Милость к падшим призывал....
В день медиков нельзя не вспомнить выдающихся людей этой замечательной профессии
Оригинал взят у mysea в Милость к падшим призывал....
Морозной февральской ночью по пустынному темному Малому Казенному переулку, что в окрестностях Курского вокзала, шел одинокий человек в длинной шубе с саквояжем в руках. Редко кто решался появиться в этих опасных краях в одиночку, да еще поздней ночью. Уж очень краях разбойничал народ. И , конечно, запоздалый прохожий не избежал грабежа. Трое душегубов окружили его и, поигрывая ножами, велели снять шубу.
Человек послушно начал ее стягивать и приговаривать: «Голубчики, вы меня только доведите до больного, а то я сейчас озябну. Месяц февраль. Если хотите, приходите потом ко мне в больницу Полицейскую, спросите Гааза, вам шубу отдадут». Те как услышали: «Батюшка, да мы тебя не признали в темноте! Прости!» Разбойники бросились перед доктором на колени, потом не только довели до пациента, чтобы еще кто-нибудь не ограбил, но и сопроводили назад. После этого происшествия нападавшие дали зарок более никогда не разбойничать. Один из них впоследствии стал истопником в больнице Гааза (она же - Полицейская), а двое других -- санитарами. Ничего удивительного, ведь в роли потенциальной жертвы оказался уважаемый в криминальном мире человек - врач Фридрих Гааз.
Большинство москвичей узнавали знаменитого доктора издалека. Зимой - по его шубе. В другие времена года - по долговязой сутулой фигуре.
. Истории о добром докторе Федоре Петровиче Гаазе до сих пор рассказывают в больницах и тюрьмах Москвы, но фактические подробности его жизни мало кому известны. В ней не было «чужой» боли и «плохих» людей. Не было своей семьи, так как он считал, что не хватит времени на отверженных: каторжников, бедных, больных. Он был католиком, но строгий свт. Филарет (Дроздов) благословил служить молебен о его здравии. Свою жизнь он прожил , отдавая все, что у него есть, людям.
Появился на свет Фридрих Гааз в небольшом немецком городке Мюнстерайфель в 1780 году
И дед его, и отец были медиками, поэтому вполне естественно, что Фридрих пошел по стопам своих родственников. Окончил медицинский факультет Венского университета, а поскольку оказался незаурядным эскулапом, очень быстро стал модным врачом.
Естественно, что на него обратили внимание не только земляки, но и иноземные вельможи. Одним из первых оценил его способности князь Репнин и пригласил молодого врача в 1806 году в Москву. Тот предложение принял и уже спустя несколько лет стал одним из самых известных лекарей Первопрестольной. Был Фридрих и уважаем императрицей Марией Федоровной, по протекции которой стал главным врачом Павловской больницы. А частная практика давала ему такой доход, что Гааз смог купить себе не только шикарный особняк в центре Москвы, но и усадьбу неподалеку от города.
Гааз исследовал все Кавказское Пятигорье, и испробовал на себе действие местных целебных минеральных вод. Он первым довольно полно описал флору Предкавказья. Как итог своего путешествия Д-р Гааз написал книгу об истории и целебных свойствах минеральных вод Пятигорья, и, в сущности, создал новую отрасль медицины - курортологию.
Открытия д-ра Гааза привели к созданию курортов Ессентуки, Железноводск, Кисловодск.
22 февраля 1811 г. статс-секретарь Молчанов уведомил министра полиции о производстве Гааза в надворные советники, вследствие обращения государем особого внимания на отличные способности, усердие и труды доктора Гааза «не токмо в исправлении должности в Павловской больнице (в Москве), но и неоднократно им оказанные во время пребывания при кавказских целительных водах». Словом, Гааз - модный успешный и богатый врач и исследователь.
В канун нашествия Наполеона Гааз уезжает в Германию,к постели умирающего отца. Но с началом боевых действий в 1812 году возвращается в Россию. Всю Отечественную войну он работает в полевых госпиталях в качестве рядового хирурга. И только после окончания войны возвращается в Москву. Его профессионализм был оценен, и в 1825 году Фридриху была пожалована должность главного врача Москвы. Для доктора эта служба была не из легких: для наведения порядка в запущенном медицинском хозяйстве, помимо административно-медицинской работы, постоянно приходилось бороться со всякого рода злоупотреблениями и просто воровством. Это, конечно, вызывало раздражение и злобу чиновников, спокойно занимавших свои "теплые" места в городской администрации. Полился поток жалоб и кляуз на "беспокойного доктора". Многое из того, что хотелось достигнуть, Федору Петровичу Гаазу так и не удалось осуществить, он был вынужден подать в отставку. Гааз снова успешно занялся частной практикой, приносившей ему весьма большой доход.
