Артур Е. Вайльдер-Смит "Мыслишь? Обязан верить!" (часть 4)
Контакт с Творцом?
Теперь мы возвращаемся к исходному вопросу: как Творцу встретиться с нами и как нам встретиться с Творцом? Как завязать с ним диалог? И как он к нам приближается? Прежде всего мы должны давать себе отчёт в том, что для диалога необходимы две личности: тот, кто говорит, и тот, кто слушает, а также тот, кто слушает, и тот, кто говорит. Оба они должны говорить и также оба должны слушать. Но главный вопрос применительно к Творцу и его отношению к нам есть и остаётся всецело практическим: как?
Относительно некоторых вещей ни аргументация, ни дискуссии невозможны. Как сказал однажды К. С. Льюис, невозможно философствовать (или нельзя, по крайней мере, при этом рассчитывать на успех) относительно того, находится ли кошка в бельевом шкафу или её там нет. Наши глаза не видят кошки, наши уши её не слышат. Она просто пропала. Существует лишь одна возможность узнать, в шкафу ли кошка: подойти к нему, распахнуть дверцу и заглянуть внутрь - и правда, здесь-то она с довольным мурлыканьем и сидит.
Вот и личность можно изведать лишь одним способом. Ибо она (личность) некоторым образом пребывает позади собственного горизонта событий в «бельевом шкафу» - в своём ином измерении. Мы ощущаем её отсутствие - и мы её ищем. Никакое философствование здесь не поможет: нужно просто «подойти» и поискать её там, где она пребывает - в измерении личности.
В громадной толпе я наблюдаю тысячи людей. Я могу избрать в этой массе одного человека или же некую группу из толпы и постараться вступить с ним или с нею в диалог. Если они дадут ответ, начнётся некий двусторонний опыт. Если не ответят, я не в силах больше ничего предпринять, дабы положить диалогу начало.
Мы говорим здесь о познании личности через диалог. Но объективно ли такое познание или же оно субъективно? Это существенный момент! Ибо познание другой личности по самой своей природе не объективно , но чисто субъективно. Мы познаём иную личность лишь в собственной личности, то есть чисто субъективно. Так что в самом существе личностного контакта, личностного опыта или же диалога с иной личностью заложен тот момент, что он - не объективен, но субъективен. Точно так же обстоит дело и с нашим опытом относительно сверхличности, которую мы именуем Творцом. По самой своей сути этот опыт и контакт с ним должны быть чисто личностными, субъективными, имеющими место непосредственно в нашем сердце, в нашей душе или личности. На этот счёт в принципе невозможно ни объективное философствование, ни объективная аргументация. Скорее всего мы заметим по человеку, если ему довелось пережить встречу с великой личностью, как-то её познать, ибо такая встреча не позволит ему остаться тем же, что прежде. Так насколько же большими должны быть наши ожидания, что такая субъективная встреча со сверхличностью Творца уж наверняка не даст нам остаться прежними!
Меж наших современников можно насчитать бесчисленное количество свидетелей, которые явно претерпели всеобъемлющую трансформацию в результате такого рода контакта. Библия содержит много рассказов о таких вот коренным образом переменившихся людях и именует эту влекущую за собой изменения встречу духовным обновлением (воскресением - Wiedergeburt).
Не следует походя отрицать такого рода факты из-за их субъективности или в связи с тем, что сами вы никогда не изведали подобного духовного обновления. Естественно, всякая вообще встреча - нечто субъективное. И отнюдь не все люди изведывали такого рода встречи. По самой своей сути такая встреча с иной личностью просто обязана быть субъективной. В силу этого она неизменно должна оставаться субъективной тайной встретившихся - при том, что они могут оставить об этом свидетельство.
Но как же тогда получается, что очень многие люди стремятся к такой встрече со своим создателем, и при этом она не происходит? Ответ здесь весьма прост, если только мы зададим себе ещё и следующий простой вопрос: что чаще всего препятствует взаимному узнаванию двух личностей? Как получается, что мужчина и женщина могут жить под одной крышей - и при этом оставаться всецело отчуждёнными друг от друга? Они хоть и обитают вместе, но при этом в душевном плане обособлены и одиноки. Почему же они не переживают взаимно личность другого? Ответ гласит: потому что, как случается нередко, одна личность сделала себя «несносной» для другой. Если некто меня оскорбляет, на меня наговаривает, если кто-то меня поносит или вообще ни во что не ставит и меня избегает, я же ведь тоже с ним разделюсь - как с человеком «несносным» и «непереносимым». Точно так же верно и обратное! Два лица, которые так ведут себя друг с другом, никогда не смогут друг друга «пережить» и отыскать личность в своём визави. Люди, которые безосновательно пишут или говорят обо мне дурное (и я про это знаю), меня не познают, разве что ими будет исполнено одно предварительное условие: тот, кто причинил мне такую несправедливость, обязан, если только он ценит подлинные со мной отношения, ко мне прийти и передо мной извиниться. Разумеется, то же самое относится также и ко мне, если провинился я, в противном случае я тоже никогда не узнаю своего визави как личность и никогда не смогу им насладиться и на него нарадоваться. Когда-то теологи понимали такое положение дел лучше, чем многие из их нынешних коллег, ибо тогда они указывали, что вследствие нарушения законов, упорядочивающих взаимоотношения двух личностей, их сообщность оказывается разрушенной. По сути это значит, что грех (употребим старинное теологическое понятие), вставший меж двух личностей, приводит к их разделению. И пока пролегшее меж ними преступление не будет изглажено, а, значит, не произойдёт примирение, их сообщность не будет восстановлена.
Благодаря этим фактам мы видим, что прежде, быть может, имело место несколько лучшее, в сравнении с нынешним, понимание сущности наших личностей и тех закономерностей, которые регулируют взаимоотношения двух личностей. Ибо теперь полагают, что посредством навязанного «диалога» двух отчуждённых личностей их сообщность и взаимное узнавание возможны и без подлинного примирения. Но лишь подобающее примирение двух враждебно настроенных друг к другу личностей может вновь свести их вместе. А вот без подлинного примирения никакие настоящие межличностные сообщность или встреча немыслимы. Поскольку все мы - существа далеко не совершенные, это подлинное примирение должно иметь место всякий раз, как мы нацеливаемся на прочную межличностную сообщность или встречу, на то, чтобы они росли и развивались.
Быть может, так и следует объяснять тот факт, что многие люди за всю свою жизнь так и не изведывают сверхличность своего творца? Ведь их творец и они - не примирились. Что, разве Вы не игнорировали до сих пор своего творца - никогда о нём не задумывались? Никогда не уделяли времени тому, чтобы побеседовать с ним в глубине своей души? Разве мы когда-нибудь всерьёз стремились к примирению с ним, к тому, чтобы отыскать с ним эту сообщность? Но если ты кого-то просто-напросто игнорируешь, вряд ли можно ожидать, что ты с ним как-то спознаешься, пускай даже это - твой Творец. А ведь бывает и так, что мы его даже отрицаем или ненавидим - и это при том, что он явно сделал нам так много добра! А разве мы не презирали его благие заповеди, разве мы их не оспаривали? Не укради! Не прелюбодействуй! Не лги! Или давайте вспомним это резюме всех Божеских заповедей: «Делайте другим то, что вы хотели бы, чтобы делали вам. Вот закон и пророки» (Матф., 7, 12). Вряд ли бы ныне кто-то взялся бы отрицать, что это обобщение закона могло бы разрешить все политические и экономические, а также бóльшую часть социальных проблем нашего бедного мира.
Так если мы, самолично, преступаем эти десять Божьих заповедей, при том, что он вручил их нам с благими намерениями, мы никогда не сможем изведать личность Бога. Ибо тем самым мы сделали себя «несообщительными» в его отношении. Мы оставили без внимания его благие заповеди или даже их отвергли и в силу этого живём непримирёнными с ним. Ибо к любви к Богу или к какой-либо иной личности неизменно прилагается также и прежде всего избавление от вражды или отчуждения благодаря примирению.
