Облака, как души моих мышей
Давеча всю ночь под кроватью возилась мышь (возможно, и не одна). Чем-то шуршала, что-то жевала, уныло попискивала и, кажется, даже вздыхала. Тоже, между прочим, следствие странного этого лета - обычно мыши рвутся в дом где-нибудь в середине октября, когда на дворе становится совсем уж бесприютно, но к тому времени я уж бываю готов - затыкаю дыры да щели и пускаю в холодную мастерскую, через которую они, преимущественно, и просачиваются, самого злого кота. А тут какой-никакой, а еще август, дел других полно, не до щелей, да и кот днями и ночами шатается где-то - приходит через два дня на третий, весь драный и с безумным взглядом.
Мышь, в общем, не самое звучное на свете животное, но в пресловутой деревенской тиши, особенно глухой во втором часу ночи, когда утомились перебрехиваться собаки, завершилась ежевечерняя битва кошек с ежами и на грани слышимости отшумела за речкой и лесом ночная каширская электричка, шуметь может весьма изрядно. По этой части, впрочем, она в подметки не годится даже самой завалящей крысе, но крыс в дому у нас не бывало уж лет восемь, с тех пор как засыпал я старый земляной погреб, а взамен него был устроен погреб новый, с бетонированными стенами. В старом-то погребе крысы нет-нет, да и водились, а поскольку крышка его была остроумно оборудована прямо посреди жилой комнаты, то их ночные шумы приходилось выслушивать регулярно.
А нет, вру - пару лет назад был случай, когда молодая и, видимо, не шибко умная крыска случайно забрела в дом. Я-то слышал, как она весь вечер шоркалась по полу в соседней комнате, но так мне было неохота вставать, идти туда с фонарем (по причине ремонта стационарного света в помещении не было) и выяснять источник неуместных звуков, что я списал все на кошку и завалился спать. Ну и проснулся среди ночи от того, что крыса жизнерадостно скакала холодными лапами непосредственно у меня на роже. Большой ошибкой также было спросонья схватить грызуна и зашвырнуть его в дальний угол. Животина от такого обращения совершенно ополоумела, а глухой ночью выгонять из дома безумно скачущую (буквально - по стенам) крысу, пользуясь при том одним только старым веником, занятие какое-то чересчур уже увлекательное. Но, в общем, кое-как выставил её за дверь.
А с давешней мышью и веник бы не помог, поскольку моя кровать, под которой она поместилась, она только что называется кроватью, а на деле это довольно циклопического размаха сооружение, плод моих уникальных плотницких умений и привычки работать по принципу «глаза боятся, а руки из жопы». Сделана она из бруса 100х100 (что под рукой случилось) и намертво вмонтирована в конструкцию дома, а забираться на неё нужно по лестнице, так как собственно спальное место расположено на высоте почти полтора метра, под ним же сооружены вместительные шкафы, давно и безнадежно забитые барахлом разной степени полезности в хозяйстве. Где-то там, среди этих залежей, мышь и предавалась своим нехитрым занятиям, поэтому изгнать её нечего было и пытаться.
Подрёмывая под шорохи и писки, я припомнил вдруг совершенно другую историю.
Лет почти двадцать тому мы с приятелем в какой-то прохладный и сырой осенний день жгли костер на старой даче. Точнее, нетерпеливо его разжигали, поскольку дача была совершенно запущена, и открытый огонь был единственной возможностью приготовить какую-то горячую закуску, потребность в которой к тому времени откровенно назрела. Сырые дрова отчаянно чадили, не давая толком огня, и для ускорения процесса мы приволокли на растопку старые журналы с чердака. Были там, в основном, толстые литературные издания - «Знамя», «Новый мир» и «Москва» конца 80-х годов. Ну, кто читал такие журналы, тот знает, о чем я, а если кто нет, то приезжайте в гости, у меня в сортире целая пачка лежит.
Когда костер, наконец, разгорелся, а первая партия котлет была пожарена и употреблена под соответствующие напитки, мы, развалившись в старых креслах, вели беседы и машинально листали эти самые журналы. И вот в журнале, кажется, «Знамя» за 1989 год я наткнулся на стихотворение, которое показалось мне диким и смешным - я даже принялся его декламировать, и оба мы от души хохотали. Впрочем, были мы в тот момент выпиши, а в тот период жизни молоды и беспечны, так что простительно.
