Социалистическая идея в Сибири XIX века (общий обзор)
Сибирь второй половины XIX века, являясь отдаленной окраиной Российской империи, тем не менее, отнюдь не была отделена от общероссийского интеллектуального и идеологического процесса. Более того, ее особое положение, во-первых, как региона штрафной колонизации, ссылки и каторги, а во-вторых, как перспективного, бурно осваиваемого региона с активным и образованным чиновничеством и буржуазией, вело к тому, что многие идейные тенденции проявлялись здесь быстрее и в больших масштабах, чем в европейской части провинциальной России.
Конечно, основную роль в этом процессе играла политическая ссылка и те круги сибирской интеллигенции, которые формировались вокруг ее представителей или, по крайней мере, с их участием. Не исключение здесь и социалистическая идея, которая была принесена в Сибирь именно политическими ссыльными.
Интересно отметить, что первыми пропагандистами социалистических идей в Сибири стали представители «старшего поколения» в русском революционном движении - декабристы. Один из них - Н.А. Бестужев - в 1850 году писал в письме С.П. Трубецкому, что русский общинный уклад представляет собой «чистый социализм, коммунизм». Еще несколькими годами ранее Бестужев отмечал в переписке, что общинное землевладение с его частыми переделами земель является важным преимуществом России, избавляя крестьянство от опасности обезземеливания и пролетаризации. Нетрудно заметить, что эти идеи сходны как с элементами славянофильства, так и с будущей народнической идеологией.
В подобном же славянофильско-социалистическом ключе мыслил и другой ссыльный декабрист - М.А. Фонвизин, автор статьи «О коммунизме и социализме», написанной в 1849-1851 гг., по «горячим следам» европейских революций 1848 г. Концепцию Фонвизина можно охарактеризовать как разновидность христианского социализма, отмеченную при этом сильным влиянием историософии Гегеля. Развивая гегелевскую концепцию «исторических народов» и находя в ее рамках место для русского народа, он считал, что его вкладом в историю в качестве новой мировой идеи должен стать именно общинный принцип. Община, сохранившаяся в России, в отличие от Западной Европы, где она была уничтожена победившим феодализмом, предохраняет ее от «язвы пролетариата», от обезземеливания. Фонвизин подчеркивал парадоксальность ситуации: Россия является деспотическим государством с крепостным правом (которое в оппозиционном дискурсе отождествлялось с рабством), но она же несет в себе и «главный элемент социалистских и коммунистских теорий», то есть принцип общего владения землей. Что же касается перспектив социализма в Западной Европе, то их Фонвизин оценивал более пессимистически.
При этом социализм Фонвизина носил консервативный характер: он выступал категорически против планов упразднения брака, семьи, личной собственности, а также против антирелигиозной направленности европейских социалистических учений. Он подчеркивал (в письме Е.П. Оболенскому), что в своей основе социалистическая мысль «тождественна с предписываемыми Евангелием обязанностями любви к ближнему и братолюбием. Если в числе последователей новых политических учений есть и неверующие, пантеисты и скептики, то не должно ли дивиться и благоговеть перед могущественною силою благодатного слова, увлекающего даже противников его говорить и действовать в его духе и несознательно распространять евангельские истины».
Своеобразным «социалистом» многие современники считали видного государственного деятеля России, генерал-губернатора Восточной Сибири в 1848-1861 гг. Н.Н. Муравьева-Амурского. Его деятельность на этом посту, особенно на раннем этапе, была связана с ограничением всевластия частного капитала в лице сибирского купечества. Муравьев высказывал сомнения в эффективности частного капитала вообще, и, в частности, в золотопромышленности, предлагая постепенно обратить ее в государственную собственность. Еще до своего назначения в Сибирь, находясь на посту тульского губернатора, Муравьев в 1846 году разработал проект освобождения крестьян с землей, хотя и на выгодных для помещиков условиях. Кроме того, проектом предусматривалось упразднение мещанского сословия и объединение мещан в цехи, скреплённые круговой порукой. Эта мера должна была предотвратить пролетаризацию городского населения (подобно тому, как крестьянская община выполняла ту же функцию в деревне) и установить строгую государственную регламентацию промышленности в противовес растущему влиянию буржуазии. Критически Муравьев относился и к дворянству, считая, что залог спасения России - в единстве простого народа и самодержавной власти (это видно из его позднейших писем, написанных уже после отставки).