Может быть, Фридрих Петрович так и остался бы просто талантливым и модным врачом, но тут в его судьбу вмешался случай.
Генерал- губернатор Голицын предложил ему возглавить Попечительский совет о тюрьмах и стать главным врачом московских тюрем. Здесь мы снова приведем цитату из биографического очерка о докторе Гаазе А.Ф. Кони.
«…Тюрьмы России в описываемое время - мрачные, сырые комнаты со сводами, почти совершенно лишенные чистого воздуха, очень часто с земляным или гнилым деревянным полом, ниже уровня земли. Свет проникает в них сквозь узкие, наравне с поверхностью почвы, покрытые грязью и плесенью и никогда не отворяющиеся окна, если же стекло в оконной раме случайно выбито, оно по годам не вставляется и чрез него вторгаются непогода и мороз, а иногда стекает и уличная грязь. Нет ни отхожих мест, ни устройств для умывания лица и рук, ни кроватей, ни даже нар. Все спят вповалку на полу, подстилая свои кишащие насекомыми лохмотья, и везде ставится на ночь традиционная «параша». Эти помещения битком набиты народом.
В этих местах, предназначенных, при их учреждении, для возможного исправления и смягчения нравов нарушителей закона, широко и невозбранно царили разврат, нагота, холод, голод и мучительство. Разврат - потому, что в съезжих домах женщины не отделялись от мужчин, да и в других тюрьмах никаких серьезных преград между местами содержания мужчин и женщин не существовало, а надзор за теми и другими возлагался на голодных гарнизонных солдат и продажных надсмотрщиков, получавших ни с чем несообразное грошовое содержание. Люди одного пола содержались вместе, несмотря ни на различие возраста, ни на разность повода, по которому они лишены свободы. Дети, взрослые и старики сидели вместе; заподозренные в преступлении или виновные в полицейских нарушениях - вместе с отъявленными злодеями, которые по годам вследствие судебной волокиты заражали нравственно все молодое и восприимчивое, что их окружало.»
Начал свою деятельность Фридрих Петрович с борьбы за упразднение кандального прута. Прут был введен в 1825 году в целях предупреждения побегов. Группы по 8-10 человек (разных по возрасту, выносливости и состоянию здоровья) укреплялись за наручники к одному пруту, с которого людей не снимали даже ночью. Расковывали "нанизанных" на прут на короткое время, только при необходимости снять того, кто уже просто не мог идти.Прииспособление было абсолютно зверское и причиняющее заключенным ужасные страдания.
Гааз решил добиться искоренения этого варварства. Был он человеком очень острым на язык. И когда на заседании Попечительского совета послышались слова, что каторжане уже привыкли к своим кандалам, Гааз язвительно сказал: «А вы знаете анекдот о кухарке, которая сдирала кожу с живого угря? Так вот, один из гостей случайно зашел в это время на кухню и потрясенно спросил: «Как вы можете это делать?!». На что кухарка спокойно ответила: «Да они к этому уже привыкши».
Доктор добился своего : прут был выведен из употребления. На очереди были кандалы.
Будучи естествоиспытателем, к ужасу своих домашних и именитых пациентов, доктор проходил в кандалах, не снимая их, целую неделю. А потом на очередном заседании комитета продемонстрировал своим сотоварищам запястья в струпьях. И предложил повторить эксперимент. Как вы догадываетесь, желающих не оказалось.
Гааз купил несколько кузниц, и в них стали изготавливать облегченные кандалы по нарисованному им образцу. После долгих сражений с чиновниками Тюремное ведомство приняло новые оковы за образец, а заключенные нарекли кандалы «гаазовскими».
Много сил Федор Гааз уделял и Московскому тюремному замку, ныне Бутырской тюрьме. Тюрьма эта появилась в 70-е годы XVIII столетия и была довольно грязная, плохо застроенная, не имела канализации. Внутри был храм, но очень тесный. Гааз и святитель Филарет добились, чтобы храм расширили. Вокруг специально построили камеры, и заключенные, которые не помещались внутри, могли наблюдать за службой. Во дворах тюрьмы посадили сибирские тополя для очищения воздуха, а вокруг был проведен дренаж и устроены мостовые. Гааз организовал для заключенных мастерские: портняжную, сапожную, столярную, переплетную. (Столярная мастерская действует до сих пор, там делают самые дешевые в наше время табуретки.)
