Выставка "НЕНАВСЕГДА. 1968-1985"
Таир Салахов. Л. И. Брежнев за работой над воспоминаниями. 1981.
Доброго всем дня, дорогие товарищи!
Сегодня мне хотелось бы немного поговорить о недавно завершившейся в Новой Третьяковке выставке (только сегодня смог дописать пост). Это вторая часть многолетнего проекта по исследованию позднесоветской культуры, первая - выставка «Оттепель» (2017). Выставка об эпохе так называемого «застоя» должна была открыться в НТ 10 апреля и завершиться в августе. Но - вмешалась злосчастная пандемия, и все пошло наперекосяк. В итоге «вживую», уже без всяких там онлайнов, это мероприятие прошло с середины июля по первую декаду октября (успел сходить самые в последние дни!) Надо сказать, у выставки было два рабочих названия: «Двойная жизнь. Искусство эпохи застоя» и «Это было навсегда». Финальное название, как отмечали кураторы выставки (Кирилл Светлаков, Юлия Воротынцева и Анастасия Курляндцева), «стало почти манифестом»: «НЕНАВСЕГДА», с нарочитой грамматической ошибкой, написанное заглавными буквами, оно отсылало «к абсурдным текстовым конструктам» семидесятых-восьмидесятых. «Но в контексте последних событий оно зазвучало еще и как протест» против всевозможных ограничений свободы, «да и просто как ободряющая мантра».
И хотя слово слово «застой» со времен горбачевской «перестройки» имеет отрицательную окраску, в действительности эпоха конца 60-х, 70-х, первой половины 80-х годов была насыщена интеллектуальными спорами и поисками. «Застой» не был таким уж безнадежным застоем! В ситуации бегства от официальной идеологии критически мыслящие люди были вынуждены существовать и развиваться в профанной советской реальности, в различных воображаемых мирах. На этой выставке искусство эпохи «застоя» впервые рассматривалось в контексте мировой проблематики постмодернизма. Изоляция страны не была абсолютной, и в позднем Союзе, как и во всех ведущих странах мира, происходил переход от индустриальной культуры к информационной. И, полагаю, даже лучшие образцы советского официоза явно несут на себе отпечаток этого сложного процесса...
Надя Леже (Н. П. Ходасевич-Леже). Портрет Л. И. Брежнева. Портрет Е. А. Фурцевой. 1981.
Сразу же бросаются в глаза вот эти мозаичные портреты. Слева - сам «дорогой Леонид Ильич», справа - Екатерина Алексеевна Фурцева, многолетний министр культуры СССР с 1960 по 1974 год, т.е. она занимала этот пост и при Хрущеве, и при Брежневе, вплоть до своего достаточно раннего ухода из жизни. Сильная женщина, в различных байках ее называли Екатерина III, однако досталось ей на политическом Олимпе по полной программе. В 1957-1961 годах она даже входила в Президиум ЦК КПСС (так тогда называлось Политбюро), но дальше ее перестали избирать в высшие партийные органы. Последний период ее жизни был омрачен не только болезнями: интриги, скандалы, перестало ценить высшее руководство, изменял муж-дипломат. Накануне скоропостижной кончины она узнала о своем смещении с должности... А ведь смотришь на эти портреты и думаешь: красивая пара! Где-то в другой реальности, в другом Союзе они могли быть супругами, да и еще и вместе рулить страной!
Художница, создавшая эти портреты, тоже, между прочим, интересная персона. Надя Леже - урожденная Надежда Петровна Ходасевич. Иногда ее называют двоюродной сестрой поэта Владислава Ходасевича, но это маловероятно, ведь он был дворянин, а Надя родилась в крестьянской семье. Первый ее муж - мало кому известный у нас польский художник Станислав Грабовский, а вот второй - живописец и скульптор Фернан Леже, член Французской компартии, а значит, по определению «наш человек». После кончины Фернана Надежда получила приличное наследство и коллекцию его картин (членство в компартиях не мешало западным людям заботится о материальном преуспеянии). Во Франции она создала музей Леже, устраивала выставки советских художников, а в СССР активно пропагандировала творчество Леже, привозила его картины. Имела обширные знакомства и в политических «верхах», и среди известных деятелей культуры. В Дубне, наукограде физиков-ядерщиков, установлено 14 ее мозаичных работ...