Конечно, государственный «социализм» Муравьева-Амурского носил очень условный характер и отличался от социалистических идей, исповедуемых политическими ссыльными и в целом оппозиционными кругами. Но это не мешало многим из них расценивать Муравьева как «своего» человека, как его характеризовал в письмах к Герцену М.А. Бакунин, поддерживавший с губернатором тесные личные отношения. П.А. Кропоткин, служба которого в Сибири началась уже после отставки Муравьева, утверждал, что последний «придерживался крайних мнений, и демократическая республика не вполне бы удовлетворила его». Это мнение едва ли соответствовало истине, но было важным симптомом того, что между оппозиционными кругами и власть имущими не было непреодолимой пропасти - ни в личном, ни в идейном отношении. Напомним хотя бы широко известные дружеские связи Муравьева-Амурского с некоторыми декабристами, петрашевцами и вышеупомянутым Бакуниным (хотя эти связи не всегда оставались стабильными, особенно в конце правления Муравьева, на рубеже 50-60-х годов, когда его отношения с оппозиционным обществом дали явную трещину и только Бакунин оставался верен дружбе с генерал-губернатором). Именно по инициативе Муравьева-Амурского к работе в газете «Иркутские губернские ведомости», учрежденной в 1857 г., были привлечены политические ссыльные, а петрашевец Н.А. Спешнев стал ее редактором.
Таким образом, мы подходим к следующему этапу в развитии социалистической идеи в Сибири, который связан в основном с деятельностью ссыльных петрашевцев. Представители этого кружка - первые пропагандисты социалистических идей в России - в большинстве своем не поменяли свои взгляды и в сибирской ссылке, где они оказались после разгрома кружка в 1849 г. Исключением можно считать Ф.М. Достоевского, который, вернувшись в Петербург после отбытия ссылки, занял ярко выраженные консервативные позиции, близкие к доктрине «официальной народности» и славянофильству («почвенническое» направление), но едва ли можно утверждать, что социалистические увлечения молодости прошли для него бесследно. Впрочем, мировоззрение Достоевского - отдельная тема.
Еще один петрашевец - С.Ф. Дуров, находившийся вместе с Достоевским в Омской крепости, - полностью сохранил в ссылке прежние убеждения, в которых религиозность сочеталась с резко оппозиционными, демократическими и социалистическими настроениями (что в значительной степени определило его весьма прохладные отношения с Достоевским). Общение Дурова с молодым Г.Н. Потаниным, будущим идеологом сибирского областничества, оказало на последнего огромное влияние, произведя в его мировоззрении, как вспоминал впоследствии сам Потанин, настоящий переворот.
Ф.Н. Львов, ещё на следствии говоривший о близости своих взглядов к фурьеризму (хотя и не о полной их тождественности), пропагандировал в сибирском обществе идеи Фурье и Оуэна. В частности, ему обязан «обращением» в социализм иркутский купеческий сын Н.Н. Пестерев, впоследствии путешествовавший в Лондон к Герцену и принимавший участие в попытке организации побега из ссылки Чернышевского. Впрочем, Пестерев потом критически отзывался о Львове и Н.А. Спешневе, которые, по его мнению, отказались от революционных принципов. Тем не менее, Львов в некоторых статьях стремился подспудно пропагандировать социалистические идеалы. Рассуждая о промышленности, он упоминал некие теории, признающие необходимость регламентации капиталистической промышленности «в виде общего права на работу». По мнению Львова, эти «новые начала» «ставят… частную выгоду в такую тесную зависимость от общих интересов, что неразумно, невыгодно даже будет наносить вред друг другу, и утверждают, что только дружное содействие может возвысить и упрочить общее и частное благосостояние».
Что касается Спешнева, то он ещё до ареста зарекомендовал себя как наиболее радикальный член кружка, сторонник коммунистической идеи, отличавшийся также атеистическими взглядами. По-видимому, свои взгляды он сохранил и в ссылке. По свидетельству В. Анучина, именно Спешнев был первым человеком, сделавшим в России доклад о «Манифесте Коммунистической партии», причём доклад этот состоялся в Иркутске в 1857 г. Так это было или иначе, но влияние марксизма на мировоззрение Спешнева нельзя отрицать.
Особенно активно занимался пропагандой социалистических идей в Сибири глава кружка - М.В. Буташевич-Петрашевский. Его взгляды были близки к фурьеризму, но, будучи материалистом и атеистом, он отвергал «мистические», религиозные элементы учения Фурье. Основой будущего социалистического общества Петрашевский вслед за Фурье считал фаланстеры - промышленно-земледельческие общины, которым «суждено заменить семейство, уничтожить противуестественность всех существующих ныне семейственных отношений, регуляризующих настоящий общественный строй, нашу (и везде) государственность и преимущественно порождающих все существующие в нем мерзости». Социалистические тенденции Петрашевский проводил и в легальной печати, будучи ведущим сотрудником «Иркутских губернских ведомостей», маскируя в ряде статей социализм за понятием «общечеловеческие идеи». Миссия Сибири, по его мысли, - нести эти передовые идеи в Азию, поскольку европейские народы вряд ли в силах справиться с этой задачей.