Соньку-Золотую ручку заковывают в кандалы. Сахалин.
Как-то Бутырскую тюрьму посетил император Николай I. Ему шепнули, что некоторые заключенные симулируют, а Гааз их покрывает. Николай стал выговаривать доктору, тот упал на колени. Император говорит: «Ну полно, Федор Петрович, я вас прощаю». А тот отвечает: «Я не за себя прошу, а за заключенных. Посмотрите, они слишком старые, чтобы отбывать наказание. Отпустите их на волю». Император был настолько растроган, что пятерых амнистировал.
Рядом с Бутыркой Гааз организовал приют для детей, чьи родители находились в тюремном замке. Чтобы облегчить участь родственников, оставшихся без кормильца, Гааз устроил, во-первых, дом дешевых квартир для жен заключенных, а во-вторых, школу для детей сосланных родителей.
С именем доктора Гааза связана история Троицкой церкви, которая белеет на фоне густых крон Воробьевых гор. Завершение строительства Троицкой церкви приписывают знаменитому «святому доктору» Ф. Гаазу, который заботился о заключенных местной пересыльной тюрьмы, устроенной из бывших бараков для рабочихстроителей витберговского храма Христа Спасителя. Он хотел, чтобы арестанты были как-то приписаны к этой церкви, имели возможность посещать богослужения и «окормляться» у ее священников.
Отдельной заботы требовали этапы заключенных. Гааз вошел в соглашение с двумя московскими предпринимателями - с лесопромышленником-старообрядцем Рахмановым и булочниками Филипповыми. Этапируемых вели из Воробьевской пересыльной тюрьмы через весь город около трех часов. Чтобы они перед выходом из Москвы отдохнули, за счет Рахманова в районе нынешней площади Ильича был устроен небольшой полуэтап - отгороженный дворик, где заключенные могли сесть, попрощаться с родными. Там же сердобольные москвичи наделяли этапируемых снедью и деньгами. Филипповы поставляли всем заключенным ситные калачи: их специально пекли на соломе, на хорошо просеянном тесте, они не черствели и очень помогали в дороге.
Кроме того, Гааз добился, чтобы Александровская больница за счет государства принимала на лечение бездомных и тех, кто после отбытия наказания не мог обеспечить себя медицинской помощью. Московская поговорка гласила :"У Гааза нет отказа"
Надо сказать, что у главного тюремного врача было очень много недругов. В первых рядах стояли чиновники, которые пытались доказать, что «утрируя свою филантропию, сей член комитета только развращает преступников и даже целуется с ними. Доктор Гааз, как мы считаем, не только бесполезен, но даже вреден на этом месте, побуждая арестантов к ропоту и неповиновению. Поэтому следует удалить доктора от сей обязанности». А.Ф. Кони,сопоставляея личность доктора Гааза с Джоном Говардом, известным английским общественным деятелем конца ХVШ века, писал: «Не уступая в своем роде и на своем месте Говарду, человек цельный и страстно-деятельный, восторженный представитель коренных начал человеколюбия, он был поставлен далеко не в такие условия, как знаменитый английский филантроп. Последнему достаточно было встретить, проверить и указать зло, чтобы знать, что данный толчок взволнует частный почин и приведет в движение законодательство.
Но Гааза окружали косность личного равнодушия, бюрократическая рутина, почти полная неподвижность законодательства и целый общественный быт, во многом противоположный его великодушному взгляду на человека. Один, очень часто без всякой помощи, окруженный неуловимыми, но осязательными противодействиями, он должен был ежедневно стоять на страже слабых ростков своего благородного, требовавшего тяжкого и неустанного труда, посева.»
Известен разговор доктора с митрополитом Филаретом о судьбе осужденных.
«- Вы все говорите о невинно осужденных, Федор Петрович, но таких нет, не бывает. Если уж суд подвергает каре, значит, была на подсудимом вина...
Гааз вскочил и поднял руки к потолку.
- Владыко, что Вы говорите?! Вы о Христе забыли.
Вокруг тяжелое, испуганное молчание. Гааз осекся, сел и опустил голову на руки.
Митр. Филарет глядел на него, прищурив и без того узкие глаза, потом склонил голову на несколько секунд.