В этом основа всякой подлинной общности с личностью нашего Творца - и со всеми прочими личностями. Нам известны Божьи заповеди, предназначение которых в том, чтобы упорядочивать наши отношения с самим Богом и с нашими собратьями. Мы же ими несомненно пренебрегаем и их преступаем. Так мы делаемся с ним взаимно «несообщительными» и потому друг другу чуждыми.
Как нам добиться необходимого примирения? Мы просим прощения, когда действительно желаем встречи, и нет сомнения в том, что это совершенно правильно. Однако если мы свершили нечто такое, что нужно исправить, кто возьмёт на себя уплату этого на нас возложенного долга? Плата по долгам нашим [Verschuldung значит и «долг», и «прегрешение».] весьма высока. Библия учит, что воздаяние (цена за прегрешение против её благих, упорядочивающих сообщество правил) за грех - это смерть, то есть отделение от всякого сообщества, что равнозначно смерти.
Кто мыслит - должен веритьСтоит ли мыслить?
На протяжении всех столетий многие ведущие мыслители были одновременно религиозны. Естественно, далеко не все они были христианами, но по большей части то были просто «верующие», то есть теисты. Впрочем, всегда находились и такие люди, как Вольтер, Маркс и Ленин, являвшие собой исключение из этого правила. Однако исключение правило подтверждает. Такие мыслители, как Исаак Ньютон, Блез Паскаль, Майкл Фарадей, несомненно являют собой большинство среди мыслителей. Выдающийся пример такого вот убеждения - случай великого мыслителя Павла. Такие люди с помощью рационального мышления и на основе опыта отыскали подтверждение собственной веры в Бога, а в отдельных случаях - подтверждение своего христианства.
Многие современные мыслители разделяют точку зрения, что Альберт Эйнштейн был величайшим естествоиспытателем в истории. Его математические и логические рассуждения относительно возникновения Вселенной и её сущности привели также и его к неколебимой, убеждённой вере в Творца. Его естественнонаучные познания побудили его прежде всего к стремлению понять творческий метод мыслящего, хотя и окутанного для него завесой тайны Творца. Эйнштейн пришёл к выводу, что в своей созидательной деятельности Бог не полагался на случайность, но действовал на основе продуманных заранее предпосылок - математических и целенаправленных. Для Эйнштейна, как и для прочих, случайный подбор, движение наугад (Würfeln), являли собой полную противоположность, антитезу мышлению, что в силу этого абсолютно исключало случайный подбор как творческий метод мыслящего Творца. Он приписывал Богу творческое, логическое мышление и планирование (= телеономию) и в силу этого решительно отвергал модные представления, приписывавшие всё существующее случаю, а тем самым безмыслию, бесцельности и алогичности. Приписывать мыслящему, разумному Творцу безмыслие, то есть движение наугад в качестве творческого метода было поэтому для Эйнштейна каким-то абсурдом. Ведь утверждением, что разумный человек действует исходя из полного безмыслия, мы его глубоко оскорбляем.
Понятно само собой, к христианам Эйнштейн себя не относил. Его убеждения, что касается сверхъестественных предметов, достигали лишь до крепкой веры в Творца, что давало побудительный толчок исследованиям Эйнштейна в области математики и физики. Как уже говорилось, Эйнштейн стремился постигнуть творческий метод - понять, каким образом у Бога получился мир. Величайшее чудо нашей Вселенной заключалось для него в том, что она - хотя бы отчасти - доступна нашему разуму. Мы в состоянии выстраивать относительно творения свои собственные разумные, логичные мысли. И они согласуются с законами человеческого разумения и мышления. Отсюда Эйнштейн заключал, что Вселенная (и биология) могут вести происхождение не от безыдейности, слепой игры, мёртвых природных законов или случайности, но скорее возникли на основе разума, мышления, плана, математики, интеллекта и целеполагания. Вместе с Эйнштейном мы могли бы сказать, что наш разум и методы нашего мышления должны иметь нечто общее с тем творческим разумом и с той творческой логикой, что породили мир. Ибо мы, в конце концов, способны хотя бы отчасти постигать его идеи и их прослеживать, пусть даже способность эта выражена лишь в слабой степени. На уровне идей мы, в принципе, в состоянии пускай хотя бы отчасти мыслить, так сказать, на творческой длине волны, пусть даже наши мысли никогда не смогут вполне постигнуть мысли Творца. Мы постепенно начинаем издалека нащупывать те же формулировки и математические ходы мысли, что и у него.
Разумеется, здесь нам следует упомянуть не одного Эйнштейна. Великий физик сэр Джеймс Джинс, создатель квантовой теории Макс Планк, а также первооткрыватель снотворного действия хлороформа при хирургических вмешательствах Симпсон, - все они были выдающимися мыслителями и естествоиспытателями, чьи рассуждения несут на себе мощный отпечаток веры в Творца. Более того, Симпсон был ревностным христианином и апостолом своей веры. Но как это возможно, что перечисленные мужи, наряду со многими иными умами из естественнонаучных кругов, были безоговорочно убеждены в своей вере в Бога, между тем, как другие мыслители, такие, как Вольтер, Маркс или Ленин пришли к противоположному убеждению относительно собственного Творца? В случае одних мыслителей их разумение и их естествознание удостоверяли их теистические верования, у других же происходило обратное. Выходит, значимость мышления как такового ничтожна?
Ныне мы сталкиваемся точно с таким же парадоксом (внутренним противоречием), имеющим место среди мыслящих людей. У одних мышление удостоверяет веру, между тем как других мыслительные заключения ведут в противоположном направлении. Так что же, мышление есть средство негодное, заводящее в тупик? И на мышление как таковое нельзя положиться? Но если мышление - это ненадёжное средство для достижения логической цели, не следует ли вообще поставить крест на мышлении и философствовании! Однако тогда мы прекратим своё существование как Homo sapiens! Ведь так нам придётся поставить крест на собственном виде - как виде мыслящих существ! В таком случае лучше уж оставаться непрошибаемым бездумником, интересующимся лишь чувственными наслаждениями, такими, как еда и питьё, нежели быть лже-мыслителем, ратующим за такие мыслительные ходы, что ведут исключительно к ложной цели.
Почему мышление сделало неколебимыми атеистами такие умы из Франкфуртской школы, как Хоркхаймер, Хабермас или Маркузе, между тем как оно же сделало убеждённым христианином такого физика, как Вальтер Гайтлер? Как получается, что такой выдающийся естествоиспытатель, как, например, нобелевский лауреат Ф. Крик, мог утверждать, что биология делается понятнее, если трактовать её химически и физически, нежели сверхъестественно и метафизически? Крик убеждён, что учёный и мыслитель скорее поверит, как в источник жизни, в химию или в физику, чем в «метафизику»? Но откуда же это «химия либо метафизика» в качестве объяснения источника и значения биологии? Разве эти два объяснения - противоположности, или же они друг друга дополняют? Разве они и в самом деле взаимно исключают одно другое, из чего, похоже, исходили Крик и многие, многие другие?
Очень многие современные натуралисты думают точь-в-точь как Крик. Они полагают, что наличие понятого химического или физического основания жизни (то есть понятого химического механизма обмена веществ в клетке) автоматически исключает метафизику в качестве основы жизни: «В тот самый момент, когда мы понимаем клеточную химию, мы осознаём, что метафизическое объяснение жизни делается излишним». Поскольку данный мыслительный ход получил сегодня почти повсеместное распространение и его старательно, как догму, преподают в школах и ВУЗах, необходимо его рассмотреть. Ибо многие естествоиспытатели искренне убеждены, причём это их убеждение окончательно и неколебимо, что уже одно только наличие доказательств химического основания жизни и клеточного обмена само собой в тот же самый момент исключает метафизику как основание жизни. Так что в соответствии с указанным мыслительным принципом учёный, разбирающийся в цикле Кребса или Эмбдена-Мейергофа и их значении для биологического энергообеспечения, должен автоматически ставить под вопрос метафизическое основание жизни. Такой мыслитель, согласно нынешней мыслительной парадигме, оказывается истинно просвещённым, он интеллектуально превосходит тех, кто продолжает мыслить метафизически и всё ещё верит в Бога как в реальный биологический фактор. Так, по крайней мере, воспитывали меня и многих других в нашей лаборатории по биохимии.