Будучи убежденными социалистами, Петрашевский и Львов в то же время высказывались и в поддержку мер, призванных ускорить капиталистическое развитие Сибири - например, отдачи в аренду казённых промышленных предприятий, свободы торговли на Амуре. В их представлении эти меры должны были избавить Сибирь от мелочной государственной опеки и стимулировать её экономическое развитие. В этом их взгляды расходились с взглядами государственника Муравьёва-Амурского и приближались к тогда ещё не известным им марксистским принципам, в соответствии с которыми для успешного перехода к социализму необходима подготовка в виде капиталистического этапа развития.
Еще одним пропагандистом социалистических идей в Иркутске одновременно с петрашевцами был экономист Е.И. Рагозин. Он, подобно Герцену, считал, что проповедь социализма должна быть обращена и к работнику, и к хозяину, и даже пытался распропагандировать в социалистическом духе генерал-губернатора М.С. Корсакова (преемника Муравьева-Амурского). Рагозин отмечал, что в борьбе между людьми «пропадает много сил, истощается натура, а потому важная задача общества или государства - соединить интересы его членов, чтобы если не все, то многие могли бы стремиться группами к одной цели». Разрешение в Западной Сибири покупки земли (осуществленное в интересах дворянского землевладения) он признавал «страшным злом» и призывал Корсакова не допустить его в Восточной Сибири.
Следующий этап в развитии социалистических идей в Сибири связан с деятельностью сибирских областников. Их идейным предшественником можно считать известного историка А.П. Щапова, уроженца Иркутской губернии, невольно возвратившегося на родину в 1864 г. в качестве политического ссыльного. Земско-областная теория, с позиций которой Щапов анализировал русскую историю, во многом легла в основу народнической идеологии в целом, привнеся в нее значительный элемент антиэтатизма и автономизма. Хотя, заметим, Щапов никогда не призывал к распаду Российского государства или отделению от него Сибири, категорически отрицая в 1865 г. своё участие в деле сибирских областников. Тем не менее, Н.М. Ядринцев, Г.Н. Потанин и другие областники рассматривали его как своего соратника и теоретика.
В концепции Щапова крестьянская община занимает значительное место, он считал общину основной формой самоорганизации народа, противоположной государственной регламентации, к тому же община представлялась цельным, объединяющим началом, зародышем будущего всенародного единства: «Старый, не умирающий, вековечный мир крестьянский, твердыня всего русского мира, представляет первооснову и первообраз для нашего саморазвития». Историк прямо отождествлял общинный принцип с духом «мирского социализма», с неким идеалом, который должен осуществиться в отдаленном будущем.
К середине 60-х годов Щапов отошел от земско-областной теории в ее первоначальном виде и сблизился по взглядам с «естественнонаучным», просветительским направлением в революционной демократии (Д.И. Писарев и др.) Отойдя от раннего «народопоклонства», он стал склоняться к необходимости вести длительную просветительскую работу, целью которой должно быть уничтожение «дуализма умственного и бытового», при котором противопоставлены «аристократия мысли, знания, просвещения» и «демократия невежества, суеверия и рутины». «Если, - подчеркивал Щапов, - оставить это раздвоение в обществе и на будущее время, то светлой силе меньшинства будет постоянно противодействовать темная сила большинства, и всякое движение вперед сделается невозможным». Либеральная политэкономия (например, Дж. Милль) подвергалась его резкой критике за «презрение к рабочим классам».
Тем не менее, и на новом этапе своей идейной эволюции Щапов не отказался от народнических принципов, в том числе и от положительного отношения к сельской общине, как гарантии от обезземеливания крестьян и слишком большого материального неравенства. Изучая на практике крестьянскую общину в Сибири (как русскую, так и «инородческую»), Щапов, конечно, не мог не видеть и ряда негативных тенденций в её развитии, роста «эгоистических инстинктов», но верил, что в деревне сохраняется больше здоровых сил, способных противостоять наступлению «чумазого», тогда как города, где сильны крупные капиталисты, имеют на это меньше шансов. Тем не менее, он не сомневался, что в конечном итоге развитие общества ведёт к изживанию этих «эгоистических инстинктов». Более того, Щапов готов был признать, что в ряде случаев и «эгоистические начала», вырывая крестьян и инородцев из косности их повседневной жизни, заставляя, пусть и с антиобщественными целями, приобщаться к европейской цивилизации, в конечном счете работали на благо «лучшего будущего».