Михаил Бабурин. Урожай. 1980.
Михаил Бабурин. Торжество Башкирии. Композиция. Часть I. 1980.
Композиции Михаила Бабурина у меня лично вызывают ассоциации с искусством Древнего Востока...
Камилль Мулашев. Юность. 1978. Из серии "Земля и время. Казахстан". Часть II.
Парашют летчика-космонавта кажется каким-то невероятным порталом в другое измерение...
Камилль Мулашев. Над белой пустыней. 1978. Из серии "Земля и время. Казахстан". Часть III. (Шаровые резервуары для СУГ).
На фоне огромных шаровых резервуаров для СУГ (сжиженных углеводородных газов) - одинокий всадник на верблюде. Вроде бы все понятно, «новое вытесняет старое», то, что с самого начала показывали советская живопись и литература. Но и здесь пейзаж приобретает совершенно фантастическую окраску.
Александр Петров, Елена Кореннова. Тир. 1983.
Тира-то мы здесь как раз и не видим, юноша целится куда-то за линию горизонта, а там - то ли странно окрашенные облака, то ли «хвосты» отработанного топлива межконтинентальной баллистической ракеты...
Никита Мешков. Сегодня в мире. 1983.
Очень любил я в отрочестве, юности, молодости смотреть передачи «Международная панорама» и «Сегодня в мире» (вот «Девятая студия» не нравилась совершенно). Как и «Клуб кинопутешественников», они стали для моего поколения эдакими окошками во внешний мир. На картине - журналист-международник Борис Калягин, безусловно принадлежавший к числу звезд тогдашней тележурналистики (наряду со Всеволодом Овчинниковым, Фаридом Сейфуль-Мулюковым, Владимиром Цветовым, Игорем Фесуненко и многими другими политобозревателями). Немного странно, что на картине Никиты Мешкова Калягин держит в руках французскую газету газету «Юманите», хотя его специализация - Индия (а значит, английский язык и хинди). Калягин трудится и сегодня: преподает на факультете коммуникаций, медиа и дизайна ВШЭ. Здоровья вам, Борис Александрович, крепкого-крепкого!
Борис Орлов. Иконостас. 1974-1975. Герои-моряки, герои-пехотинцы, герои-летчики. Чапаев и Анка. Тракторист. Трактористка.
«В русском искусстве последнего полувека Борис Орлов занимает исключительное положение: он создатель собственного мифа, собственной художественной системы, индивидуального - легко узнаваемого - образного строя и стиля. Еще в советские времена его скульптуре удалось осуществить труднодостижимое - привлечь зрителя очной ставкой разведенных историей традиций классицизма, модернизма и авангарда» (из официальной биографии на персональном сайте). О как завернули! А мне теперь, когда гляжу на Чапаева с Анкой, только такое вспоминается: «Идем дальше, - сказал Чапаев. - Бывают карты местности. А этот стол - упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве от того, что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что может приобрести их?» (Виктор Пелевин. «Чапаев и Пустота»).
Виктор Попков. Северная песня. "Ой, да как всех мужей побрали на войну". 1968.
«Северная песня» - главное произведение «Мезенского цикла» Виктора Попкова. Сюжет довольно прост - в левой части картины поющие старухи и девочка за печкой, а в правой - молодые люди, слушающие песню. Замысел картины возник, когда художник в 1968 году увидел студентов, изучавших обычаи Русского Севера в деревне Лешуконье. Они очень внимательно, сосредоточенно слушают пение, а значит, налицо не раскол поколений, а некая духовная общность, желание молодых сохранить заветы прошлого. Персонажи на картине несмотря на взаимную симпатию все-таки во многом противоположны друг другу - об этом говорят и композиция, и цветовые средства.