Выходит, физико-химическое объяснение основания жизни уничтожает всякое метафизическое «суеверие» в области биологии - вот лозунг современности. Предполагается, что «естествознание ниспровергает религию». Действительно ли это так?
Таким образом, Крик и многие другие полагают, что уже одно только открытие того факта, что человек и все биологические существа, будучи рассмотрены в материальном аспекте, являются основанными на химических процессах системами, в тот же самый момент настоятельно и неизбежно предоставляет нам доказательство того, что следует поставить под сомнение сверхъестественное как основание создания человека и самого его существа. Разумеется, тут же по умолчанию подразумевается, что пространственно-временной континуум исчерпывающим образом представляет собой всю универсальную действительность. И поэтому-то, с точки зрения естествознания, никакой сверхъестественной действительности просто не остаётся места. А раз её нет, тогда, само собой разумеется, она никоим образом не могла бы обеспечить появление биологического механизма человека или биологии вообще. Так что, открыв химические и физические основания человека и их механику, мы уже открыли всё, что про него следует знать.
Но откуда же у Крика убеждение, что всякий вновь разгаданный механизм обмена веществ исключает метафизическое происхождение жизни, причём в ещё большей степени, чем раньше? Данное убеждение господствует ныне среди почти всех без исключения мыслящих представителей естественнонаучного мира, при том, что оно явно иррационально (неразумно). Чтобы наверняка избежать какого-либо недоразумения, повторим убеждение Крика ещё раз: всякий вновь разгаданный химический механизм обмена веществ делает метафизическое происхождение жизни ещё менее вероятным, нежели это было до данного открытия.
Ведь каково содержание данного убеждения? На самом деле оно утверждает, что всякое новообретённое знание насчёт способа действия какой-либо машины делает всё менее вероятным создание и замысел данной машины инженером. Так что чем лучше мы постигаем функционирование какой-либо машины, тем менее вероятным становится то, что машина эта была задумана и построена инженером! Чем лучше мы понимаем, как действует машина, с тем большей уверенностью мы можем утверждать, что машину строит никакой не инженер, но сама же состоящая из материи машина! Иначе говоря: чем лучше мы понимаем функционирование головки цилиндра, тем вернее выясняется, что железо (или же лёгкий металл) головки цилиндра замыслило и изготовило эту самую головку! Чем лучше понимаем радио, тем вернее выявляется, что сами проволоки и изготовили аппарат!
Высказывание Крика явно иррационально! Те учёные, которые верят такому высказыванию, должно быть, такие же иррационалисты! Быть может, всё же правы были неандертальцы в своей оценке современного человека: он не рационален, но эмоционален.
Наша собака
Когда ещё детьми мы жили на одной ферме в Англии, у нас был верный сторож - пастушеская собака, очень любившая нас, детей. Когда она была рядом, с нами ничего не могло случиться, потому что она всегда преданно заботилась о нас, а также и о наших родителях. И когда однажды мой отец был вдруг яростно атакован в чистом поле бешеной сукой, у которой на время пришлось изъять щенков для ветеринарных (лечебных) процедур, собака молниеносно вмешалась и стальной хваткой вцепилась (разумеется, подвергая себя большой опасности) в заднюю ногу бесновавшегося зверя, а затем изо всех сил его удерживала, пока отец и мы сами, дети, не переместились на безопасное место. Я никогда этого не забывал - величайшую преданность, разумность и молниеносную сметку нашей пастушеской собаки Фолли. То же самое подчас случалось у нас с гусями, нередко делавшимися агрессивными, особенно при птенцах, и переходившими в нападение. Собака неизменно умело нас защищала.
Фолли была сукой, и когда она сама как-то родила, мы, дети, ничего не подозревая, отправились в её конуру и взяли новорождённых щенят в руки. Обыкновенно сука тут же кусает в ответ, потому что до щенков нельзя дотрагиваться ни в коем случае! Но в нашем случае она только сделала умоляющие глаза и принялась душераздирающе скулить, чтобы ей вернули малышей. Её блестящие глаза ещё и сегодня стоят перед моим мысленным взором. Родители очень рассердились, узнав, что мы по неведению сотворили.
Но была у нашей собаки Фолли одна слабость. Она с удовольствием забиралась на мамину кушетку в её будуаре и на ней лежала. Однако были месяцы, когда из неё обильно лезла шерсть, что вовсе не красило изящную кушетку. И поэтому Фолли было категорически запрещено лежать на кушетке, что она прекрасно усвоила. Теперь она стала кушетку избегать, по крайней мере в мамином присутствии. Как-то раз вечером вся семья была в отъезде. Фолли заперли на кухне, где она уж точно не подвергалась соблазну как-то злоупотребить с маминой кушеткой, потому что кухонная дверь была заперта. И всё же существовала ещё одна возможность, невзирая ни на что, доставить себе восхитительный вечер на кушетке: Фолли понимала толк в том, как преодолевать некоторые, даже самые неподатливые двери. Небольшая задняя лестница соединяла кухню с гостиной и будуаром посредством большой сделанной из дуба парадной лестницы. Очевидно, случилось следующее: стоило нам удалиться, как Фолли открыла кухонную дверь, проскочила вверх по задней лестнице, а после спустилась по большой дубовой парадной лестнице, и наконец пробежала через салон к кушетке, где и устроилась - диво как уютно и покойно!
И вот когда поздно вечером мы вернулись на нашем стареньком Бентли домой, собака услышала нас издалека, ведь звук выхлопа этой машины невозможно было с чем-то спутать! Вероятно, она стремглав промчалась вверх по парадной лестнице и спустилась по задней - в кухню, где обычно нас и ожидала, чтобы поприветствовать. Вообще-то при нашем появлении Фолли была вне себя от радости. Но на этот раз она явно страдала, пыталась «улыбаться» (это отлично ей удавалось, причём весьма натурально), однако у неё ничего получилось. Хвост был зажат между ног, и в таком виде она вокруг нас ковыляла. Фолли желала радоваться, потому что очень нас любила. Но она просто не могла.
Отец тут же это приметил и спросил Фолли, что же она такого натворила (с этой собакой великолепно можно было «говорить»). Каждое обращённое к Фолли слово явно усугубляло её страдание, пока она наконец не принялась скулить. Мать смекнула быстрее отца. Ничего-то она не стащила. Поэтому мать сразу отвела Фолли к кушетке, которая, естественно, вся была в шерсти. Мать энергично её отругала и дала несколько изрядных шлепков. После этого Фолли легла на спину, так что все уязвимые места на животе открылись. Так собака даёт нам понять, что сдаётся. Тем самым она выкидывает белый флаг. Теперь с ней можно делать всё, что заблагорассудится. Если победителем оказывается собака, она, разумеется, может молниеносно вырвать у своей соплеменницы внутренности. Значит, здесь имела место полная и безоговорочная капитуляция.
Отец хорошо понимал собак, и вслед за этим он выказал Фолли некоторые знаки любви и прощения (погладив её и обратившись к ней с добрыми словами). Затем она встала на ноги, облизала ему и матери руки (те самые, что её наказали) и глубоко опечаленная, однако утешенная отправилась на кухню к своей кормушке. Благодаря капитуляции и последовавшему примирению общность семьи оказалась восстановленной.
Примирение и общность
Если существует Творец (факт, который всякий непредубеждённо мыслящий человек должен признать), который обладает сверхразумностью, всезнанием, вездесущ и сверхличностен, непременно следовало бы ожидать, что его интересуют собственные творения, созданные в качестве личностей. Поскольку оба они, как Творец, так и творение, являются личностями, обе стороны способны к тому, чтобы поддерживать личностную общность. Но такого рода общность будет ими обретена лишь в рамках закономерностей, регулирующих общение личностей друг с другом. Когда меж двух сторон замешивается грех (нарушение этих закономерностей) любого рода, они более не в состоянии наслаждаться взаимным общением, пока посредством капитуляции и примирения этот грех не будет изглажен.