Я вырвал страницу со стихотворением из журнала и забрал с собой, а дома еще и перепечатал его в текстовый файл. Смешным оно мне уже не казалось, скорее даже наоборот - страшноватым. Впрочем, я про него скоро забыл, поскольку, опять же, был молод, беспечен, а часто еще и выпимши. И вот двадцать лет спустя вспомнил, благодаря взгоношившейся под кроватью мыши. Архивы с тех пор у меня каким-то чудом сохранились, с утра я покопался на дисках и нашел тот самый текстовый файл со стихотворением, прочитал его и… ну, ничего такого, в общем-то. Просто теперь я, кажется, понял. Вообще что-то дохуя понимать стал. То ли помру скоро, то ли наоборот.
Да, а стихи-то:
Если гора порождает мышь,
то я хотел бы иметь низину.
Две ночи кряду они матчиш
в печи играют, прося бензину.
И, притаившись, как кот, за дверцей,
я слышу их сатанинский свист,
но я не хочу им устроить Освенцим,
потому что я - гуманист.
Мышь ,ведь тоже - двунога, особо когда
встает от растерянности на попа,
а я, от размокшей устав дороги,
хочу быть на время четвероногим.
Кыш не прогонит шальную мышь,
поскольку у мыши - свой интерес.
Ей этот, в общем, привычен кыш,
как выстрел в финале чеховских пьес.
Она, словно Разин, взирает косо,
как будто близко лихое времечко.
Скрипит, как несмазанные колеса,
и жрет известку, как баба семечки.
Товарищ! Побелка ведь дорога
и в ночь сглодать ее всю - не дело.
Такая б, наверно, одна могла
слюной перекрасить двоих Отелло.
Вот снова скрипнула, но потише,
будто разнашивает сапоги.
Человек ведь, в сущности, в подчиненьи у мыши,
если даже возьмет ее за грудки.
За каждой мышью есть черный ход,
ведущий в подземное государство.
А с человеком - лишь черный кот,
которому связываться не в понт.
Он лишь оближет свой белый галстук.
Говорят, от мышей помогает мышьяк,
но жрут его брошенные мужья.
Есть заповедь «не убий», но сего
пониманья в нас нет, конечно.
Возлюбить же мышь,
как ближнего своего,
мне легче, чем выгнать ее из печки.
...Я сижу у печки, горбат и пуст,
шепча элегические слова.
Я - грешен и вряд ли уже спасусь,
потому и запаливаю дрова.
Иду во двор. Изо всех щелей
выходит дым, разбудив окрест.
Облака, как души моих мышей,
бегут пунктиром за дальний лес.
Прим. 1: Текст дан в том виде, в каком я его набрал с листа еще тогда.
Прим. 2: Автор, как я выяснил, Юрий Арабов.
Прим. 3: На фото - я, в тот самый день, или в другой такой же примерно тогда.
Мышь, в общем, не самое звучное на свете животное, но в пресловутой деревенской тиши, особенно глухой во втором часу ночи, когда утомились перебрехиваться собаки, завершилась ежевечерняя битва кошек с ежами и на грани слышимости отшумела за речкой и лесом ночная каширская электричка, шуметь может весьма изрядно. По этой части, впрочем, она в подметки не годится даже самой завалящей крысе, но крыс в дому у нас не бывало уж лет восемь, с тех пор как засыпал я старый земляной погреб, а взамен него был устроен погреб новый, с бетонированными стенами. В старом-то погребе крысы нет-нет, да и водились, а поскольку крышка его была остроумно оборудована прямо посреди жилой комнаты, то их ночные шумы приходилось выслушивать регулярно.
А нет, вру - пару лет назад был случай, когда молодая и, видимо, не шибко умная крыска случайно забрела в дом. Я-то слышал, как она весь вечер шоркалась по полу в соседней комнате, но так мне было неохота вставать, идти туда с фонарем (по причине ремонта стационарного света в помещении не было) и выяснять источник неуместных звуков, что я списал все на кошку и завалился спать. Ну и проснулся среди ночи от того, что крыса жизнерадостно скакала холодными лапами непосредственно у меня на роже. Большой ошибкой также было спросонья схватить грызуна и зашвырнуть его в дальний угол. Животина от такого обращения совершенно ополоумела, а глухой ночью выгонять из дома безумно скачущую (буквально - по стенам) крысу, пользуясь при том одним только старым веником, занятие какое-то чересчур уже увлекательное. Но, в общем, кое-как выставил её за дверь.