- Нет, Федор Петрович, не так. Я не забыл Христа... Но, когда я сейчас произнес поспешные слова... то Христос обо мне забыл.»
Все последние годы своей жизни Фридрих Петрович посвятил благоустройству тюрем. Оставшись без семьи, он продал и свой шикарный особняк, и усадьбу, поменял роскошный выезд на обшарпанную пролетку. Сам же поселился в казенной квартире при полицейской больнице в Малом Казенном переулке. Питался он исключительно тем же, что и пациенты. Щи, каша. После завтрака осматривал больных, после чего на повозке, запряженной клячами, отправлялся по тюрьмам. Причем в его саквояже всегда были фрукты и конфеты, которыми он одаривал заключенных. На недоуменный вопрос одного из тюремщиков, зачем он это делает, Гааз ответил, что, дескать, пшенкой заключенных и так накормят, а вот сладеньким их побаловать некому.
Если в кармане были деньги, то и их Фридрих Петрович раздавал. Наверное, как бы сказали сегодня, сувениром стали простые носовые платки, которыми Гааз одаривал, как он говорил, «шморкатых». Те врачи, которые его знали, вспоминали, что доктор мог находиться по нескольку часов в палате, где лежали больные, пораженные гангреной. Даже привыкшие ко всему врачи не могли оставаться в смердящем помещении дольше нескольких минут.
Просыпался Гааз около шести утра, пил настой на смородиновом листе. Молился - у него была в доме католическая церковь Петра и Павла. С половины седьмого утра начинался прием страждущих. Обычно он продолжался до 8-9 часов утра (иногда - до 14 часов). Затем Гааз ехал в пересыльную тюрьму на Воробьевы горы, в 12 часов он обедал - кашей, овсяной или гречневой - и отправлялся в Бутырку. После этого объезжал свои больницы. Вечером опять посещал храм Петра и Павла, ужинал - опять же гречневой кашей или овсянкой на воде без соли и сахара - и возвращался в больницу. Прием порой продолжался до 11 часов вечера. К часу ночи Гааз засыпал. И так изо дня в день.
Удивительно, как Гааз везде успевал. Ездил он в старой пролетке. Изначально у него была четверка с каретой, но со временем он ее продал - вместе с домом, картинной галереей, суконной фабрикой и загородным поместьем, - чтобы деньги раздать заключенным и нищим. В старости для езды по городу Гааз покупал на конном рынке лошадей, предназначенных на убой.
Доктор Гааз не только лечил болезни. Он лечил еще и души. Незадолго до смерти он за свой счет издал брошюру под названием «Азбука христианского благонравия. Об оставлении бранных и укоризненных слов и вообще неприличных на счет ближнего выражений или о начатках любви к ближнему».
Скончался Гааз 16 августа 1853 года. Прослышав о его смерти, в день похорон для прощания с народным лекарем к православной церкви, где отпевал раба Божьего Федора - католика Фридриха Гааза - сам митрополит Филарет, потянулись люди. Конечно же, власти догадывались, что на похоронах будет присутствовать множество народу. Но даже генерал-губернатор Закревский не предполагал, что придет более 50 тысяч человек. С раннего утра к церкви стекались и почтенные купцы, и простолюдины, и даже оборванцы с Хитровского рынка. Вдоль всей процессии расположились казаки. Но когда полицмейстер, руководивший обеспечением порядка, увидел спокойную и скорбную толпу, он распустил разъезды. А сам пошел за гробом, который несли на руках. Похоронили доктора Гааза на немецком Введенском кладбище. Все его имущество ушло на благотворительность, поэтому хоронили его за счет полиции.
На его могиле водрузили гранитный крест. В память о Фридрихе Петровиче его имя присвоили тюремной больнице в Петербурге. К чести москвичей, памятник Федору Петровичу Гаазу стоит не только на Введенском кладбище, где он похоронен, но и в одном из переулков около Земляного вала, во дворе бывшей Полицейской больницы (современный адрес - Малый Казенный переулок, д. 5). На обоих памятниках можно прочесть: "Спешите делать добро".
P.S. Удивительно, нашелся и ответил мне родственник доктора Гааза. Вот уж чудо, действительно. Он прислал семейную молитву. "Всемогущий Боже, даровавший слуге Твоему доктору Фёдору Гаазу жар любви и милосердие к страждущим, молим Тебя прославить его в сонме Твоих святых, дабы явить в нем образец жизни, отданной Богу, и христианского служения ближним через деятельное сострадание к бедным и униженным. Аминь."
