену твою пред Отчизной!
132. Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,
133. Язык мой немеет, и взор мой угас,
134. Но в сердце любовь и прощенье -
135. Помилуй мои прегрешенья!
136.Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,
137. Прости моего господина!
138. Язык мой немеет, и взор мой угас,
139. Но слово мое все едино:
140. За грозного, Боже, царя я молюсь,
141. За нашу Святую, Великую Русь -
142. И твёрдо жду смерти желанной!"
Оказывается, царю доносят неверные сведения! Шибанов не славит своего господина, а молится о нём. Более того, не об одном господине, а о двух - князе Курбском и царе Иоанне. Исходя из текста баллады, оба - злодеи, и, следовательно, оба нуждаются в молитвах.
Шибанов умирает как святой, молясь об истязающих его. Его слова "твёрдо жду смерти желанной" - не продиктованы доктриной: под пыткой смерть, несомненно, желанна.
Правда, в личности Шибанова есть и люциферовы черты: он сам отправляет Курбского к литовцам (отдав ему коня), он появляется удивительно "вовремя". Наконец, вся описанная в балладе история представляется чуть ли не его, Шибанова, затеей.
И всё же, он - Носитель Света - именно то вмешательство в жизнь людей, которое позволяют себе Небеса.
143. Так умер Шибанов, стремянный.