Указанные принципы дают нам ответ на проблему субъективного переживания личности Бога, которое одним людям изведать удаётся, а другим - нет. Все в состоянии изведать его личность на основе капитуляции и примирения. Ибо Христос сделался человеком и умер, дабы даровать всем людям возможность этого примирения. Естественно, это примирение дано изведать исключительно таким людям, что выказывают собственную потребность в примирении. Ведь за тех, кто в себе уверен, нет нужды умирать - дабы они достигли примирения!
Самоотвержение Христа восстанавливает личностную связь между Богом и человеком посредством примирения. Однако лишь в личном примирении и прощении человек оказывается в состоянии культивировать в себе приобщённость к Богу и им наслаждаться. Только с этого момента начинаешь радоваться красоте Бога и его совершенству. Пожалуй, верно будет утверждать, что все расколы и раздоры в христианских и прочих кругах происходят оттого, что людям неведома эта радость или они перестают активно её в себе культивировать. Уже в самом материальном творении Бога ощущается нечто от его перехлёстывающей через край творческой радости. Свидетельства этой радости мы наблюдаем в преизбыточной красоте тюльпанов и волчника в марте, сирени - в мае, астр - по осени. Весело подпрыгивающие телята, хохочущая молодёжь, - всё это мы видим повсеместно, и это также свидетельствует о такой же изначальной радости Творца. Даже смертная сень оказывается оттеснённой великолепием Воскресения.
Но как можно смертному человеку изведать общность с таким вот вечным, радостным Творцом? Разница между ним и нами слишком велика - никакой непосредственной общности с ним мы иметь не в состоянии. Бог обитает в таком измерении, которое напрочь отделено горизонтом событий от нашего измерения - пространственного, временного и материального. «Видовое различие» между Богом и нами, людьми, столь велико, что его никак не преодолеть. Сверх того по отношению к Богу мы «несообщительны», вследствие чего общность с ним была бы исключена также и в том случае, когда бы мы могли к нему приблизиться.
Бог-Человек
Когда Христос сделался человеком, божественное существо проявилось в человеческом образе. Данный факт влечёт за собой колоссальные последствия. Отныне Бог, вечный Творец, оказывается с людьми на «одной волне». Бог сделался настоящим биологическим человеком, точно как и мы.
К данному факту присоединяется ещё более важный: поскольку Христос никогда не отрекался от принятой на себя человеческой сущности, человек так и остался Богом. «Кто видел меня (человека), тот видел Отца», - сказал Иисус Христос (Иоанн, 14, 9). «Я и Отец - суть одно» (Иоанн, 10, 30). Эти слова показывают, что Христос является вторым лицом Троицы и он был вечным Богом прежде своего вочеловечения - и им остался, включительно и как человек. Теперь мы в состоянии несколько лучше понять личность Бога, «пути Господни» к нам, людям, а также его мысли и намерения в отношении нас. Ибо начиная с Воскресения Христова на регентстве у Бога всем заправляет человек , Христос, Богочеловек. Управление Царством Небесным находится в руках человека, так любившего людей, что он за них умер и ради них восстал из мёртвых. Человек, которому была дана вся полнота власти на Небе и на Земле, разговаривает как мы, мыслит как мы, радуется как мы, точно так же, как мы, знает мучения, связанные с жизнью и смертью, поскольку он также страдал и умер. Наконец сделалось возможным полное взаимопонимание, полная общность меж человеком и Богом и Богом и человеком. Два вида личности - человек и Богоч еловек - достигли теперь полного взаимопонимания.
Тем самым делается явным божественный план относительно нас, людей. Из нас, человеческих существ, он желает сформировать обновлённое существо, которое не просто обретёт вновь своё изначальное при творении предназначение, но сделает это даже в большем объёме. С нами всё выйдет куда великолепнее, нежели получилось изначально с Адамом. Образ мышления Христа привёл к его распятию - но тем самым вместе с распятием привёл к величайшему прославлению Бога, более великому, нежели можно было представить когда-либо. Ибо тем самым произошло освобождение целого мира - для его возвеличивания. Если мы, люди, поставим целью внесение в себя образа мышления Христа, результатом будет почти столь же великое прославление. Мы прославимся вместе с Христом. Цель Бога в отношении нас, людей - это равенство ему по образу и подобию, причём ещё лучшее, нежели то было в Эдемском саду в начале. И потому наш человеческий путь здесь, на Земле, зачастую пролегает через тень Креста - точно так, как то было и с Христом. Однако нам никогда не следует упускать из вида результат. Ведь в обоих случаях следствием должен быть Рай с самим Богом, который для этой-то цели нас и создал.
Человек как Бог
Научно мыслящий человек тут же задастся вопросом, действительно ли в таком случае Бог в Христе сделался историческим человеком. Не было ли всё повествование об этом измышлением позднейших фанатиков. Такое сомнение лучше всего изгонять с помощью представления о том, чего нам следовало бы ожидать от человека, являющегося по своей сущности Богом, самим Творцом. Если мы попытаемся ответить на этот вопрос, то придём к заключению, что всё библейское повествование о Христе во всех отношениях производит впечатление подлинности и сверх того отличается цельностью. Действительно измышленный «отчёт», пожалуй, вряд ли оказался бы таким во всех мелочах стройным и согласованным, как повествование о Христе. Пускай-ка некто попробует измыслить перед лицом опытного судьи некое фальшивое свидетельство! Если это свидетельство и вправду было измышлено, судья почти всегда отыщет внутренние противоречия. Но в случае Христа всё вообще свидетельство непротиворечиво. Внутренняя достоверность и внутренняя же стройность свидетельства всегда убеждают. Давайте проверим на подлинность следующие повествования:
Перед тем, как умереть, Христос ясно и отчётливо сказал ученикам и миру, что отправляется в Иерусалим, дабы принять там смерть в качестве искупительной жертвы за людей, но при этом недвусмысленно прибавил, что через три дня воскреснет из мёртвых. Разве заурядный человек решился бы сделать два таких предсказания?
Фарисеи (строго религиозная иудейская группировка) рассказали Пилату про это предсказание о Воскресении на третий день, потому что слова Христа были повсеместно известны. Ведь что случилось бы с фарисеями, когда бы эти предсказания действительно исполнились? Потому фарисеи и просили установить на гробнице стражу, дабы предотвратить возможное похищение (Матф., 27, 63). Видя, как умирает Христос, дежурный офицер вдруг осознал, что этот распятый - Сын Божий (Матф., 27, 54). После Воскресения Христа видели более пятисот человек (1-е Коринф., 15, 6). Некоторые из них беседовали с ним на библейские и иные темы. Эти люди с лёгкостью могли бы опровергнуть свидетельство апостола Павла, поскольку в то время многие из них ещё были живы. Изведав такие страдания и такие муки, никакой обычный распятый человек не мог бы уже через три дня прийти в столь хорошее телесное состояние, в каком, очевидно, находился Христос.
Воскресение Лазаря четыре дня спустя после погребения происходило на глазах у всех. Даже враги Христа, фарисеи, не могли отрицать подлинности этого свидетельства: оно было слишком хорошо известно. Это событие представляло собой выдающееся доказательство подлинного богосыновства Христа, которое фарисеи просто не в состоянии были отрицать. Поэтому они пытались просто «отменить» деяние Христа, вознамерившись Лазаря умертвить. Ибо многие уверовали в богосыновство как логический вывод из Воскресения Лазаря.
Насыщение пяти и четырёх тысяч также, но уже иным образом, удостоверяло божественность Христа. Эти свидетельства были либо истинными, либо ложными. Однако факты столь энергично подкрепляли истинность данного события, что даже фарисеи были готовы прибегнуть к убийству, чтобы устранить все доказательства. Убедительность была столь велика, что случилось громадное стечение народа, не позволившее Христу даже поесть (Марк 6, 31).