Оригинал взят у mysea в Милость к падшим призывал....
Морозной февральской ночью по пустынному темному Малому Казенному переулку, что в окрестностях Курского вокзала, шел одинокий человек в длинной шубе с саквояжем в руках. Редко кто решался появиться в этих опасных краях в одиночку, да еще поздней ночью. Уж очень краях разбойничал народ. И , конечно, запоздалый прохожий не избежал грабежа. Трое душегубов окружили его и, поигрывая ножами, велели снять шубу.
Человек послушно начал ее стягивать и приговаривать: «Голубчики, вы меня только доведите до больного, а то я сейчас озябну. Месяц февраль. Если хотите, приходите потом ко мне в больницу Полицейскую, спросите Гааза, вам шубу отдадут». Те как услышали: «Батюшка, да мы тебя не признали в темноте! Прости!» Разбойники бросились перед доктором на колени, потом не только довели до пациента, чтобы еще кто-нибудь не ограбил, но и сопроводили назад. После этого происшествия нападавшие дали зарок более никогда не разбойничать. Один из них впоследствии стал истопником в больнице Гааза (она же - Полицейская), а двое других -- санитарами. Ничего удивительного, ведь в роли потенциальной жертвы оказался уважаемый в криминальном мире человек - врач Фридрих Гааз.
Большинство москвичей узнавали знаменитого доктора издалека. Зимой - по его шубе. В другие времена года - по долговязой сутулой фигуре.
. Истории о добром докторе Федоре Петровиче Гаазе до сих пор рассказывают в больницах и тюрьмах Москвы, но фактические подробности его жизни мало кому известны. В ней не было «чужой» боли и «плохих» людей. Не было своей семьи, так как он считал, что не хватит времени на отверженных: каторжников, бедных, больных. Он был католиком, но строгий свт. Филарет (Дроздов) благословил служить молебен о его здравии. Свою жизнь он прожил , отдавая все, что у него есть, людям.
Появился на свет Фридрих Гааз в небольшом немецком городке Мюнстерайфель в 1780 году
И дед его, и отец были медиками, поэтому вполне естественно, что Фридрих пошел по стопам своих родственников. Окончил медицинский факультет Венского университета, а поскольку оказался незаурядным эскулапом, очень быстро стал модным врачом.
Естественно, что на него обратили внимание не только земляки, но и иноземные вельможи. Одним из первых оценил его способности князь Репнин и пригласил молодого врача в 1806 году в Москву. Тот предложение принял и уже спустя несколько лет стал одним из самых известных лекарей Первопрестольной. Был Фридрих и уважаем императрицей Марией Федоровной, по протекции которой стал главным врачом Павловской больницы. А частная практика давала ему такой доход, что Гааз смог купить себе не только шикарный особняк в центре Москвы, но и усадьбу неподалеку от города.
Гааз исследовал все Кавказское Пятигорье, и испробовал на себе действие местных целебных минеральных вод. Он первым довольно полно описал флору Предкавказья. Как итог своего путешествия Д-р Гааз написал книгу об истории и целебных свойствах минеральных вод Пятигорья, и, в сущности, создал новую отрасль медицины - курортологию.
Открытия д-ра Гааза привели к созданию курортов Ессентуки, Железноводск, Кисловодск.
22 февраля 1811 г. статс-секретарь Молчанов уведомил министра полиции о производстве Гааза в надворные советники, вследствие обращения государем особого внимания на отличные способности, усердие и труды доктора Гааза «не токмо в исправлении должности в Павловской больнице (в Москве), но и неоднократно им оказанные во время пребывания при кавказских целительных водах». Словом, Гааз - модный успешный и богатый врач и исследователь.
В канун нашествия Наполеона Гааз уезжает в Германию,к постели умирающего отца. Но с началом боевых действий в 1812 году возвращается в Россию. Всю Отечественную войну он работает в полевых госпиталях в качестве рядового хирурга. И только после окончания войны возвращается в Москву. Его профессионализм был оценен, и в 1825 году Фридриху была пожалована должность главного врача Москвы. Для доктора эта служба была не из легких: для наведения порядка в запущенном медицинском хозяйстве, помимо административно-медицинской работы, постоянно приходилось бороться со всякого рода злоупотреблениями и просто воровством. Это, конечно, вызывало раздражение и злобу чиновников, спокойно занимавших свои "теплые" места в городской администрации. Полился поток жалоб и кляуз на "беспокойного доктора". Многое из того, что хотелось достигнуть, Федору Петровичу Гаазу так и не удалось осуществить, он был вынужден подать в отставку. Гааз снова успешно занялся частной практикой, приносившей ему весьма большой доход.