Помимо Щапова, среди идейных вдохновителей областничества можно упомянуть и М.А. Бакунина, находившегося в сибирской ссылке в 1857-1861 гг. (сам Бакунин утверждал, что он был «создателем, или вернее, открывателем» Потанина). Федералистская идея в мировоззрении Бакунина была, вероятно, в значительной мере унаследована от идеологии декабристов, но именно он придал ей антибуржуазный, социалистический характер, впоследствии проявившийся в анархической концепции. Сибирские областники, в отличие от Бакунина, анархистами не были, являясь сторонниками автономии Сибири в составе России, а в отдельные моменты (в начале 60-х гг.) выдвигая лозунг её независимости (любопытно отметить, что как возможного кандидата в лидеры сибирского сепаратизма некоторые его представители рассматривали такого убежденного государственника, как Муравьев-Амурский). Одним из самоназваний областников было «красные сепаратисты». Будущая Сибирь мыслилась ими как первая демократическая республика среди славянских народов, указывающая революционный путь и другим славянам, которые впоследствии объединятся, в полном соответствии со взглядами Бакунина, в децентрализованную общеславянскую федерацию.
Конечно, не меньшим было влияние на основоположников областничества Герцена, Чернышевского и других представителей революционной демократии. В целом же взгляды областников следует рассматривать как сибирский региональный вариант народнической идеологии, причём как в умеренном, так и в радикальном её вариантах (например, в 1880 г. по подозрению в принадлежности к «Народной воле» в Иркутске был арестован видный сотрудник областнической газеты «Сибирь» А.П. Нестеров). В практической деятельности областники нередко смыкались и с либералами, отстаивая общие с ними принципы свободы печати, введения земств, экономических свобод для Сибири, привлечения иностранного капитала и т.п.
Областники, примыкая к умеренному крылу народничества, испытывали значительный интерес к сибирской крестьянской общине. Ядринцев не скрывал своего негативного отношения к частной земельной собственности и подчёркивал, что все попытки внедрить ее в Сибири закончились неудачей. Он считал, что при улучшении положения общины она «может заменить проектируемых землевладельцев в скоплении богатства и образовании народного капитала», и стать фактором экономического развития не на основе конкуренции, а на солидарной и нравственной основе. По мнению Ядринцева, обвинения общины в «застое» несправедливы, так как этот застой обусловлен внешними факторами - 300-летней эксплуатацией со стороны государства и помещиков, - и в перспективе община будет в состоянии «водворить в Сибири рациональное хозяйство», а также выдвинуть из своей среды новую, крестьянскую интеллигенцию.
Отметим, что в начале 1870-х гг. Ядринцев под влиянием «Капитала» К. Маркса испытал некоторые сомнения в народнической идеологии. Некоторое время он пытался отстаивать прогрессивную роль капиталистических отношений в развитии Сибири, «цивилизующую» роль буржуазии (при условии влияния на нее радикальной интеллигенции), но не нашёл поддержки у своих единомышленников, прежде всего у Потанина, и вскоре вернулся на чисто народническую точку зрения.
Потанин неоднократно отмечал, что сельская община в ряде мест России и Сибири не только не разлагается, но напротив, только складывается, причём складывается в борьбе между рядовыми общинниками и кулаками-мироедами. По его мнению, эта община, показавшая свою жизнеспособность, может быть «кирпичом», который можно вставить в «алюминиевый дворец» нового социалистического общества, а не уничтожать до основания. Община постепенно должна была превратиться в «земледельческую ассоциацию», то есть от коллективного землевладения перейти также и к коллективной обработке земли, а путем к этому виделось повышение интеллектуального уровня крестьянства через сельские школы, распространение агрономических знаний и т.п. В переписке Ядринцева и Потанина обсуждался и вопрос о «мануфактурных ассоциациях», то есть о создании промышленности не на основе частного капитала, а на основе коллективной собственности. Предполагалось постепенно внедрять артельные начала в горнозаводскую промышленность и другие отрасли.
В 80-90-е гг. XIX века ведущим органом сибирской оппозиционной печати было «Восточное обозрение», орган, объединяющий областников и примкнувших к ним представителей революционной и либеральной интеллигенции, издававшийся с 1882 г. в Петербурге, а с 1888 - в Иркутске. Именно на страницах «Восточного обозрения» в 1896 г. развернулась первая в Сибири открытая полемика народников, представленных редактором газеты И.И. Поповым (ссыльным народовольцем), и марксистов (их представлял также ссыльный Л.Б. Красин). В какой-то степени эта полемика была «вторым изданием» упомянутой полемики Ядринцева и Потанина начала 70-х гг., но велась уже в открытой печати и на более высоком теоретическом уровне. Тогда эта полемика не выявила явного победителя.
Основной пафос областничества - необходимость преодоления колониального статуса Сибири, уравнивание ее в правах с другими областями России - утратил свою актуальность в ходе преобразования Сибири в советское время, когда она развивалась гораздо более быстрыми темпами, чем другие районы Советского Союза, испытывала значительный приток населения и, таким образом, диспропорции в развитии, характерные для периода развития капитализма, постепенно сглаживались. Разумеется, сейчас, в эпоху «второго пришествия капитализма», эти диспропорции вновь нарастают, что даёт некоторую почву для появления неообластнических тенденций, среди которых можно отметить как либерально-буржуазные, так и разнообразные социалистические и близкие к ним направления. Но в целом связи Сибири с остальной Россией, особенно укрепившиеся за советское время, остаются слишком прочными, чтобы всерьез рассматривать перспективы ее отделения и победы сепаратистского направления.
