Михаил Ульянова - Ричард III
Михаил Ульянов - Ричард III (реж. Рачия Капланян, Театр имени Евг. Вахтангова, 1976). Есть видеозапись - роль значительна, потому что Ульянов не обладал царственной, аристократической природой и таких ролей у него немного. Крестьянская шукшинская натура могла хорошо проявится в ролях советских военачальников или колхозных руководителей, в массивности и величии маршала Жукова, в авторитетности и вкрадчивости Егора Трубникова. Но уже во "Фронте" по пьесе Корнейчука Ульянов играет в плохом генерале Горлове, которого меняет начальство, примерно то же, что и в Ричарде: быдловатость, быковатость, невоспитанность.
Трон для юного Ричарда - это огромный стул, за которым дорога в будущее. Калека-ребенок карабкается на него как альпинист, плачет, оскорбленный своей недоделанностью. Взрослый, массивный Ульянов сохраняет в роли британского короля детскость. Но это не наивность и идеализм, это безмозглость нахалёнка, который счастлив, что ничего не знает и что ему все дозволено. Действует с наивом, напролом, грубо, как только что научившийся ходить ребенок уверенно бежит в стенку. Бегает по сцене, подскакивает, наслаждаясь самой возможности движения. Не должен ходить и жить, мамка меня не хотела, но вот же - живу! Быть ребенком для Ричарда III - значит быть человеком с невырощенной совестью, с недоразвившейся этикой. Вот как бывает недоразвитый орган, не раскрывший свой потенциал уже навеки. Отсутствие этики делает его элементарным и вероломным. "Нам, как аппендицит, поудаляли стыд". И именно эта элементарность дает ему пропуск к ультранасилию.
Ричарду III все время везет. Те, кто ему сопротивляется, уверены в том, что у него есть пространство для маневра. Они думают, что он хотя бы полудурок. А он совсем дурной, обалдевший окончательно от не покидающей его удачи. Эта фатальная удачливость делает Ричарда все менее осторожным. Весь в крови, он уже не чувствует границ добра и зла. "Добро есть зло, зло есть добро, летим, вскочив на помело". Показывает зубы скелета, сжатую челюсть, берет Бэкингема (Александр Филиппенко) за губы - делает его рот рыбьим. Что человек, что скелет, что рыба, что мертвое, что живое - всё одно и то же. Вокруг него роятся статуи немых - умерщвленных им жертв.
В финальной битве верещит тонким голосом, заискивает перед солдатами своими, лжет и боится их. И снова превращается в ребенка, умещается под лестницей и боязливо наблюдает за боем, который его похоронит.