Может быть, Фридрих Петрович так и остался бы просто талантливым и модным врачом, но тут в его судьбу вмешался случай.
Генерал- губернатор Голицын предложил ему возглавить Попечительский совет о тюрьмах и стать главным врачом московских тюрем. Здесь мы снова приведем цитату из биографического очерка о докторе Гаазе А.Ф. Кони.
«…Тюрьмы России в описываемое время - мрачные, сырые комнаты со сводами, почти совершенно лишенные чистого воздуха, очень часто с земляным или гнилым деревянным полом, ниже уровня земли. Свет проникает в них сквозь узкие, наравне с поверхностью почвы, покрытые грязью и плесенью и никогда не отворяющиеся окна, если же стекло в оконной раме случайно выбито, оно по годам не вставляется и чрез него вторгаются непогода и мороз, а иногда стекает и уличная грязь. Нет ни отхожих мест, ни устройств для умывания лица и рук, ни кроватей, ни даже нар. Все спят вповалку на полу, подстилая свои кишащие насекомыми лохмотья, и везде ставится на ночь традиционная «параша». Эти помещения битком набиты народом.
В этих местах, предназначенных, при их учреждении, для возможного исправления и смягчения нравов нарушителей закона, широко и невозбранно царили разврат, нагота, холод, голод и мучительство. Разврат - потому, что в съезжих домах женщины не отделялись от мужчин, да и в других тюрьмах никаких серьезных преград между местами содержания мужчин и женщин не существовало, а надзор за теми и другими возлагался на голодных гарнизонных солдат и продажных надсмотрщиков, получавших ни с чем несообразное грошовое содержание. Люди одного пола содержались вместе, несмотря ни на различие возраста, ни на разность повода, по которому они лишены свободы. Дети, взрослые и старики сидели вместе; заподозренные в преступлении или виновные в полицейских нарушениях - вместе с отъявленными злодеями, которые по годам вследствие судебной волокиты заражали нравственно все молодое и восприимчивое, что их окружало.»
Начал свою деятельность Фридрих Петрович с борьбы за упразднение кандального прута. Прут был введен в 1825 году в целях предупреждения побегов. Группы по 8-10 человек (разных по возрасту, выносливости и состоянию здоровья) укреплялись за наручники к одному пруту, с которого людей не снимали даже ночью. Расковывали "нанизанных" на прут на короткое время, только при необходимости снять того, кто уже просто не мог идти.Прииспособление было абсолютно зверское и причиняющее заключенным ужасные страдания.
Гааз решил добиться искоренения этого варварства. Был он человеком очень острым на язык. И когда на заседании Попечительского совета послышались слова, что каторжане уже привыкли к своим кандалам, Гааз язвительно сказал: «А вы знаете анекдот о кухарке, которая сдирала кожу с живого угря? Так вот, один из гостей случайно зашел в это время на кухню и потрясенно спросил: «Как вы можете это делать?!». На что кухарка спокойно ответила: «Да они к этому уже привыкши».
Доктор добился своего : прут был выведен из употребления. На очереди были кандалы.
Будучи естествоиспытателем, к ужасу своих домашних и именитых пациентов, доктор проходил в кандалах, не снимая их, целую неделю. А потом на очередном заседании комитета продемонстрировал своим сотоварищам запястья в струпьях. И предложил повторить эксперимент. Как вы догадываетесь, желающих не оказалось.
Гааз купил несколько кузниц, и в них стали изготавливать облегченные кандалы по нарисованному им образцу. После долгих сражений с чиновниками Тюремное ведомство приняло новые оковы за образец, а заключенные нарекли кандалы «гаазовскими».
Много сил Федор Гааз уделял и Московскому тюремному замку, ныне Бутырской тюрьме. Тюрьма эта появилась в 70-е годы XVIII столетия и была довольно грязная, плохо застроенная, не имела канализации. Внутри был храм, но очень тесный. Гааз и святитель Филарет добились, чтобы храм расширили. Вокруг специально построили камеры, и заключенные, которые не помещались внутри, могли наблюдать за службой. Во дворах тюрьмы посадили сибирские тополя для очищения воздуха, а вокруг был проведен дренаж и устроены мостовые. Гааз организовал для заключенных мастерские: портняжную, сапожную, столярную, переплетную. (Столярная мастерская действует до сих пор, там делают самые дешевые в наше время табуретки.)