Конечно, основную роль в этом процессе играла политическая ссылка и те круги сибирской интеллигенции, которые формировались вокруг ее представителей или, по крайней мере, с их участием. Не исключение здесь и социалистическая идея, которая была принесена в Сибирь именно политическими ссыльными.
Интересно отметить, что первыми пропагандистами социалистических идей в Сибири стали представители «старшего поколения» в русском революционном движении - декабристы. Один из них - Н.А. Бестужев - в 1850 году писал в письме С.П. Трубецкому, что русский общинный уклад представляет собой «чистый социализм, коммунизм». Еще несколькими годами ранее Бестужев отмечал в переписке, что общинное землевладение с его частыми переделами земель является важным преимуществом России, избавляя крестьянство от опасности обезземеливания и пролетаризации. Нетрудно заметить, что эти идеи сходны как с элементами славянофильства, так и с будущей народнической идеологией.
В подобном же славянофильско-социалистическом ключе мыслил и другой ссыльный декабрист - М.А. Фонвизин, автор статьи «О коммунизме и социализме», написанной в 1849-1851 гг., по «горячим следам» европейских революций 1848 г. Концепцию Фонвизина можно охарактеризовать как разновидность христианского социализма, отмеченную при этом сильным влиянием историософии Гегеля. Развивая гегелевскую концепцию «исторических народов» и находя в ее рамках место для русского народа, он считал, что его вкладом в историю в качестве новой мировой идеи должен стать именно общинный принцип. Община, сохранившаяся в России, в отличие от Западной Европы, где она была уничтожена победившим феодализмом, предохраняет ее от «язвы пролетариата», от обезземеливания. Фонвизин подчеркивал парадоксальность ситуации: Россия является деспотическим государством с крепостным правом (которое в оппозиционном дискурсе отождествлялось с рабством), но она же несет в себе и «главный элемент социалистских и коммунистских теорий», то есть принцип общего владения землей. Что же касается перспектив социализма в Западной Европе, то их Фонвизин оценивал более пессимистически.
При этом социализм Фонвизина носил консервативный характер: он выступал категорически против планов упразднения брака, семьи, личной собственности, а также против антирелигиозной направленности европейских социалистических учений. Он подчеркивал (в письме Е.П. Оболенскому), что в своей основе социалистическая мысль «тождественна с предписываемыми Евангелием обязанностями любви к ближнему и братолюбием. Если в числе последователей новых политических учений есть и неверующие, пантеисты и скептики, то не должно ли дивиться и благоговеть перед могущественною силою благодатного слова, увлекающего даже противников его говорить и действовать в его духе и несознательно распространять евангельские истины».
Своеобразным «социалистом» многие современники считали видного государственного деятеля России, генерал-губернатора Восточной Сибири в 1848-1861 гг. Н.Н. Муравьева-Амурского. Его деятельность на этом посту, особенно на раннем этапе, была связана с ограничением всевластия частного капитала в лице сибирского купечества. Муравьев высказывал сомнения в эффективности частного капитала вообще, и, в частности, в золотопромышленности, предлагая постепенно обратить ее в государственную собственность. Еще до своего назначения в Сибирь, находясь на посту тульского губернатора, Муравьев в 1846 году разработал проект освобождения крестьян с землей, хотя и на выгодных для помещиков условиях. Кроме того, проектом предусматривалось упразднение мещанского сословия и объединение мещан в цехи, скреплённые круговой порукой. Эта мера должна была предотвратить пролетаризацию городского населения (подобно тому, как крестьянская община выполняла ту же функцию в деревне) и установить строгую государственную регламентацию промышленности в противовес растущему влиянию буржуазии. Критически Муравьев относился и к дворянству, считая, что залог спасения России - в единстве простого народа и самодержавной власти (это видно из его позднейших писем, написанных уже после отставки).
Конечно, государственный «социализм» Муравьева-Амурского носил очень условный характер и отличался от социалистических идей, исповедуемых политическими ссыльными и в целом оппозиционными кругами. Но это не мешало многим из них расценивать Муравьева как «своего» человека, как его характеризовал в письмах к Герцену М.А. Бакунин, поддерживавший с губернатором тесные личные отношения. П.А. Кропоткин, служба которого в Сибири началась уже после отставки Муравьева, утверждал, что последний «придерживался крайних мнений, и демократическая республика не вполне бы удовлетворила его». Это мнение едва ли соответствовало истине, но было важным симптомом того, что между оппозиционными кругами и власть имущими не было непреодолимой пропасти - ни в личном, ни в идейном отношении. Напомним хотя бы широко известные дружеские связи Муравьева-Амурского с некоторыми декабристами, петрашевцами и вышеупомянутым Бакуниным (хотя эти связи не всегда оставались стабильными, особенно в конце правления Муравьева, на рубеже 50-60-х годов, когда его отношения с оппозиционным обществом дали явную трещину и только Бакунин оставался верен дружбе с генерал-губернатором). Именно по инициативе Муравьева-Амурского к работе в газете «Иркутские губернские ведомости», учрежденной в 1857 г., были привлечены политические ссыльные, а петрашевец Н.А. Спешнев стал ее редактором.