Разве можно было бы ожидать от Иисуса Христа какого-либо иного поведения, если Бог действительно сделался человеком? Если Богу на самом деле довелось стать человеком, следовало бы всё же ожидать, что он станет таким же человеком, как и все прочие! Разве правильно было бы ожидать, что он стал бы человеком с отклонениями, как многие наши теперешние короли, министры, президенты или диктаторы? Если бы Бог в качестве человека выступил с подобной заносчивостью, многие бы с полным основанием усомнились в том, что Бог действительно сделался человеком! Жизнеописание Христа в Евангелиях, как и в Ветхом Завете (особенно у пророка Исайи - см., например, 53 главу), соответствует тому, что мы стали бы ожидать от человеческого существа, действительно являющегося Богом, высочайшим существом. Нужно лишь внимательно прочитать Евангелие Иоанна, чтобы убедиться в доказательной силе превосходства Господа Иисуса Христа именно как характера. Внутренняя доказательность подлинности свидетельства Иоанна так и изливается из каждой фразы этого беспримерного повествования.
Теперь мы возвращаемся к исходному вопросу: как Творцу встретиться с нами и как нам встретиться с Творцом? Как завязать с ним диалог? И как он к нам приближается? Прежде всего мы должны давать себе отчёт в том, что для диалога необходимы две личности: тот, кто говорит, и тот, кто слушает, а также тот, кто слушает, и тот, кто говорит. Оба они должны говорить и также оба должны слушать. Но главный вопрос применительно к Творцу и его отношению к нам есть и остаётся всецело практическим: как?
Относительно некоторых вещей ни аргументация, ни дискуссии невозможны. Как сказал однажды К. С. Льюис, невозможно философствовать (или нельзя, по крайней мере, при этом рассчитывать на успех) относительно того, находится ли кошка в бельевом шкафу или её там нет. Наши глаза не видят кошки, наши уши её не слышат. Она просто пропала. Существует лишь одна возможность узнать, в шкафу ли кошка: подойти к нему, распахнуть дверцу и заглянуть внутрь - и правда, здесь-то она с довольным мурлыканьем и сидит.
Вот и личность можно изведать лишь одним способом. Ибо она (личность) некоторым образом пребывает позади собственного горизонта событий в «бельевом шкафу» - в своём ином измерении. Мы ощущаем её отсутствие - и мы её ищем. Никакое философствование здесь не поможет: нужно просто «подойти» и поискать её там, где она пребывает - в измерении личности.
В громадной толпе я наблюдаю тысячи людей. Я могу избрать в этой массе одного человека или же некую группу из толпы и постараться вступить с ним или с нею в диалог. Если они дадут ответ, начнётся некий двусторонний опыт. Если не ответят, я не в силах больше ничего предпринять, дабы положить диалогу начало.
Мы говорим здесь о познании личности через диалог. Но объективно ли такое познание или же оно субъективно? Это существенный момент! Ибо познание другой личности по самой своей природе не объективно , но чисто субъективно. Мы познаём иную личность лишь в собственной личности, то есть чисто субъективно. Так что в самом существе личностного контакта, личностного опыта или же диалога с иной личностью заложен тот момент, что он - не объективен, но субъективен. Точно так же обстоит дело и с нашим опытом относительно сверхличности, которую мы именуем Творцом. По самой своей сути этот опыт и контакт с ним должны быть чисто личностными, субъективными, имеющими место непосредственно в нашем сердце, в нашей душе или личности. На этот счёт в принципе невозможно ни объективное философствование, ни объективная аргументация. Скорее всего мы заметим по человеку, если ему довелось пережить встречу с великой личностью, как-то её познать, ибо такая встреча не позволит ему остаться тем же, что прежде. Так насколько же большими должны быть наши ожидания, что такая субъективная встреча со сверхличностью Творца уж наверняка не даст нам остаться прежними!
Меж наших современников можно насчитать бесчисленное количество свидетелей, которые явно претерпели всеобъемлющую трансформацию в результате такого рода контакта. Библия содержит много рассказов о таких вот коренным образом переменившихся людях и именует эту влекущую за собой изменения встречу духовным обновлением (воскресением - Wiedergeburt).
Не следует походя отрицать такого рода факты из-за их субъективности или в связи с тем, что сами вы никогда не изведали подобного духовного обновления. Естественно, всякая вообще встреча - нечто субъективное. И отнюдь не все люди изведывали такого рода встречи. По самой своей сути такая встреча с иной личностью просто обязана быть субъективной. В силу этого она неизменно должна оставаться субъективной тайной встретившихся - при том, что они могут оставить об этом свидетельство.
Но как же тогда получается, что очень многие люди стремятся к такой встрече со своим создателем, и при этом она не происходит? Ответ здесь весьма прост, если только мы зададим себе ещё и следующий простой вопрос: что чаще всего препятствует взаимному узнаванию двух личностей? Как получается, что мужчина и женщина могут жить под одной крышей - и при этом оставаться всецело отчуждёнными друг от друга? Они хоть и обитают вместе, но при этом в душевном плане обособлены и одиноки. Почему же они не переживают взаимно личность другого? Ответ гласит: потому что, как случается нередко, одна личность сделала себя «несносной» для другой. Если некто меня оскорбляет, на меня наговаривает, если кто-то меня поносит или вообще ни во что не ставит и меня избегает, я же ведь тоже с ним разделюсь - как с человеком «несносным» и «непереносимым». Точно так же верно и обратное! Два лица, которые так ведут себя друг с другом, никогда не смогут друг друга «пережить» и отыскать личность в своём визави. Люди, которые безосновательно пишут или говорят обо мне дурное (и я про это знаю), меня не познают, разве что ими будет исполнено одно предварительное условие: тот, кто причинил мне такую несправедливость, обязан, если только он ценит подлинные со мной отношения, ко мне прийти и передо мной извиниться. Разумеется, то же самое относится также и ко мне, если провинился я, в противном случае я тоже никогда не узнаю своего визави как личность и никогда не смогу им насладиться и на него нарадоваться. Когда-то теологи понимали такое положение дел лучше, чем многие из их нынешних коллег, ибо тогда они указывали, что вследствие нарушения законов, упорядочивающих взаимоотношения двух личностей, их сообщность оказывается разрушенной. По сути это значит, что грех (употребим старинное теологическое понятие), вставший меж двух личностей, приводит к их разделению. И пока пролегшее меж ними преступление не будет изглажено, а, значит, не произойдёт примирение, их сообщность не будет восстановлена.
Благодаря этим фактам мы видим, что прежде, быть может, имело место несколько лучшее, в сравнении с нынешним, понимание сущности наших личностей и тех закономерностей, которые регулируют взаимоотношения двух личностей. Ибо теперь полагают, что посредством навязанного «диалога» двух отчуждённых личностей их сообщность и взаимное узнавание возможны и без подлинного примирения. Но лишь подобающее примирение двух враждебно настроенных друг к другу личностей может вновь свести их вместе. А вот без подлинного примирения никакие настоящие межличностные сообщность или встреча немыслимы. Поскольку все мы - существа далеко не совершенные, это подлинное примирение должно иметь место всякий раз, как мы нацеливаемся на прочную межличностную сообщность или встречу, на то, чтобы они росли и развивались.
Быть может, так и следует объяснять тот факт, что многие люди за всю свою жизнь так и не изведывают сверхличность своего творца? Ведь их творец и они - не примирились. Что, разве Вы не игнорировали до сих пор своего творца - никогда о нём не задумывались? Никогда не уделяли времени тому, чтобы побеседовать с ним в глубине своей души? Разве мы когда-нибудь всерьёз стремились к примирению с ним, к тому, чтобы отыскать с ним эту сообщность? Но если ты кого-то просто-напросто игнорируешь, вряд ли можно ожидать, что ты с ним как-то спознаешься, пускай даже это - твой Творец. А ведь бывает и так, что мы его даже отрицаем или ненавидим - и это при том, что он явно сделал нам так много добра! А разве мы не презирали его благие заповеди, разве мы их не оспаривали? Не укради! Не прелюбодействуй! Не лги! Или давайте вспомним это резюме всех Божеских заповедей: «Делайте другим то, что вы хотели бы, чтобы делали вам. Вот закон и пророки» (Матф., 7, 12). Вряд ли бы ныне кто-то взялся бы отрицать, что это обобщение закона могло бы разрешить все политические и экономические, а также бóльшую часть социальных проблем нашего бедного мира.
