Василий Авченко "Фадеев" (серия ЖЗЛ)
Прочитала уже с месяц как, но не могла собраться записать впечатления. А того стоит, потому что книга очень понравилась. Я из того поколения, когда Фадеева уже не проходили обязательно в школах. Именно для таких Авченко писал свою книгу. На собственный отзыв как-то уже подрастеряла эмоции, поэтому просто несколько самых понравившихся цитат на память (выделения жирным шрифтом - мои).
1) "Одна из моих задач ... реабилитировать Фадеева как человека и писателя. Слишком много было прокуроров, причём несправедливых и предвзятых. Пора заслушать адвокатов. Фадеев - не ангел, но то, что он демонизирован, незаслуженно выкрашен в чёрно-красные цвета, - очевидно. Многих расстрелянных в годы репрессий реабилитировали - он, расстрелявший себя самостоятельно, без суда, в общественном сознании не реабилитирован до сих пор".
2) "В письме - никаких сенсаций, зато бесконечно ценное ощущение прикосновения к прошлому, которое ближе к нам, чем кажется: оно тут, рядом, какие там "шесть рукопожатий".
3) "Фадеев всегда писал о бедах и несчастьях: то разлив, то разгром, то свои стреляют в своих, то фашисты казнят молодогвардейцев… Хваленой соцреалистической бодрости, сытого слепого оптимизма у Фадеева не было никогда. То ли он чувствовал, что из одного «позитива» литературы не получится, то ли полемизировал с иными не в меру жизнерадостными коллегами, то ли просто был человеком трагического (или даже апокалиптического?) сознания.
4) "Если раньше он сам то и дело просил отпуск, то теперь воспринимал происходящее болезненно: он становился не нужен. Фадеев не мог быть художником-одиночкой - ему нужно было ощущение собственной востребованности всей страной, народом, властью".
5) "Фадеев не безгрешен - но не стоит думать, что в его жизни были одни грехи, или что их не было у других, или что у него этих грехов было больше. Часто относимый к злодеям эпохи, Фадеев должен быть признан жертвой той же эпохи. Приговор себе он вынес сам и сам же исполнил - и это в те дни, когда полным ходом шла реабилитация репрессированных. Внутренний Сталин оказался страшнее внешнего".
6) "Советская страна перешла в иное агрегатное состояние - эфирное, почти невесомое, но зато куда более устойчивое, потому что рукописи, по крайней мере опубликованные и прочитанные, действительно не горят или горят очень неохотно. Коллективные представления, сознательные или бессознательные, которые порой называют проявлениями «имперской ностальгии», - не фантомные боли в утраченных конечностях. Это естественные ощущения человека, живущего не только здесь и сейчас, но во всем территориальном и хронологическом пространстве самовоспроизводящейся русской культуры. Можно сказать, что территория «Большой России» - не в юридическом или административном, а в культурном, ментальном смысле - по-прежнему принадлежит нам, но лучше сказать иначе: это мы по-прежнему принадлежим этой территории, кто бы ее в данный момент ни контролировал, кому бы в ее пределах ни ставились или рушились памятники и в честь кого бы ни назывались улицы ее городов. Улицы переименовать легко. Переродить культуру куда сложнее - корни ее матрицы глубже и жизнеспособнее, чем кажется.
События сегодняшних дней на так называемом постсоветском пространстве показывают: живо многое из считавшегося давно умершим. Минуло столетие, утрамбованных которым судеб и событий хватило бы на несколько веков, но в нас самих изменилось немногое. Система координат осталась прежней. Есть тревожное ощущение так и не пережитой нами Гражданской. Живы красные, живы белые, живы зеленые. Живы приморские партизаны и молодогвардейцы Донбасса. Наш XX век продолжается. По отношению к его ключевым узлам и фигурам мы безошибочно выявляем «своих» и «чужих».
Книги Фадеева можно любить или не любить - важнее другое: они живы.
В фадеевских текстах обнаруживаются поразительные, необъяснимые пересечения с сегодняшней реальностью, открываются новые смыслы, о которых не мог знать сам автор. Книги Фадеева взаимодействуют с современной действительностью и подпитываются от нее энергией. Они по-прежнему - о нас. Их, почти похороненных нами, воскрешает сама жизнь.
Фадеев не знал, что окажется пророком. Его книги дописывает сама реальность - лучший из возможных соавторов. У них появляется надтекст, они перерастают самих себя и авторский замысел. Говоря словами самого Фадеева, это до сих пор еще не остывшие куски металла. Сначала Фадеев «шел за жизнью», теперь - когда сам он уже более полувека как неживой и четверть века как полузабытый - жизнь пошла за его текстами, доказывая единородность того и другого".