Таким образом, мы подходим к следующему этапу в развитии социалистической идеи в Сибири, который связан в основном с деятельностью ссыльных петрашевцев. Представители этого кружка - первые пропагандисты социалистических идей в России - в большинстве своем не поменяли свои взгляды и в сибирской ссылке, где они оказались после разгрома кружка в 1849 г. Исключением можно считать Ф.М. Достоевского, который, вернувшись в Петербург после отбытия ссылки, занял ярко выраженные консервативные позиции, близкие к доктрине «официальной народности» и славянофильству («почвенническое» направление), но едва ли можно утверждать, что социалистические увлечения молодости прошли для него бесследно. Впрочем, мировоззрение Достоевского - отдельная тема.
Еще один петрашевец - С.Ф. Дуров, находившийся вместе с Достоевским в Омской крепости, - полностью сохранил в ссылке прежние убеждения, в которых религиозность сочеталась с резко оппозиционными, демократическими и социалистическими настроениями (что в значительной степени определило его весьма прохладные отношения с Достоевским). Общение Дурова с молодым Г.Н. Потаниным, будущим идеологом сибирского областничества, оказало на последнего огромное влияние, произведя в его мировоззрении, как вспоминал впоследствии сам Потанин, настоящий переворот.
Ф.Н. Львов, ещё на следствии говоривший о близости своих взглядов к фурьеризму (хотя и не о полной их тождественности), пропагандировал в сибирском обществе идеи Фурье и Оуэна. В частности, ему обязан «обращением» в социализм иркутский купеческий сын Н.Н. Пестерев, впоследствии путешествовавший в Лондон к Герцену и принимавший участие в попытке организации побега из ссылки Чернышевского. Впрочем, Пестерев потом критически отзывался о Львове и Н.А. Спешневе, которые, по его мнению, отказались от революционных принципов. Тем не менее, Львов в некоторых статьях стремился подспудно пропагандировать социалистические идеалы. Рассуждая о промышленности, он упоминал некие теории, признающие необходимость регламентации капиталистической промышленности «в виде общего права на работу». По мнению Львова, эти «новые начала» «ставят… частную выгоду в такую тесную зависимость от общих интересов, что неразумно, невыгодно даже будет наносить вред друг другу, и утверждают, что только дружное содействие может возвысить и упрочить общее и частное благосостояние».
Что касается Спешнева, то он ещё до ареста зарекомендовал себя как наиболее радикальный член кружка, сторонник коммунистической идеи, отличавшийся также атеистическими взглядами. По-видимому, свои взгляды он сохранил и в ссылке. По свидетельству В. Анучина, именно Спешнев был первым человеком, сделавшим в России доклад о «Манифесте Коммунистической партии», причём доклад этот состоялся в Иркутске в 1857 г. Так это было или иначе, но влияние марксизма на мировоззрение Спешнева нельзя отрицать.
Особенно активно занимался пропагандой социалистических идей в Сибири глава кружка - М.В. Буташевич-Петрашевский. Его взгляды были близки к фурьеризму, но, будучи материалистом и атеистом, он отвергал «мистические», религиозные элементы учения Фурье. Основой будущего социалистического общества Петрашевский вслед за Фурье считал фаланстеры - промышленно-земледельческие общины, которым «суждено заменить семейство, уничтожить противуестественность всех существующих ныне семейственных отношений, регуляризующих настоящий общественный строй, нашу (и везде) государственность и преимущественно порождающих все существующие в нем мерзости». Социалистические тенденции Петрашевский проводил и в легальной печати, будучи ведущим сотрудником «Иркутских губернских ведомостей», маскируя в ряде статей социализм за понятием «общечеловеческие идеи». Миссия Сибири, по его мысли, - нести эти передовые идеи в Азию, поскольку европейские народы вряд ли в силах справиться с этой задачей.
Будучи убежденными социалистами, Петрашевский и Львов в то же время высказывались и в поддержку мер, призванных ускорить капиталистическое развитие Сибири - например, отдачи в аренду казённых промышленных предприятий, свободы торговли на Амуре. В их представлении эти меры должны были избавить Сибирь от мелочной государственной опеки и стимулировать её экономическое развитие. В этом их взгляды расходились с взглядами государственника Муравьёва-Амурского и приближались к тогда ещё не известным им марксистским принципам, в соответствии с которыми для успешного перехода к социализму необходима подготовка в виде капиталистического этапа развития.
