Иван забил окна избы досками и почавкал по грязи на мобилизационный пункт.
Деревня Гомосяки Пензючного уезда, что под Москвой, опустела - все мужики ушли на фронт, а баб там и сроду не было.
Но интересно в этой истории не название деревни (перевод с древнетатарского - русские, которых мы поимели), а то, что частичная мобилизация хоть и не стала полной, но превратилась в перманентную, а тройки бдительных гэбистов перестали расстреливать врагов народа и троцкистов, а стали гонятся с повестками за недомобилизованными.
Но в полном соответствии с законом советской страны, а то не дай боже!
Иван топал по грязи, обходя расконсервированные советские танки, на которых какая-то прощелыга нарисовала недоделанную свастику вместо звезды и думал думку.
Он не сомневался в том, что надо воевать с нацистами, и что мужики с хутора через границу, с которыми он год назад бухал ихнюю горилку вместо своей водки, и есть те самые нацисты.
Это было ясно.
Начальство так сказало, а в Советском Союзе даже пьяные гусары и троцкисты никогда не спорили с начальником, особенно если он был полковником в форме НКВД.
Другое волновало Ивана.
Цифры (Иван успел закончить 3 года церковно-приходского университета до революции).
Иван в уме никак не мог решить простое уравнение: если враг потерял половину своей армии, а мы только шесть тысяч русских богатырей плюс добавляем к ним аж цельных 300 тысяч, то почему мы отступаем на восток, а не на запад?
Присел Иван на пенек, достал бумажку и карандаш, чтобы решить загадку, но тут подлетел советский БПЛА, захваченный врагами (?!!!), и не стало Ивана.
-Тьфу, - сказала тройка и побежала искать очередной кусочек пушечного мяса.
Ведь частичную мобилизацию никто не отменял.