Так если мы, самолично, преступаем эти десять Божьих заповедей, при том, что он вручил их нам с благими намерениями, мы никогда не сможем изведать личность Бога. Ибо тем самым мы сделали себя «несообщительными» в его отношении. Мы оставили без внимания его благие заповеди или даже их отвергли и в силу этого живём непримирёнными с ним. Ибо к любви к Богу или к какой-либо иной личности неизменно прилагается также и прежде всего избавление от вражды или отчуждения благодаря примирению.
В этом основа всякой подлинной общности с личностью нашего Творца - и со всеми прочими личностями. Нам известны Божьи заповеди, предназначение которых в том, чтобы упорядочивать наши отношения с самим Богом и с нашими собратьями. Мы же ими несомненно пренебрегаем и их преступаем. Так мы делаемся с ним взаимно «несообщительными» и потому друг другу чуждыми.
Как нам добиться необходимого примирения? Мы просим прощения, когда действительно желаем встречи, и нет сомнения в том, что это совершенно правильно. Однако если мы свершили нечто такое, что нужно исправить, кто возьмёт на себя уплату этого на нас возложенного долга? Плата по долгам нашим [Verschuldung значит и «долг», и «прегрешение».] весьма высока. Библия учит, что воздаяние (цена за прегрешение против её благих, упорядочивающих сообщество правил) за грех - это смерть, то есть отделение от всякого сообщества, что равнозначно смерти.
Кто мыслит - должен веритьСтоит ли мыслить?
На протяжении всех столетий многие ведущие мыслители были одновременно религиозны. Естественно, далеко не все они были христианами, но по большей части то были просто «верующие», то есть теисты. Впрочем, всегда находились и такие люди, как Вольтер, Маркс и Ленин, являвшие собой исключение из этого правила. Однако исключение правило подтверждает. Такие мыслители, как Исаак Ньютон, Блез Паскаль, Майкл Фарадей, несомненно являют собой большинство среди мыслителей. Выдающийся пример такого вот убеждения - случай великого мыслителя Павла. Такие люди с помощью рационального мышления и на основе опыта отыскали подтверждение собственной веры в Бога, а в отдельных случаях - подтверждение своего христианства.
Многие современные мыслители разделяют точку зрения, что Альберт Эйнштейн был величайшим естествоиспытателем в истории. Его математические и логические рассуждения относительно возникновения Вселенной и её сущности привели также и его к неколебимой, убеждённой вере в Творца. Его естественнонаучные познания побудили его прежде всего к стремлению понять творческий метод мыслящего, хотя и окутанного для него завесой тайны Творца. Эйнштейн пришёл к выводу, что в своей созидательной деятельности Бог не полагался на случайность, но действовал на основе продуманных заранее предпосылок - математических и целенаправленных. Для Эйнштейна, как и для прочих, случайный подбор, движение наугад (Würfeln), являли собой полную противоположность, антитезу мышлению, что в силу этого абсолютно исключало случайный подбор как творческий метод мыслящего Творца. Он приписывал Богу творческое, логическое мышление и планирование (= телеономию) и в силу этого решительно отвергал модные представления, приписывавшие всё существующее случаю, а тем самым безмыслию, бесцельности и алогичности. Приписывать мыслящему, разумному Творцу безмыслие, то есть движение наугад в качестве творческого метода было поэтому для Эйнштейна каким-то абсурдом. Ведь утверждением, что разумный человек действует исходя из полного безмыслия, мы его глубоко оскорбляем.
Понятно само собой, к христианам Эйнштейн себя не относил. Его убеждения, что касается сверхъестественных предметов, достигали лишь до крепкой веры в Творца, что давало побудительный толчок исследованиям Эйнштейна в области математики и физики. Как уже говорилось, Эйнштейн стремился постигнуть творческий метод - понять, каким образом у Бога получился мир. Величайшее чудо нашей Вселенной заключалось для него в том, что она - хотя бы отчасти - доступна нашему разуму. Мы в состоянии выстраивать относительно творения свои собственные разумные, логичные мысли. И они согласуются с законами человеческого разумения и мышления. Отсюда Эйнштейн заключал, что Вселенная (и биология) могут вести происхождение не от безыдейности, слепой игры, мёртвых природных законов или случайности, но скорее возникли на основе разума, мышления, плана, математики, интеллекта и целеполагания. Вместе с Эйнштейном мы могли бы сказать, что наш разум и методы нашего мышления должны иметь нечто общее с тем творческим разумом и с той творческой логикой, что породили мир. Ибо мы, в конце концов, способны хотя бы отчасти постигать его идеи и их прослеживать, пусть даже способность эта выражена лишь в слабой степени. На уровне идей мы, в принципе, в состоянии пускай хотя бы отчасти мыслить, так сказать, на творческой длине волны, пусть даже наши мысли никогда не смогут вполне постигнуть мысли Творца. Мы постепенно начинаем издалека нащупывать те же формулировки и математические ходы мысли, что и у него.
Разумеется, здесь нам следует упомянуть не одного Эйнштейна. Великий физик сэр Джеймс Джинс, создатель квантовой теории Макс Планк, а также первооткрыватель снотворного действия хлороформа при хирургических вмешательствах Симпсон, - все они были выдающимися мыслителями и естествоиспытателями, чьи рассуждения несут на себе мощный отпечаток веры в Творца. Более того, Симпсон был ревностным христианином и апостолом своей веры. Но как это возможно, что перечисленные мужи, наряду со многими иными умами из естественнонаучных кругов, были безоговорочно убеждены в своей вере в Бога, между тем, как другие мыслители, такие, как Вольтер, Маркс или Ленин пришли к противоположному убеждению относительно собственного Творца? В случае одних мыслителей их разумение и их естествознание удостоверяли их теистические верования, у других же происходило обратное. Выходит, значимость мышления как такового ничтожна?
Ныне мы сталкиваемся точно с таким же парадоксом (внутренним противоречием), имеющим место среди мыслящих людей. У одних мышление удостоверяет веру, между тем как других мыслительные заключения ведут в противоположном направлении. Так что же, мышление есть средство негодное, заводящее в тупик? И на мышление как таковое нельзя положиться? Но если мышление - это ненадёжное средство для достижения логической цели, не следует ли вообще поставить крест на мышлении и философствовании! Однако тогда мы прекратим своё существование как Homo sapiens! Ведь так нам придётся поставить крест на собственном виде - как виде мыслящих существ! В таком случае лучше уж оставаться непрошибаемым бездумником, интересующимся лишь чувственными наслаждениями, такими, как еда и питьё, нежели быть лже-мыслителем, ратующим за такие мыслительные ходы, что ведут исключительно к ложной цели.
Почему мышление сделало неколебимыми атеистами такие умы из Франкфуртской школы, как Хоркхаймер, Хабермас или Маркузе, между тем как оно же сделало убеждённым христианином такого физика, как Вальтер Гайтлер? Как получается, что такой выдающийся естествоиспытатель, как, например, нобелевский лауреат Ф. Крик, мог утверждать, что биология делается понятнее, если трактовать её химически и физически, нежели сверхъестественно и метафизически? Крик убеждён, что учёный и мыслитель скорее поверит, как в источник жизни, в химию или в физику, чем в «метафизику»? Но откуда же это «химия либо метафизика» в качестве объяснения источника и значения биологии? Разве эти два объяснения - противоположности, или же они друг друга дополняют? Разве они и в самом деле взаимно исключают одно другое, из чего, похоже, исходили Крик и многие, многие другие?
Очень многие современные натуралисты думают точь-в-точь как Крик. Они полагают, что наличие понятого химического или физического основания жизни (то есть понятого химического механизма обмена веществ в клетке) автоматически исключает метафизику в качестве основы жизни: «В тот самый момент, когда мы понимаем клеточную химию, мы осознаём, что метафизическое объяснение жизни делается излишним». Поскольку данный мыслительный ход получил сегодня почти повсеместное распространение и его старательно, как догму, преподают в школах и ВУЗах, необходимо его рассмотреть. Ибо многие естествоиспытатели искренне убеждены, причём это их убеждение окончательно и неколебимо, что уже одно только наличие доказательств химического основания жизни и клеточного обмена само собой в тот же самый момент исключает метафизику как основание жизни. Так что в соответствии с указанным мыслительным принципом учёный, разбирающийся в цикле Кребса или Эмбдена-Мейергофа и их значении для биологического энергообеспечения, должен автоматически ставить под вопрос метафизическое основание жизни. Такой мыслитель, согласно нынешней мыслительной парадигме, оказывается истинно просвещённым, он интеллектуально превосходит тех, кто продолжает мыслить метафизически и всё ещё верит в Бога как в реальный биологический фактор. Так, по крайней мере, воспитывали меня и многих других в нашей лаборатории по биохимии.