Виктор Попков. Хороший человек была бабка Анисья. 1971-1973.
«Хороший человек была бабка Анисья» - хрестоматийная работа Виктора Попкова. Мучительная острота обрыва бытия, неотвратимости его угасания здесь почти неощутима. Через сюжет похорон художник показывает проблематику смерти не в трагедийном ключе, а в светлом. Некоторые искусствоведы считают, что Попков «колористически переработал наследие палехской миниатюрной живописи ...предпочел использовать сочетание черного, золотистого, красного, охристого». Интересно, что из трех десятков фигур персонажей мужского пола здесь почти нет - только мужчина в возрасте в офицерской плащ-палатке да на переднем плане маленький мальчик в красном костюмчике и красном берете.
Виктор Попков. Зимние каникулы. 1972.
Подобные зимние каникулы и у меня были. Поездка к родственникам, обильный праздничный стол, подарки. Потом - до умопомрачения катались на санках, играли в снежки, просто валялись в кристально чистом снегу (зимы были обычно ядреные, снежные и морозные), гуляли «по району». Гаджеты отсутствовали, так что не полежишь с ними на диване. Если повезет - попадешь на какое-нибудь «ёлочное мероприятие», где опять же получишь подарок (набор кондитерских изделий в красивой коробке).
Игорь Обросов. Светлый день. 1983. Из серии "Земля Ярославская".
Игорь Обросов. Дом опустел. 1983. Из серии "Земля Ярославская".
Тут, как ни оценивай, просматривается печальный подтекст: деревня в Нечерноземье все еще жива, но людей в ней становится все меньше и меньше.
Гелий Коржев. Стакан молока. 1984.
Гелий Коржев. Самовар. 1984.
У Гелия Коржева великолепны все работы, особенно относящиеся к военной и послевоенной тематике. Впечатляют своей фактурностью и даже вот такие обычные с виду натюрморты. Очень жаль, что большая часть полотен Коржева теперь находится в Америке...
Татьяна Назаренко. Мои современники. 1974.
Вот что пишут об этом полотне искусствоведы Энгельсской картинной галереи (Саратовская обл.): «...групповой портрет, но решенный как жанровая острохарактерная картина. Художница не только отразила время, но и, воспользовавшись своим излюбленным приемом, показала себя частью его - также критически зорко в отношении к самой себе, как и к любой другой модели. В этой работе - внутренне погружение, ощущение нереальности в достоверном и абсолютно реальном антураже действительности. ...работа за пределами стиля, это скорее интеллектуальная игра, поиск какого-то философского кода, найти который не так-то просто». Иначе говоря, размышление на тему чеховского или лермонтовского «лишнего человека», только в эпоху развитого социализма.
Татьяна Назаренко. Московский вечер. 1978.
«Московский вечер» - групповой портрет друзей художницы. Фоном служит не интерьер мастерской или квартиры, а московский пейзаж, где за домами различных эпох виднеются храмы и башни Кремля. На столике перед друзьями лежат старинные фотографии, чудом сохранившиеся номера полузабытых журналов, репродукции живописных портретов. Молодые люди, вдохновленные артефактами ушедшей эпохи, мысленно перенеслись в восемнадцатое столетие. В круг задумчивых друзей вплывает видение - словно оживленная их воспоминаниями Елизавета Черевина с портрета кисти Григория Островского. Целых два века разделяют эту даму и общество, собравшееся в мастерской...
Татьяна Назаренко. Проводы зимы. 1973.
На первый взгляд, что-то есть в этих «Проводах зимы» от старых голландских/фламандских мастеров. Но здесь реальная сцена хоть и передана достоверно, люди все же больше напоминают кукол, сделанных мастером-примитивистом. Их лица статичны, движения обозначены, но динамика отсутствует. Цветовая гамма заменена условной раскраской.