Еще одним пропагандистом социалистических идей в Иркутске одновременно с петрашевцами был экономист Е.И. Рагозин. Он, подобно Герцену, считал, что проповедь социализма должна быть обращена и к работнику, и к хозяину, и даже пытался распропагандировать в социалистическом духе генерал-губернатора М.С. Корсакова (преемника Муравьева-Амурского). Рагозин отмечал, что в борьбе между людьми «пропадает много сил, истощается натура, а потому важная задача общества или государства - соединить интересы его членов, чтобы если не все, то многие могли бы стремиться группами к одной цели». Разрешение в Западной Сибири покупки земли (осуществленное в интересах дворянского землевладения) он признавал «страшным злом» и призывал Корсакова не допустить его в Восточной Сибири.
Следующий этап в развитии социалистических идей в Сибири связан с деятельностью сибирских областников. Их идейным предшественником можно считать известного историка А.П. Щапова, уроженца Иркутской губернии, невольно возвратившегося на родину в 1864 г. в качестве политического ссыльного. Земско-областная теория, с позиций которой Щапов анализировал русскую историю, во многом легла в основу народнической идеологии в целом, привнеся в нее значительный элемент антиэтатизма и автономизма. Хотя, заметим, Щапов никогда не призывал к распаду Российского государства или отделению от него Сибири, категорически отрицая в 1865 г. своё участие в деле сибирских областников. Тем не менее, Н.М. Ядринцев, Г.Н. Потанин и другие областники рассматривали его как своего соратника и теоретика.
В концепции Щапова крестьянская община занимает значительное место, он считал общину основной формой самоорганизации народа, противоположной государственной регламентации, к тому же община представлялась цельным, объединяющим началом, зародышем будущего всенародного единства: «Старый, не умирающий, вековечный мир крестьянский, твердыня всего русского мира, представляет первооснову и первообраз для нашего саморазвития». Историк прямо отождествлял общинный принцип с духом «мирского социализма», с неким идеалом, который должен осуществиться в отдаленном будущем.
К середине 60-х годов Щапов отошел от земско-областной теории в ее первоначальном виде и сблизился по взглядам с «естественнонаучным», просветительским направлением в революционной демократии (Д.И. Писарев и др.) Отойдя от раннего «народопоклонства», он стал склоняться к необходимости вести длительную просветительскую работу, целью которой должно быть уничтожение «дуализма умственного и бытового», при котором противопоставлены «аристократия мысли, знания, просвещения» и «демократия невежества, суеверия и рутины». «Если, - подчеркивал Щапов, - оставить это раздвоение в обществе и на будущее время, то светлой силе меньшинства будет постоянно противодействовать темная сила большинства, и всякое движение вперед сделается невозможным». Либеральная политэкономия (например, Дж. Милль) подвергалась его резкой критике за «презрение к рабочим классам».
Тем не менее, и на новом этапе своей идейной эволюции Щапов не отказался от народнических принципов, в том числе и от положительного отношения к сельской общине, как гарантии от обезземеливания крестьян и слишком большого материального неравенства. Изучая на практике крестьянскую общину в Сибири (как русскую, так и «инородческую»), Щапов, конечно, не мог не видеть и ряда негативных тенденций в её развитии, роста «эгоистических инстинктов», но верил, что в деревне сохраняется больше здоровых сил, способных противостоять наступлению «чумазого», тогда как города, где сильны крупные капиталисты, имеют на это меньше шансов. Тем не менее, он не сомневался, что в конечном итоге развитие общества ведёт к изживанию этих «эгоистических инстинктов». Более того, Щапов готов был признать, что в ряде случаев и «эгоистические начала», вырывая крестьян и инородцев из косности их повседневной жизни, заставляя, пусть и с антиобщественными целями, приобщаться к европейской цивилизации, в конечном счете работали на благо «лучшего будущего».
Помимо Щапова, среди идейных вдохновителей областничества можно упомянуть и М.А. Бакунина, находившегося в сибирской ссылке в 1857-1861 гг. (сам Бакунин утверждал, что он был «создателем, или вернее, открывателем» Потанина). Федералистская идея в мировоззрении Бакунина была, вероятно, в значительной мере унаследована от идеологии декабристов, но именно он придал ей антибуржуазный, социалистический характер, впоследствии проявившийся в анархической концепции. Сибирские областники, в отличие от Бакунина, анархистами не были, являясь сторонниками автономии Сибири в составе России, а в отдельные моменты (в начале 60-х гг.) выдвигая лозунг её независимости (любопытно отметить, что как возможного кандидата в лидеры сибирского сепаратизма некоторые его представители рассматривали такого убежденного государственника, как Муравьев-Амурский). Одним из самоназваний областников было «красные сепаратисты». Будущая Сибирь мыслилась ими как первая демократическая республика среди славянских народов, указывающая революционный путь и другим славянам, которые впоследствии объединятся, в полном соответствии со взглядами Бакунина, в децентрализованную общеславянскую федерацию.
