Евгений Водолазкин
Друзья, это прекрасный, просто прекрасный автор. Настоящее моё открытие. Как всё-таки приятно и прекрасно вот так читать-читать что-то посредственное, что-то чуть более или чуть менее приличное, и вдруг - ах! - и прямо вот такая вот настоящая литература, звонкая и самобытная (простите за восторженность). И я всем, кто интересуется хорошей современной русской прозой, рекомендую ознакомиться с его текстами.
Немного расскажу об авторе. Он сам филолог, целый доктор наук). Работает в Пушкинском доме, занимается древнерусской литературой. Писать ненаучное начал, видимо, недавно. До этого писал по специальности всякие монографии. А потом, видать, дрогнула рука))). Вот тут из интервью чуть-чуть.
Сфера ваших научных исследований - древнерусская литература. Не собираетесь в будущем написать нечто «художественно-древнерусское»?
Не просто собираюсь: пишу. Совершенно неожиданно для себя, потому что никогда не думал этим заниматься. Начну с того, что не люблю исторических романов. Не люблю их навязчивого этнографизма - кокошников, повойников, портов, зипунов, за которыми обычно не видны носящие их персонажи. Кроме того, Древняя Русь - моя специальность: о таких вещах люди редко говорят в нерабочее время. Все вроде бы указывало на то, что мне о Древней Руси не писать. И вдруг она проступила во мне с другой, сугубо личной, стороны. Как среда моего обитания, та повседневность, в которой я нахожусь уже четверть века. Есть то, о чем легче говорить в древнерусском контексте. Например, о Боге. Мне кажется, в то время связи с Ним были прямее. Важно уже то, что они просто были. Сейчас вопрос этих связей занимает немногих, что, замечу я, озадачивает. Неужели со времен Средневековья мы узнали что-то радикально новое, что позволяет расслабиться? Неужели мобильные телефоны отменили Смерть? В новом романе я не пытаюсь проповедовать (нет у меня такого права, да и не литературная это задача), просто рассказываю историю частного человека. Мне кажется, я начал понимать Древнюю Русь изнутри, а потому не нуждаюсь во внешней атрибутике или «реалиях». Использую интонации исследуемых и переводимых мной текстов. Язык древнерусских текстов - удивительный, на нем нельзя болтать. Всякого, кто имеет с ним дело, он дисциплинирует. Воспитывает и приподнимает.
Вот вы сейчас подумаете, что занудство и нудёж. Ан-нет)))) Хотя, если бы я после этого интервью начала читать Водолазкина с его романа "Лавр", я бы тоже так подумала и даже бы, наверно, бросила на полдороги. Но я начала читать Водолазкина со сборника его эссе "Инструмент языка. О людях и словах" и - о боже мой - это очень, очень хорошо. Это смешно. Это тонко. Это всё по делу. Это просто очень интересно. В этих эссе он пишет о своих коллегах по Пушкинскому дому, такой, можно сказать, сборник милых анекдотов. Потом пишет о своём сонсенниме Лихачёве. Про жизнь просто пишет русскую. Прекрасно у него получается. Ну, вот вам примерчик.
"Выдающийся литературовед Ф. в конце жизни разговаривал сам с собой. Это ни в коей мере не указывало на его (не вижу, мол, достойного собеседника) заносчивость, потому что Ф. находил возможность разговаривать и с другими. В сущности, то, что в данном случае называли беседой с самим собой, было скорее мыслями вслух, произносившимися негромким голосом. Таким голосом в театре произносят реплики с ремаркой «в сторону». Эти тексты звучали независимо от присутствия коллег, что характеризовало Ф. как человека, расположенного к откровенности. Стоя рядом с ним в библиотеке, можно было услышать:
- Посмотрю-ка эту книгу. Новая… Чушь, наверное. - Шуршание пролистываемых страниц. - И ведь точно - чушь.
Следует заметить, что, обладая хорошим вкусом, в своих оценках Ф. обычно не ошибался.
Когда волна компьютеризации дошла до Пушкинского Дома, фирма, устанавливавшая технику, прислала своего представителя для обучения потенциальных пользователей. Пользователь Ф. смотрел в окно и вникнуть в объяснения компьютерщика даже не пытался.
- Слишком поздно, - задумчиво сказал Ф., - слишком поздно. И не нужно."
Последнее мое воспоминание об этом человеке - в высшей степени зимнее. Подходя однажды в метель к Пушкинскому Дому, я увидел Ф. В полусотне метров впереди меня он двигался механической походкой немого кино. Сверху донизу картинка перечеркивалась полосами колючего снега и сопровождалась полным отсутствием звука: эта метель поглощала не только изображение, но и звук. Приблизившись к сугробу, Ф. так же беззвучно в нем исчез. Через мгновение - как негатив предыдущего кадра - он вновь возник с абсолютно белой спиной.
В Пушкинский Дом мы с ним вошли почти одновременно. Принимая его пальто, гардеробщица сочувственно спросила: «Упали где?», но Ф. не ответил. Вид у него был довольно свирепый. Поднимаясь по лестнице, Ф. сказал самому себе:
- Разве что-нибудь приятное услышишь?
