Everything is wrong
Жара. Духота. Неуёмные мухи, кружат над каждым, кто находиться в области их виденья. Мне нужны всего пятнадцать минут. Пятнадцать. Я не прошу больше. Мне надо всего лишь проехать две станции на электричке, и я дома. Все. Больше мне ничего не надо. Но нет. Все только начинается. Мало того что я бежал. Бежал в джинсах и теплой черной футболке. Я опаздывал на эту электричку. Я не знал когда следующая, я и понятия не имел, но я знал, что хочу выбраться оттуда как можно быстрей. Весь мокрый, с большим тяжелым рюкзаком, я вбежал в самый последний вагон.
Конечно же, весь вагон был набит битком, поэтому мне пришлось остановиться в тамбуре.
Не сорить, не курить, стоп-кран, не прислоняться.
Конечно же, все сорили, курили, стопкранили и прислонялись.
Две станции, две станции, пятнадцать минут.
В тамбуре было всего пять человек.
Я, мужчина и женщина слева с бидоном пива, толстый мужчина в очках, в противоположной стороне, старая, грязная, низенькая женщина, курящая какую-то дрянь и лысый худой мужчина напротив нее.
Стоял какой-то резкий запах. Нет не сигарет. Или очень дешевых духов или какой-то гадости для подмышек, которая все равно не спасает в этой духоте и зное.
Первым начал толстый мужчина в очках. Он повернулся к окну и стал громко скандировать разные разности вроде “шлюха”, “сука”, “уродка”… И так далее. Причем он так ярко, экспрессивно и эмоционально доказывал окну, что “какая же она уродка”, что от этого даже очень захотел в туалет мужчина с бидоном пива, он очень нервничал. От этого, почему то, когда мы остановились на перекур в Яхроме, мужчина с пузом прекратил свои дебаты с окном, наверное, они пришли к полному взаимопониманию.
Я молчал, я все это время молчал, мама мне всегда запрещала разговаривать с незнакомцами. И правильно делала.
И все молчали, ведь мужчина с бидоном ушел в соседний тамбур, только без бидона конечно.
Но молчание вдруг прервала страшная, грязная, маленькая женщина, она спросила у худого дяденьки напротив банальнейший вопрос, а скоро до Дмитрова? На что этот мужчина завопил, судорожно затрясся, говоря что-то про то, что еще часа два ехать, и вообще, здесь написано не курить, а вы курите, и какую-то подобную хрень, но я уже не обращал внимания, двери распахнулись, и выпорхнул, навстречу свежему воздуху.
Осталось пять минут. Не больше. Все. Я на свободе.
Конечно же, весь вагон был набит битком, поэтому мне пришлось остановиться в тамбуре.
Не сорить, не курить, стоп-кран, не прислоняться.
Конечно же, все сорили, курили, стопкранили и прислонялись.
Две станции, две станции, пятнадцать минут.
В тамбуре было всего пять человек.
Я, мужчина и женщина слева с бидоном пива, толстый мужчина в очках, в противоположной стороне, старая, грязная, низенькая женщина, курящая какую-то дрянь и лысый худой мужчина напротив нее.
Стоял какой-то резкий запах. Нет не сигарет. Или очень дешевых духов или какой-то гадости для подмышек, которая все равно не спасает в этой духоте и зное.
Первым начал толстый мужчина в очках. Он повернулся к окну и стал громко скандировать разные разности вроде “шлюха”, “сука”, “уродка”… И так далее. Причем он так ярко, экспрессивно и эмоционально доказывал окну, что “какая же она уродка”, что от этого даже очень захотел в туалет мужчина с бидоном пива, он очень нервничал. От этого, почему то, когда мы остановились на перекур в Яхроме, мужчина с пузом прекратил свои дебаты с окном, наверное, они пришли к полному взаимопониманию.
Я молчал, я все это время молчал, мама мне всегда запрещала разговаривать с незнакомцами. И правильно делала.
И все молчали, ведь мужчина с бидоном ушел в соседний тамбур, только без бидона конечно.
Но молчание вдруг прервала страшная, грязная, маленькая женщина, она спросила у худого дяденьки напротив банальнейший вопрос, а скоро до Дмитрова? На что этот мужчина завопил, судорожно затрясся, говоря что-то про то, что еще часа два ехать, и вообще, здесь написано не курить, а вы курите, и какую-то подобную хрень, но я уже не обращал внимания, двери распахнулись, и выпорхнул, навстречу свежему воздуху.
Осталось пять минут. Не больше. Все. Я на свободе.