Конечно, не меньшим было влияние на основоположников областничества Герцена, Чернышевского и других представителей революционной демократии. В целом же взгляды областников следует рассматривать как сибирский региональный вариант народнической идеологии, причём как в умеренном, так и в радикальном её вариантах (например, в 1880 г. по подозрению в принадлежности к «Народной воле» в Иркутске был арестован видный сотрудник областнической газеты «Сибирь» А.П. Нестеров). В практической деятельности областники нередко смыкались и с либералами, отстаивая общие с ними принципы свободы печати, введения земств, экономических свобод для Сибири, привлечения иностранного капитала и т.п.
Областники, примыкая к умеренному крылу народничества, испытывали значительный интерес к сибирской крестьянской общине. Ядринцев не скрывал своего негативного отношения к частной земельной собственности и подчёркивал, что все попытки внедрить ее в Сибири закончились неудачей. Он считал, что при улучшении положения общины она «может заменить проектируемых землевладельцев в скоплении богатства и образовании народного капитала», и стать фактором экономического развития не на основе конкуренции, а на солидарной и нравственной основе. По мнению Ядринцева, обвинения общины в «застое» несправедливы, так как этот застой обусловлен внешними факторами - 300-летней эксплуатацией со стороны государства и помещиков, - и в перспективе община будет в состоянии «водворить в Сибири рациональное хозяйство», а также выдвинуть из своей среды новую, крестьянскую интеллигенцию.
Отметим, что в начале 1870-х гг. Ядринцев под влиянием «Капитала» К. Маркса испытал некоторые сомнения в народнической идеологии. Некоторое время он пытался отстаивать прогрессивную роль капиталистических отношений в развитии Сибири, «цивилизующую» роль буржуазии (при условии влияния на нее радикальной интеллигенции), но не нашёл поддержки у своих единомышленников, прежде всего у Потанина, и вскоре вернулся на чисто народническую точку зрения.
Потанин неоднократно отмечал, что сельская община в ряде мест России и Сибири не только не разлагается, но напротив, только складывается, причём складывается в борьбе между рядовыми общинниками и кулаками-мироедами. По его мнению, эта община, показавшая свою жизнеспособность, может быть «кирпичом», который можно вставить в «алюминиевый дворец» нового социалистического общества, а не уничтожать до основания. Община постепенно должна была превратиться в «земледельческую ассоциацию», то есть от коллективного землевладения перейти также и к коллективной обработке земли, а путем к этому виделось повышение интеллектуального уровня крестьянства через сельские школы, распространение агрономических знаний и т.п. В переписке Ядринцева и Потанина обсуждался и вопрос о «мануфактурных ассоциациях», то есть о создании промышленности не на основе частного капитала, а на основе коллективной собственности. Предполагалось постепенно внедрять артельные начала в горнозаводскую промышленность и другие отрасли.
В 80-90-е гг. XIX века ведущим органом сибирской оппозиционной печати было «Восточное обозрение», орган, объединяющий областников и примкнувших к ним представителей революционной и либеральной интеллигенции, издававшийся с 1882 г. в Петербурге, а с 1888 - в Иркутске. Именно на страницах «Восточного обозрения» в 1896 г. развернулась первая в Сибири открытая полемика народников, представленных редактором газеты И.И. Поповым (ссыльным народовольцем), и марксистов (их представлял также ссыльный Л.Б. Красин). В какой-то степени эта полемика была «вторым изданием» упомянутой полемики Ядринцева и Потанина начала 70-х гг., но велась уже в открытой печати и на более высоком теоретическом уровне. Тогда эта полемика не выявила явного победителя.
Основной пафос областничества - необходимость преодоления колониального статуса Сибири, уравнивание ее в правах с другими областями России - утратил свою актуальность в ходе преобразования Сибири в советское время, когда она развивалась гораздо более быстрыми темпами, чем другие районы Советского Союза, испытывала значительный приток населения и, таким образом, диспропорции в развитии, характерные для периода развития капитализма, постепенно сглаживались. Разумеется, сейчас, в эпоху «второго пришествия капитализма», эти диспропорции вновь нарастают, что даёт некоторую почву для появления неообластнических тенденций, среди которых можно отметить как либерально-буржуазные, так и разнообразные социалистические и близкие к ним направления. Но в целом связи Сибири с остальной Россией, особенно укрепившиеся за советское время, остаются слишком прочными, чтобы всерьез рассматривать перспективы ее отделения и победы сепаратистского направления.