Выходит, физико-химическое объяснение основания жизни уничтожает всякое метафизическое «суеверие» в области биологии - вот лозунг современности. Предполагается, что «естествознание ниспровергает религию». Действительно ли это так?
Таким образом, Крик и многие другие полагают, что уже одно только открытие того факта, что человек и все биологические существа, будучи рассмотрены в материальном аспекте, являются основанными на химических процессах системами, в тот же самый момент настоятельно и неизбежно предоставляет нам доказательство того, что следует поставить под сомнение сверхъестественное как основание создания человека и самого его существа. Разумеется, тут же по умолчанию подразумевается, что пространственно-временной континуум исчерпывающим образом представляет собой всю универсальную действительность. И поэтому-то, с точки зрения естествознания, никакой сверхъестественной действительности просто не остаётся места. А раз её нет, тогда, само собой разумеется, она никоим образом не могла бы обеспечить появление биологического механизма человека или биологии вообще. Так что, открыв химические и физические основания человека и их механику, мы уже открыли всё, что про него следует знать.
Но откуда же у Крика убеждение, что всякий вновь разгаданный механизм обмена веществ исключает метафизическое происхождение жизни, причём в ещё большей степени, чем раньше? Данное убеждение господствует ныне среди почти всех без исключения мыслящих представителей естественнонаучного мира, при том, что оно явно иррационально (неразумно). Чтобы наверняка избежать какого-либо недоразумения, повторим убеждение Крика ещё раз: всякий вновь разгаданный химический механизм обмена веществ делает метафизическое происхождение жизни ещё менее вероятным, нежели это было до данного открытия.
Ведь каково содержание данного убеждения? На самом деле оно утверждает, что всякое новообретённое знание насчёт способа действия какой-либо машины делает всё менее вероятным создание и замысел данной машины инженером. Так что чем лучше мы постигаем функционирование какой-либо машины, тем менее вероятным становится то, что машина эта была задумана и построена инженером! Чем лучше мы понимаем, как действует машина, с тем большей уверенностью мы можем утверждать, что машину строит никакой не инженер, но сама же состоящая из материи машина! Иначе говоря: чем лучше мы понимаем функционирование головки цилиндра, тем вернее выясняется, что железо (или же лёгкий металл) головки цилиндра замыслило и изготовило эту самую головку! Чем лучше понимаем радио, тем вернее выявляется, что сами проволоки и изготовили аппарат!
Высказывание Крика явно иррационально! Те учёные, которые верят такому высказыванию, должно быть, такие же иррационалисты! Быть может, всё же правы были неандертальцы в своей оценке современного человека: он не рационален, но эмоционален.
Наша собака
Когда ещё детьми мы жили на одной ферме в Англии, у нас был верный сторож - пастушеская собака, очень любившая нас, детей. Когда она была рядом, с нами ничего не могло случиться, потому что она всегда преданно заботилась о нас, а также и о наших родителях. И когда однажды мой отец был вдруг яростно атакован в чистом поле бешеной сукой, у которой на время пришлось изъять щенков для ветеринарных (лечебных) процедур, собака молниеносно вмешалась и стальной хваткой вцепилась (разумеется, подвергая себя большой опасности) в заднюю ногу бесновавшегося зверя, а затем изо всех сил его удерживала, пока отец и мы сами, дети, не переместились на безопасное место. Я никогда этого не забывал - величайшую преданность, разумность и молниеносную сметку нашей пастушеской собаки Фолли. То же самое подчас случалось у нас с гусями, нередко делавшимися агрессивными, особенно при птенцах, и переходившими в нападение. Собака неизменно умело нас защищала.
Фолли была сукой, и когда она сама как-то родила, мы, дети, ничего не подозревая, отправились в её конуру и взяли новорождённых щенят в руки. Обыкновенно сука тут же кусает в ответ, потому что до щенков нельзя дотрагиваться ни в коем случае! Но в нашем случае она только сделала умоляющие глаза и принялась душераздирающе скулить, чтобы ей вернули малышей. Её блестящие глаза ещё и сегодня стоят перед моим мысленным взором. Родители очень рассердились, узнав, что мы по неведению сотворили.
Но была у нашей собаки Фолли одна слабость. Она с удовольствием забиралась на мамину кушетку в её будуаре и на ней лежала. Однако были месяцы, когда из неё обильно лезла шерсть, что вовсе не красило изящную кушетку. И поэтому Фолли было категорически запрещено лежать на кушетке, что она прекрасно усвоила. Теперь она стала кушетку избегать, по крайней мере в мамином присутствии. Как-то раз вечером вся семья была в отъезде. Фолли заперли на кухне, где она уж точно не подвергалась соблазну как-то злоупотребить с маминой кушеткой, потому что кухонная дверь была заперта. И всё же существовала ещё одна возможность, невзирая ни на что, доставить себе восхитительный вечер на кушетке: Фолли понимала толк в том, как преодолевать некоторые, даже самые неподатливые двери. Небольшая задняя лестница соединяла кухню с гостиной и будуаром посредством большой сделанной из дуба парадной лестницы. Очевидно, случилось следующее: стоило нам удалиться, как Фолли открыла кухонную дверь, проскочила вверх по задней лестнице, а после спустилась по большой дубовой парадной лестнице, и наконец пробежала через салон к кушетке, где и устроилась - диво как уютно и покойно!
И вот когда поздно вечером мы вернулись на нашем стареньком Бентли домой, собака услышала нас издалека, ведь звук выхлопа этой машины невозможно было с чем-то спутать! Вероятно, она стремглав промчалась вверх по парадной лестнице и спустилась по задней - в кухню, где обычно нас и ожидала, чтобы поприветствовать. Вообще-то при нашем появлении Фолли была вне себя от радости. Но на этот раз она явно страдала, пыталась «улыбаться» (это отлично ей удавалось, причём весьма натурально), однако у неё ничего получилось. Хвост был зажат между ног, и в таком виде она вокруг нас ковыляла. Фолли желала радоваться, потому что очень нас любила. Но она просто не могла.
Отец тут же это приметил и спросил Фолли, что же она такого натворила (с этой собакой великолепно можно было «говорить»). Каждое обращённое к Фолли слово явно усугубляло её страдание, пока она наконец не принялась скулить. Мать смекнула быстрее отца. Ничего-то она не стащила. Поэтому мать сразу отвела Фолли к кушетке, которая, естественно, вся была в шерсти. Мать энергично её отругала и дала несколько изрядных шлепков. После этого Фолли легла на спину, так что все уязвимые места на животе открылись. Так собака даёт нам понять, что сдаётся. Тем самым она выкидывает белый флаг. Теперь с ней можно делать всё, что заблагорассудится. Если победителем оказывается собака, она, разумеется, может молниеносно вырвать у своей соплеменницы внутренности. Значит, здесь имела место полная и безоговорочная капитуляция.
Отец хорошо понимал собак, и вслед за этим он выказал Фолли некоторые знаки любви и прощения (погладив её и обратившись к ней с добрыми словами). Затем она встала на ноги, облизала ему и матери руки (те самые, что её наказали) и глубоко опечаленная, однако утешенная отправилась на кухню к своей кормушке. Благодаря капитуляции и последовавшему примирению общность семьи оказалась восстановленной.
Примирение и общность
Если существует Творец (факт, который всякий непредубеждённо мыслящий человек должен признать), который обладает сверхразумностью, всезнанием, вездесущ и сверхличностен, непременно следовало бы ожидать, что его интересуют собственные творения, созданные в качестве личностей. Поскольку оба они, как Творец, так и творение, являются личностями, обе стороны способны к тому, чтобы поддерживать личностную общность. Но такого рода общность будет ими обретена лишь в рамках закономерностей, регулирующих общение личностей друг с другом. Когда меж двух сторон замешивается грех (нарушение этих закономерностей) любого рода, они более не в состоянии наслаждаться взаимным общением, пока посредством капитуляции и примирения этот грех не будет изглажен.