У Водолазкина есть роман "Лавр" (тот, о котором он говорит в интервью). Я его сейчас читаю и нравится. И ещё есть повесть "Соловьев и Ларионов", которую, к сожалению, я нигде в интернете не смогла найти. Собираюсь сходить в книжный купить. Повесть мне уже заранее очень интересна, потому что там главный герой - аспирант, который пишет диссертацию. Так что у меня большие ожидания.
Немного расскажу об авторе. Он сам филолог, целый доктор наук). Работает в Пушкинском доме, занимается древнерусской литературой. Писать ненаучное начал, видимо, недавно. До этого писал по специальности всякие монографии. А потом, видать, дрогнула рука))). Вот тут из интервью чуть-чуть.
Сфера ваших научных исследований - древнерусская литература. Не собираетесь в будущем написать нечто «художественно-древнерусское»?
Не просто собираюсь: пишу. Совершенно неожиданно для себя, потому что никогда не думал этим заниматься. Начну с того, что не люблю исторических романов. Не люблю их навязчивого этнографизма - кокошников, повойников, портов, зипунов, за которыми обычно не видны носящие их персонажи. Кроме того, Древняя Русь - моя специальность: о таких вещах люди редко говорят в нерабочее время. Все вроде бы указывало на то, что мне о Древней Руси не писать. И вдруг она проступила во мне с другой, сугубо личной, стороны. Как среда моего обитания, та повседневность, в которой я нахожусь уже четверть века. Есть то, о чем легче говорить в древнерусском контексте. Например, о Боге. Мне кажется, в то время связи с Ним были прямее. Важно уже то, что они просто были. Сейчас вопрос этих связей занимает немногих, что, замечу я, озадачивает. Неужели со времен Средневековья мы узнали что-то радикально новое, что позволяет расслабиться? Неужели мобильные телефоны отменили Смерть? В новом романе я не пытаюсь проповедовать (нет у меня такого права, да и не литературная это задача), просто рассказываю историю частного человека. Мне кажется, я начал понимать Древнюю Русь изнутри, а потому не нуждаюсь во внешней атрибутике или «реалиях». Использую интонации исследуемых и переводимых мной текстов. Язык древнерусских текстов - удивительный, на нем нельзя болтать. Всякого, кто имеет с ним дело, он дисциплинирует. Воспитывает и приподнимает.
Вот вы сейчас подумаете, что занудство и нудёж. Ан-нет)))) Хотя, если бы я после этого интервью начала читать Водолазкина с его романа "Лавр", я бы тоже так подумала и даже бы, наверно, бросила на полдороги. Но я начала читать Водолазкина со сборника его эссе "Инструмент языка. О людях и словах" и - о боже мой - это очень, очень хорошо. Это смешно. Это тонко. Это всё по делу. Это просто очень интересно. В этих эссе он пишет о своих коллегах по Пушкинскому дому, такой, можно сказать, сборник милых анекдотов. Потом пишет о своём сонсенниме Лихачёве. Про жизнь просто пишет русскую. Прекрасно у него получается. Ну, вот вам примерчик.
"Выдающийся литературовед Ф. в конце жизни разговаривал сам с собой. Это ни в коей мере не указывало на его (не вижу, мол, достойного собеседника) заносчивость, потому что Ф. находил возможность разговаривать и с другими. В сущности, то, что в данном случае называли беседой с самим собой, было скорее мыслями вслух, произносившимися негромким голосом. Таким голосом в театре произносят реплики с ремаркой «в сторону». Эти тексты звучали независимо от присутствия коллег, что характеризовало Ф. как человека, расположенного к откровенности. Стоя рядом с ним в библиотеке, можно было услышать:
- Посмотрю-ка эту книгу. Новая… Чушь, наверное. - Шуршание пролистываемых страниц. - И ведь точно - чушь.
Следует заметить, что, обладая хорошим вкусом, в своих оценках Ф. обычно не ошибался.
Когда волна компьютеризации дошла до Пушкинского Дома, фирма, устанавливавшая технику, прислала своего представителя для обучения потенциальных пользователей. Пользователь Ф. смотрел в окно и вникнуть в объяснения компьютерщика даже не пытался.
- Слишком поздно, - задумчиво сказал Ф., - слишком поздно. И не нужно."
Последнее мое воспоминание об этом человеке - в высшей степени зимнее. Подходя однажды в метель к Пушкинскому Дому, я увидел Ф. В полусотне метров впереди меня он двигался механической походкой немого кино. Сверху донизу картинка перечеркивалась полосами колючего снега и сопровождалась полным отсутствием звука: эта метель поглощала не только изображение, но и звук. Приблизившись к сугробу, Ф. так же беззвучно в нем исчез. Через мгновение - как негатив предыдущего кадра - он вновь возник с абсолютно белой спиной.
В Пушкинский Дом мы с ним вошли почти одновременно. Принимая его пальто, гардеробщица сочувственно спросила: «Упали где?», но Ф. не ответил. Вид у него был довольно свирепый. Поднимаясь по лестнице, Ф. сказал самому себе:
- Разве что-нибудь приятное услышишь?
У Водолазкина есть роман "Лавр" (тот, о котором он говорит в интервью). Я его сейчас читаю и нравится. И ещё есть повесть "Соловьев и Ларионов", которую, к сожалению, я нигде в интернете не смогла найти. Собираюсь сходить в книжный купить. Повесть мне уже заранее очень интересна, потому что там главный герой - аспирант, который пишет диссертацию. Так что у меня большие ожидания.