А с давешней мышью и веник бы не помог, поскольку моя кровать, под которой она поместилась, она только что называется кроватью, а на деле это довольно циклопического размаха сооружение, плод моих уникальных плотницких умений и привычки работать по принципу «глаза боятся, а руки из жопы». Сделана она из бруса 100х100 (что под рукой случилось) и намертво вмонтирована в конструкцию дома, а забираться на неё нужно по лестнице, так как собственно спальное место расположено на высоте почти полтора метра, под ним же сооружены вместительные шкафы, давно и безнадежно забитые барахлом разной степени полезности в хозяйстве. Где-то там, среди этих залежей, мышь и предавалась своим нехитрым занятиям, поэтому изгнать её нечего было и пытаться.
Подрёмывая под шорохи и писки, я припомнил вдруг совершенно другую историю.
Лет почти двадцать тому мы с приятелем в какой-то прохладный и сырой осенний день жгли костер на старой даче. Точнее, нетерпеливо его разжигали, поскольку дача была совершенно запущена, и открытый огонь был единственной возможностью приготовить какую-то горячую закуску, потребность в которой к тому времени откровенно назрела. Сырые дрова отчаянно чадили, не давая толком огня, и для ускорения процесса мы приволокли на растопку старые журналы с чердака. Были там, в основном, толстые литературные издания - «Знамя», «Новый мир» и «Москва» конца 80-х годов. Ну, кто читал такие журналы, тот знает, о чем я, а если кто нет, то приезжайте в гости, у меня в сортире целая пачка лежит.
Когда костер, наконец, разгорелся, а первая партия котлет была пожарена и употреблена под соответствующие напитки, мы, развалившись в старых креслах, вели беседы и машинально листали эти самые журналы. И вот в журнале, кажется, «Знамя» за 1989 год я наткнулся на стихотворение, которое показалось мне диким и смешным - я даже принялся его декламировать, и оба мы от души хохотали. Впрочем, были мы в тот момент выпиши, а в тот период жизни молоды и беспечны, так что простительно.
Я вырвал страницу со стихотворением из журнала и забрал с собой, а дома еще и перепечатал его в текстовый файл. Смешным оно мне уже не казалось, скорее даже наоборот - страшноватым. Впрочем, я про него скоро забыл, поскольку, опять же, был молод, беспечен, а часто еще и выпимши. И вот двадцать лет спустя вспомнил, благодаря взгоношившейся под кроватью мыши. Архивы с тех пор у меня каким-то чудом сохранились, с утра я покопался на дисках и нашел тот самый текстовый файл со стихотворением, прочитал его и… ну, ничего такого, в общем-то. Просто теперь я, кажется, понял. Вообще что-то дохуя понимать стал. То ли помру скоро, то ли наоборот.
Да, а стихи-то:
Если гора порождает мышь,
то я хотел бы иметь низину.
Две ночи кряду они матчиш
в печи играют, прося бензину.
И, притаившись, как кот, за дверцей,
я слышу их сатанинский свист,
но я не хочу им устроить Освенцим,
потому что я - гуманист.
Мышь ,ведь тоже - двунога, особо когда
встает от растерянности на попа,
а я, от размокшей устав дороги,
хочу быть на время четвероногим.
Кыш не прогонит шальную мышь,
поскольку у мыши - свой интерес.
Ей этот, в общем, привычен кыш,
как выстрел в финале чеховских пьес.
Она, словно Разин, взирает косо,
как будто близко лихое времечко.
Скрипит, как несмазанные колеса,
и жрет известку, как баба семечки.
Товарищ! Побелка ведь дорога
и в ночь сглодать ее всю - не дело.
Такая б, наверно, одна могла
слюной перекрасить двоих Отелло.
Вот снова скрипнула, но потише,
будто разнашивает сапоги.
Человек ведь, в сущности, в подчиненьи у мыши,
если даже возьмет ее за грудки.
За каждой мышью есть черный ход,
ведущий в подземное государство.
А с человеком - лишь черный кот,
которому связываться не в понт.
Он лишь оближет свой белый галстук.
Говорят, от мышей помогает мышьяк,
но жрут его брошенные мужья.
Есть заповедь «не убий», но сего
пониманья в нас нет, конечно.
Возлюбить же мышь,
как ближнего своего,
мне легче, чем выгнать ее из печки.
...Я сижу у печки, горбат и пуст,
шепча элегические слова.
Я - грешен и вряд ли уже спасусь,
потому и запаливаю дрова.
Иду во двор. Изо всех щелей
выходит дым, разбудив окрест.
Облака, как души моих мышей,
бегут пунктиром за дальний лес.
Прим. 1: Текст дан в том виде, в каком я его набрал с листа еще тогда.
Прим. 2: Автор, как я выяснил, Юрий Арабов.
Прим. 3: На фото - я, в тот самый день, или в другой такой же примерно тогда.