Соньку-Золотую ручку заковывают в кандалы. Сахалин.
Как-то Бутырскую тюрьму посетил император Николай I. Ему шепнули, что некоторые заключенные симулируют, а Гааз их покрывает. Николай стал выговаривать доктору, тот упал на колени. Император говорит: «Ну полно, Федор Петрович, я вас прощаю». А тот отвечает: «Я не за себя прошу, а за заключенных. Посмотрите, они слишком старые, чтобы отбывать наказание. Отпустите их на волю». Император был настолько растроган, что пятерых амнистировал.
Рядом с Бутыркой Гааз организовал приют для детей, чьи родители находились в тюремном замке. Чтобы облегчить участь родственников, оставшихся без кормильца, Гааз устроил, во-первых, дом дешевых квартир для жен заключенных, а во-вторых, школу для детей сосланных родителей.
С именем доктора Гааза связана история Троицкой церкви, которая белеет на фоне густых крон Воробьевых гор. Завершение строительства Троицкой церкви приписывают знаменитому «святому доктору» Ф. Гаазу, который заботился о заключенных местной пересыльной тюрьмы, устроенной из бывших бараков для рабочихстроителей витберговского храма Христа Спасителя. Он хотел, чтобы арестанты были как-то приписаны к этой церкви, имели возможность посещать богослужения и «окормляться» у ее священников.
Отдельной заботы требовали этапы заключенных. Гааз вошел в соглашение с двумя московскими предпринимателями - с лесопромышленником-старообрядцем Рахмановым и булочниками Филипповыми. Этапируемых вели из Воробьевской пересыльной тюрьмы через весь город около трех часов. Чтобы они перед выходом из Москвы отдохнули, за счет Рахманова в районе нынешней площади Ильича был устроен небольшой полуэтап - отгороженный дворик, где заключенные могли сесть, попрощаться с родными. Там же сердобольные москвичи наделяли этапируемых снедью и деньгами. Филипповы поставляли всем заключенным ситные калачи: их специально пекли на соломе, на хорошо просеянном тесте, они не черствели и очень помогали в дороге.
Кроме того, Гааз добился, чтобы Александровская больница за счет государства принимала на лечение бездомных и тех, кто после отбытия наказания не мог обеспечить себя медицинской помощью. Московская поговорка гласила :"У Гааза нет отказа"
Надо сказать, что у главного тюремного врача было очень много недругов. В первых рядах стояли чиновники, которые пытались доказать, что «утрируя свою филантропию, сей член комитета только развращает преступников и даже целуется с ними. Доктор Гааз, как мы считаем, не только бесполезен, но даже вреден на этом месте, побуждая арестантов к ропоту и неповиновению. Поэтому следует удалить доктора от сей обязанности». А.Ф. Кони,сопоставляея личность доктора Гааза с Джоном Говардом, известным английским общественным деятелем конца ХVШ века, писал: «Не уступая в своем роде и на своем месте Говарду, человек цельный и страстно-деятельный, восторженный представитель коренных начал человеколюбия, он был поставлен далеко не в такие условия, как знаменитый английский филантроп. Последнему достаточно было встретить, проверить и указать зло, чтобы знать, что данный толчок взволнует частный почин и приведет в движение законодательство.
Но Гааза окружали косность личного равнодушия, бюрократическая рутина, почти полная неподвижность законодательства и целый общественный быт, во многом противоположный его великодушному взгляду на человека. Один, очень часто без всякой помощи, окруженный неуловимыми, но осязательными противодействиями, он должен был ежедневно стоять на страже слабых ростков своего благородного, требовавшего тяжкого и неустанного труда, посева.»
Известен разговор доктора с митрополитом Филаретом о судьбе осужденных.
«- Вы все говорите о невинно осужденных, Федор Петрович, но таких нет, не бывает. Если уж суд подвергает каре, значит, была на подсудимом вина...
Гааз вскочил и поднял руки к потолку.
- Владыко, что Вы говорите?! Вы о Христе забыли.
Вокруг тяжелое, испуганное молчание. Гааз осекся, сел и опустил голову на руки.
Митр. Филарет глядел на него, прищурив и без того узкие глаза, потом склонил голову на несколько секунд.
