(no subject)
* * *
Надо же, и ведь было совсем не больно:
Бежал, кричал "ура", и словно команду "вольно"
Кто-то подал... Упал, и ног не чувствую,
И только вижу, как мины вокруг ложатся густо,
И взрывы, как деревья познанья добра и зла.
Сдала пехота наша - залегла, назад поползла,
И всё. Один. Между землей и небом, но к небу ближе.
На дне воронки вожу руками в кровавой жиже,
И одна у меня молитва осталась: "Мама! Мама!"
Да еще любопытство: отчего же не больно ни грамма?
Вечность прошла, уж стемнело, и ангел спустился с небес:
Девчонка. Лет двадцати, на подсумке крест,
Крылья серые от пороховой гари,
Вытирает сопли рукавом гимнастерки старой,
Отложив автомат, достает шприц с морфином:
"Потерпи, родной!.. Это осколок в спину,
Позвоночник задет, так что выглядит плохо...
Ладно, ползем в медсанбат, и давай-ка не охай!"
Еду в рай: потихоньку, на плащ-палатке грязной...
Светлый ангел войны, я тебе своей жизнью обязан.
Надо же, и ведь было совсем не больно:
Бежал, кричал "ура", и словно команду "вольно"
Кто-то подал... Упал, и ног не чувствую,
И только вижу, как мины вокруг ложатся густо,
И взрывы, как деревья познанья добра и зла.
Сдала пехота наша - залегла, назад поползла,
И всё. Один. Между землей и небом, но к небу ближе.
На дне воронки вожу руками в кровавой жиже,
И одна у меня молитва осталась: "Мама! Мама!"
Да еще любопытство: отчего же не больно ни грамма?
Вечность прошла, уж стемнело, и ангел спустился с небес:
Девчонка. Лет двадцати, на подсумке крест,
Крылья серые от пороховой гари,
Вытирает сопли рукавом гимнастерки старой,
Отложив автомат, достает шприц с морфином:
"Потерпи, родной!.. Это осколок в спину,
Позвоночник задет, так что выглядит плохо...
Ладно, ползем в медсанбат, и давай-ка не охай!"
Еду в рай: потихоньку, на плащ-палатке грязной...
Светлый ангел войны, я тебе своей жизнью обязан.