Майя-Нора Табака. Музыка. 1984.
Персонажи картины, написанной латвийской художницей Майей-Норой Табака, пребывают каждый в своем пространстве. Неважно, что они слушают - классику или рок, они отключились от всего на свете. Кажется, что опутанный проводами проигрыватель (большая часть проводов явно лишняя, уходит «в никуда») - главный персонаж, а молодые люди - только дополнение к играющей пластинке.
Наталья Нестерова. Карусель. 1975.
Подобно многим мастерам 1970-х, Нестерова обратилась к примитиву с его графичностью и упрощенной композицией. Ее картины обычно обозначают как жанровые, наполненные сатирическим пафосом. Праздничные гуляния, бесцельные шатания по городу, какой-то скучный отдых на море, бесконечное сидение в кафе, игра в карты - это все излюбленные сюжеты Нестеровой. Лица похожи на маски, фигуры на манекены, узнаваемые городские пейзажи как-то вдруг превращаются в фантасмагорические пространства.
Татьяна Федорова. Венеция. 1983.
Если забыть на минутку о грозных пандемийных карантинах и тоскливых самоизоляциях уходящего года, то для современных молодых людей в данной картине нет никаких подтекстов. Многие пожмут плечами: «А что такого? Скопили ребята деньжат, купили тур да и рванули в Венецию когда захотели». Нет, друзья, для большинства советских людей это было попросту нереально (один из крупнейших недостатков в повседневной жизни позднего СССР; в то же время некоторые наши соседи по соцлагерю, поляки или югославы, например, активно колесили по всему миру, югославский паспорт так и вообще называли «вездеходом»). Увидеть Венецию в 1983 году могли дипломаты (или разведчики) и члены их семей, внешторговцы, журналисты-международники, моряки загранплавания, тщательно отобранные «представители трудящихся» из профсоюзных делегаций. И то, если положено тебе посетить исключительно заводы концерна Fiat в Турине и Колизей в Риме - все, никаких Венеций. «Органы» не просто так свой хлеб ели! Здесь же мы явно видим представителей комсомольской номенклатуры, вдоволь пообщавшихся с «прогрессивной молодежью Запада». Добротно одеты и модно причесаны, у парня в руках дорогая фотокамера (немецкая? японская?). Короче, «узнаю добра молодца/красну девицу по походке», тут нас не проведешь. Конечно, в отрочестве-юности я хотел быть «как эти дяди из телевизора», первоначально не подозревая, что даже при наличии хорошего профильного образования ты на долгое время можешь оказаться «невыездным», ибо есть «расклады и нюансы» плюс всевозможные интриги.
Олег Филатчев. БАМ. Водители "Магирусов". 1980.
Начнем с главного, разберемся, что же это за «Магирусы» такие? Magírus-Deutz - строительные грузовые автомобили, производившиеся одноименной германской автомобилестроительной фирмой (первоначально дочернее предприятие компании Klöckner-Humboldt-Deutz AG, с 1975 года - концерна Iveco). Грузовики были предназначены для работы в трудных климатических и плохих дорожных условиях. В 1975-1976 годах они поставлялись в СССР в рамках «проекта „Дельта“» для работы на строительстве БАМа, на газовых и нефтяных промыслах Западной Сибири, на рудниках Кольского полуострова и предприятиях Северного Казахстана.
Словом, работа за баранкой «Магируса» важная, но очень тяжелая, без особых сантиментов. А тут три водителя - молодые мужчины с несколько утонченной внешностью, с одухотворенными взглядами, устремленными куда-то вдаль, просто-таки персонажи с ренессансных полотен. Слева - сопка с частично сведенной тайгой, справа - берег большой реки или озера.
Юрий Ракша. Разговор о будущем. 1979.