- Нет, Федор Петрович, не так. Я не забыл Христа... Но, когда я сейчас произнес поспешные слова... то Христос обо мне забыл.»
Все последние годы своей жизни Фридрих Петрович посвятил благоустройству тюрем. Оставшись без семьи, он продал и свой шикарный особняк, и усадьбу, поменял роскошный выезд на обшарпанную пролетку. Сам же поселился в казенной квартире при полицейской больнице в Малом Казенном переулке. Питался он исключительно тем же, что и пациенты. Щи, каша. После завтрака осматривал больных, после чего на повозке, запряженной клячами, отправлялся по тюрьмам. Причем в его саквояже всегда были фрукты и конфеты, которыми он одаривал заключенных. На недоуменный вопрос одного из тюремщиков, зачем он это делает, Гааз ответил, что, дескать, пшенкой заключенных и так накормят, а вот сладеньким их побаловать некому.
Если в кармане были деньги, то и их Фридрих Петрович раздавал. Наверное, как бы сказали сегодня, сувениром стали простые носовые платки, которыми Гааз одаривал, как он говорил, «шморкатых». Те врачи, которые его знали, вспоминали, что доктор мог находиться по нескольку часов в палате, где лежали больные, пораженные гангреной. Даже привыкшие ко всему врачи не могли оставаться в смердящем помещении дольше нескольких минут.
Просыпался Гааз около шести утра, пил настой на смородиновом листе. Молился - у него была в доме католическая церковь Петра и Павла. С половины седьмого утра начинался прием страждущих. Обычно он продолжался до 8-9 часов утра (иногда - до 14 часов). Затем Гааз ехал в пересыльную тюрьму на Воробьевы горы, в 12 часов он обедал - кашей, овсяной или гречневой - и отправлялся в Бутырку. После этого объезжал свои больницы. Вечером опять посещал храм Петра и Павла, ужинал - опять же гречневой кашей или овсянкой на воде без соли и сахара - и возвращался в больницу. Прием порой продолжался до 11 часов вечера. К часу ночи Гааз засыпал. И так изо дня в день.
Удивительно, как Гааз везде успевал. Ездил он в старой пролетке. Изначально у него была четверка с каретой, но со временем он ее продал - вместе с домом, картинной галереей, суконной фабрикой и загородным поместьем, - чтобы деньги раздать заключенным и нищим. В старости для езды по городу Гааз покупал на конном рынке лошадей, предназначенных на убой.
Доктор Гааз не только лечил болезни. Он лечил еще и души. Незадолго до смерти он за свой счет издал брошюру под названием «Азбука христианского благонравия. Об оставлении бранных и укоризненных слов и вообще неприличных на счет ближнего выражений или о начатках любви к ближнему».
Скончался Гааз 16 августа 1853 года. Прослышав о его смерти, в день похорон для прощания с народным лекарем к православной церкви, где отпевал раба Божьего Федора - католика Фридриха Гааза - сам митрополит Филарет, потянулись люди. Конечно же, власти догадывались, что на похоронах будет присутствовать множество народу. Но даже генерал-губернатор Закревский не предполагал, что придет более 50 тысяч человек. С раннего утра к церкви стекались и почтенные купцы, и простолюдины, и даже оборванцы с Хитровского рынка. Вдоль всей процессии расположились казаки. Но когда полицмейстер, руководивший обеспечением порядка, увидел спокойную и скорбную толпу, он распустил разъезды. А сам пошел за гробом, который несли на руках. Похоронили доктора Гааза на немецком Введенском кладбище. Все его имущество ушло на благотворительность, поэтому хоронили его за счет полиции.
На его могиле водрузили гранитный крест. В память о Фридрихе Петровиче его имя присвоили тюремной больнице в Петербурге. К чести москвичей, памятник Федору Петровичу Гаазу стоит не только на Введенском кладбище, где он похоронен, но и в одном из переулков около Земляного вала, во дворе бывшей Полицейской больницы (современный адрес - Малый Казенный переулок, д. 5). На обоих памятниках можно прочесть: "Спешите делать добро".
P.S. Удивительно, нашелся и ответил мне родственник доктора Гааза. Вот уж чудо, действительно. Он прислал семейную молитву. "Всемогущий Боже, даровавший слуге Твоему доктору Фёдору Гаазу жар любви и милосердие к страждущим, молим Тебя прославить его в сонме Твоих святых, дабы явить в нем образец жизни, отданной Богу, и христианского служения ближним через деятельное сострадание к бедным и униженным. Аминь."