Я иду вверх по Манесова и танцую под на полную громкость включенного Шнура в плеере:
Акоголик и придурок! - полоборота вправо .
Алкоголик и придурок! - влево и вперед.
Меня никто не видит, в три ночи все чехи давно спят. Им, наверное, снится, как они завтра поедут на метро на работу. Вчера был понедельник, завтра будет вторник. Эта ночь никогда не кончится. И мы будем жить вечно, я это знаю абсолютно точно. По ограде забора скачет рыжая ночная белка. (Ночные белки вообще в природе есть? Есть у меня одна знакомая белка, и мне кажется, она вполне могла бы вести ночной образ жизни) Белка в две секунды преодолевает пять метров по забору, потом прыгает на дерево и исчезает в парке.
Окна моей квартиры на Польской смотрят прямо на парк. Ригровы сады - это лучшие закаты в Праге. Ригровы сады - это самый мягкий газон прямо перед моими окнами на четвертом этаже. Летним вечером просто невозможно пересечь парк и не встретить никого из моих знакомых с бутылкой вина. Или знакомых без вина. Но эти уже на пути в магазин. Потому что Ригровы сады - это лучшее место, чтобы пить вино на послеобеденном солнце, почитать для души Фромма или приготовиться у экзамену по теологии. И тот факт, что мой интернет добивает прямо до лужайки, реально вызывает у всех наших недетскую зависть.
Лена угощает меня сигаретой из оранжевой пачки Пэл-Мэла с большой черной надписью «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ». Когда я уезжал, такие пачки еще не делали, и поэтому для меня, привыкшего к «SMOKING KILLS», это все выглядит более интимно и как-то более по-домашнему. Я с отвращением затягиваюсь и делаю большой глоток из бутылки дешевого Ламбруско. Завтра Лена улетает обратно в Новосибирск и уже можно будет столько не пить . Сквозь едва распустившиеся кусты на склоне холма виден оранжевый диск закатного солнца, силуэт пражского замка и садящиеся в закат самолеты.
После концерта, когда мы сидим за длинным столом в баре Вагона, курим и пьем пиво, Алена и Катя хором читают мне стихи. Меня накрывает. Ведь они никогда не слышали Кландестино. Они моложе моих пионеров из шестого отряда в лагере Волна в 98м году. Они не ездили в поезде Москва - Севастополь и видели Коктебель только на фотографиях из семейного альбома. Но то, что они делают прямо сейчас - это очень круто. Наверное, гдето в 11м классе школы мой поезд проскочил развилку и мне больше не пришлось выбирать между летом в фанских горах и поэтическими вечерами в кафе Маяк. Я хочу открыть тетрать и писать, потому что это так объемно и так красиво, что нет никакой возможности просто слушать и смотреть. Но у меня никогда не было молескина, да и звать меня не Женя Махина, поэтому я стою и, прислонившись спиной к столу напротив, стараюсь запомнить. Но новые строфы накатывают волнами и исчезают в темноте бара под разряды рифм. Катя видит мое замешательство, запрокидывает голову, отбрасывает с лица прядку волос и нараспев декламирует:
Кто Вас любил восторженней, чем я?
Храни Вас Бог, храни Вас Бог, храни Вас Боже.
Стоят сады, стоят сады, стоят в ночах.
И Вы в садах, и Вы в садах стоите тоже.
Алена подхватывает и дальше они читают хором, причем одна немного отстает и поэтому получается в два голоса, как будто эхом в трубке телефона один голос отражается в другом.
Я вальсирую по Бланицкой. Бланицка пустынна. Внизу, у трамвайных путей, мигает желтым светом дежурный светофор. В ушах надрывается Шнур:
Страдаю, я по тебе страдаю,
Бухаю , десятый день бухаю
Ленинград прекрасен и через 10 дней, и через 20 лет. Пушкин с Блоком, понятное дело, прекрасны гораздо дольше, но только когда Пушкина читает Алена. А Блока читает Катя. Полоборота вправо. Влево и вперед. Дальше по Польской, и синяя линия парковочной зоны скачет по брусчатке вместе с духовой секцией Ленинграда.
Назавтра мне идти подавать отчеты в налоговую, обязательно зарегистрировать новую сумму ежемесячных платежей в пенсионном фонде и не забыть настроить интернет банк, чтобы все три миллиона переводов, которые мне надо делать каждый месяц за газ, электричество и интернет. И за квартиру, и в страховую и в налоговую. И за гараж и за телефон и за воду - происходили сами по себе еще полгода.
Потому что на прошлой неделе у нас в Праге началось лето, и мне уже абсолютно нет до всего до этого никакого дела.
Originally published at
Petr Shelomovskiy. You can comment here or
there.