Талантливый художник Юрий Ракша, проживший до обидного мало, всего 42 года, не только писал картины, а еще и иллюстрировал книги, работал для кино. В частности, он создал эскизы для фильма «Дерсу Узала» (режиссер Акира Куросава, 1975). Художник более полугода провел на полюбившемся ему Дальнем Востоке, в Уссурийской тайге, где он написал замечательные пейзажные полотна. Кстати, Куросава сам отыскал Юрия для совместной работы, еще в Японии просматривая репродукции его работ и там же посещая выставки!
А вот перед нами герои «Разговора о будущем». Кто они - эти ребята с открытыми лицами в свитерах и штормовках, внутренне собранные, задумчивые и ответственные? Строители БАМа или промышленных предприятий, архитекторы, планирующие новые города и поселки? Среди них мы видим самого Юрия (крайний слева), так органично вошедшего в ряд своих героев. Это поколение детей героев первых пятилеток (мама Юрия участвовала в строительстве Магнитки). И это не социальный заказ, а внутренний порыв самого художника, неслучайно большинство его работ сегодня находится в частных коллекциях. Он так и говорил: «Ездил на БАМ - хотелось заглянуть в завтрашний день»; «Они - завтрашнего дня».
Все хорошо, но... нет, наверное лишь мне придумалось подобное: в «Разговоре о будущем» присутствует нечто неуловимое из «Тайной вечери». Отчего такая печаль в глазах сидящего в центре стола признанного лидера этой группы? Что же такое неприятное, пугающее он вдруг мимолетно увидел, почувствовал в «прекрасном далеко»? Или не стоит «городить огород», приплетать сюда нашу горечь послезнания, ведь человек просто сосредоточился и размышляет о своем деле?
Николай Ерышев. Колхозный рынок. 1980.
«Колхозный рынок» Николая Ерышева явно несет отголоски итальянского Возрождения. Роскошная входная арка из белого камня, изобилие «плодов земных», люди, одетые небогато, но аккуратно, чисто, некоторые даже ярко.
Наталья Нестерова. Игра (На даче). 1982.
Дача, показанная в диптихе «Игра», обставлена слишком комфортно для заурядного дощатого домика на шести сотках. Скорее всего, это обжитой дом в престижном дачном поселке преуспевающей интеллигенции.
Николай Белянов. Киоск. 1979. Триптих.
Центральная часть триптиха.
Часть художников то ли играла в некий нарциссизм, в раздвоение-растроение личности, то ли и вправду страдала самолюбованием. Вот и на триптихе «Киоск» художник изобразил сам себя в качестве и продавца, и покупателя, и персоны на открытке.
Борис Тальберг. Тет-а-тет. 1977.
Разговор с самим собой, причем это «другое я» полностью обнажено и расковано. Но мне отчего вспомнилось такое: «Черт сказал, что он знаком с Борисовым / Это наш запойный управдом, / Черт за обе щеки хлеб уписывал, / Брезговать не стал и коньяком. / Кончился коньяк - не пропадем, / Съездим к трем вокзалам и возьмем. / Я устал, к вокзалам черт мой съездил сам...» (Владимир Высоцкий. «Про черта»).
Николай Белянов. Ожидание. 1979.
И снова киоск, пустой, без товаров, то ли уже закрытый, то ли еще не открытый (рано-рано утром), но почему-то подсвеченный. Молодая женщина - то ли киоскерша, то ли просто прохожая. Возможно, она ждет того, кто сопроводит ее до дома. Но не исключено и совсем другое - она ждет свежих утренних газет и журналов (до смартфонов с этими вашими интернетами еще целая жизнь). Дождется, сядет на электричку и поедет на работу, на «Красную розу» или «Большевичку»...
Вот такой вышел обзор выставки «НЕНАВСЕГДА». Он ведь не только и не столько о самой выставке, это повод вспомнить навсегда ушедшую от нас эпоху....