Указанные принципы дают нам ответ на проблему субъективного переживания личности Бога, которое одним людям изведать удаётся, а другим - нет. Все в состоянии изведать его личность на основе капитуляции и примирения. Ибо Христос сделался человеком и умер, дабы даровать всем людям возможность этого примирения. Естественно, это примирение дано изведать исключительно таким людям, что выказывают собственную потребность в примирении. Ведь за тех, кто в себе уверен, нет нужды умирать - дабы они достигли примирения!
Самоотвержение Христа восстанавливает личностную связь между Богом и человеком посредством примирения. Однако лишь в личном примирении и прощении человек оказывается в состоянии культивировать в себе приобщённость к Богу и им наслаждаться. Только с этого момента начинаешь радоваться красоте Бога и его совершенству. Пожалуй, верно будет утверждать, что все расколы и раздоры в христианских и прочих кругах происходят оттого, что людям неведома эта радость или они перестают активно её в себе культивировать. Уже в самом материальном творении Бога ощущается нечто от его перехлёстывающей через край творческой радости. Свидетельства этой радости мы наблюдаем в преизбыточной красоте тюльпанов и волчника в марте, сирени - в мае, астр - по осени. Весело подпрыгивающие телята, хохочущая молодёжь, - всё это мы видим повсеместно, и это также свидетельствует о такой же изначальной радости Творца. Даже смертная сень оказывается оттеснённой великолепием Воскресения.
Но как можно смертному человеку изведать общность с таким вот вечным, радостным Творцом? Разница между ним и нами слишком велика - никакой непосредственной общности с ним мы иметь не в состоянии. Бог обитает в таком измерении, которое напрочь отделено горизонтом событий от нашего измерения - пространственного, временного и материального. «Видовое различие» между Богом и нами, людьми, столь велико, что его никак не преодолеть. Сверх того по отношению к Богу мы «несообщительны», вследствие чего общность с ним была бы исключена также и в том случае, когда бы мы могли к нему приблизиться.
Бог-Человек
Когда Христос сделался человеком, божественное существо проявилось в человеческом образе. Данный факт влечёт за собой колоссальные последствия. Отныне Бог, вечный Творец, оказывается с людьми на «одной волне». Бог сделался настоящим биологическим человеком, точно как и мы.
К данному факту присоединяется ещё более важный: поскольку Христос никогда не отрекался от принятой на себя человеческой сущности, человек так и остался Богом. «Кто видел меня (человека), тот видел Отца», - сказал Иисус Христос (Иоанн, 14, 9). «Я и Отец - суть одно» (Иоанн, 10, 30). Эти слова показывают, что Христос является вторым лицом Троицы и он был вечным Богом прежде своего вочеловечения - и им остался, включительно и как человек. Теперь мы в состоянии несколько лучше понять личность Бога, «пути Господни» к нам, людям, а также его мысли и намерения в отношении нас. Ибо начиная с Воскресения Христова на регентстве у Бога всем заправляет человек , Христос, Богочеловек. Управление Царством Небесным находится в руках человека, так любившего людей, что он за них умер и ради них восстал из мёртвых. Человек, которому была дана вся полнота власти на Небе и на Земле, разговаривает как мы, мыслит как мы, радуется как мы, точно так же, как мы, знает мучения, связанные с жизнью и смертью, поскольку он также страдал и умер. Наконец сделалось возможным полное взаимопонимание, полная общность меж человеком и Богом и Богом и человеком. Два вида личности - человек и Богоч еловек - достигли теперь полного взаимопонимания.
Тем самым делается явным божественный план относительно нас, людей. Из нас, человеческих существ, он желает сформировать обновлённое существо, которое не просто обретёт вновь своё изначальное при творении предназначение, но сделает это даже в большем объёме. С нами всё выйдет куда великолепнее, нежели получилось изначально с Адамом. Образ мышления Христа привёл к его распятию - но тем самым вместе с распятием привёл к величайшему прославлению Бога, более великому, нежели можно было представить когда-либо. Ибо тем самым произошло освобождение целого мира - для его возвеличивания. Если мы, люди, поставим целью внесение в себя образа мышления Христа, результатом будет почти столь же великое прославление. Мы прославимся вместе с Христом. Цель Бога в отношении нас, людей - это равенство ему по образу и подобию, причём ещё лучшее, нежели то было в Эдемском саду в начале. И потому наш человеческий путь здесь, на Земле, зачастую пролегает через тень Креста - точно так, как то было и с Христом. Однако нам никогда не следует упускать из вида результат. Ведь в обоих случаях следствием должен быть Рай с самим Богом, который для этой-то цели нас и создал.
Человек как Бог
Научно мыслящий человек тут же задастся вопросом, действительно ли в таком случае Бог в Христе сделался историческим человеком. Не было ли всё повествование об этом измышлением позднейших фанатиков. Такое сомнение лучше всего изгонять с помощью представления о том, чего нам следовало бы ожидать от человека, являющегося по своей сущности Богом, самим Творцом. Если мы попытаемся ответить на этот вопрос, то придём к заключению, что всё библейское повествование о Христе во всех отношениях производит впечатление подлинности и сверх того отличается цельностью. Действительно измышленный «отчёт», пожалуй, вряд ли оказался бы таким во всех мелочах стройным и согласованным, как повествование о Христе. Пускай-ка некто попробует измыслить перед лицом опытного судьи некое фальшивое свидетельство! Если это свидетельство и вправду было измышлено, судья почти всегда отыщет внутренние противоречия. Но в случае Христа всё вообще свидетельство непротиворечиво. Внутренняя достоверность и внутренняя же стройность свидетельства всегда убеждают. Давайте проверим на подлинность следующие повествования:
Перед тем, как умереть, Христос ясно и отчётливо сказал ученикам и миру, что отправляется в Иерусалим, дабы принять там смерть в качестве искупительной жертвы за людей, но при этом недвусмысленно прибавил, что через три дня воскреснет из мёртвых. Разве заурядный человек решился бы сделать два таких предсказания?
Фарисеи (строго религиозная иудейская группировка) рассказали Пилату про это предсказание о Воскресении на третий день, потому что слова Христа были повсеместно известны. Ведь что случилось бы с фарисеями, когда бы эти предсказания действительно исполнились? Потому фарисеи и просили установить на гробнице стражу, дабы предотвратить возможное похищение (Матф., 27, 63). Видя, как умирает Христос, дежурный офицер вдруг осознал, что этот распятый - Сын Божий (Матф., 27, 54). После Воскресения Христа видели более пятисот человек (1-е Коринф., 15, 6). Некоторые из них беседовали с ним на библейские и иные темы. Эти люди с лёгкостью могли бы опровергнуть свидетельство апостола Павла, поскольку в то время многие из них ещё были живы. Изведав такие страдания и такие муки, никакой обычный распятый человек не мог бы уже через три дня прийти в столь хорошее телесное состояние, в каком, очевидно, находился Христос.
Воскресение Лазаря четыре дня спустя после погребения происходило на глазах у всех. Даже враги Христа, фарисеи, не могли отрицать подлинности этого свидетельства: оно было слишком хорошо известно. Это событие представляло собой выдающееся доказательство подлинного богосыновства Христа, которое фарисеи просто не в состоянии были отрицать. Поэтому они пытались просто «отменить» деяние Христа, вознамерившись Лазаря умертвить. Ибо многие уверовали в богосыновство как логический вывод из Воскресения Лазаря.
Насыщение пяти и четырёх тысяч также, но уже иным образом, удостоверяло божественность Христа. Эти свидетельства были либо истинными, либо ложными. Однако факты столь энергично подкрепляли истинность данного события, что даже фарисеи были готовы прибегнуть к убийству, чтобы устранить все доказательства. Убедительность была столь велика, что случилось громадное стечение народа, не позволившее Христу даже поесть (Марк 6, 31).
Разве можно было бы ожидать от Иисуса Христа какого-либо иного поведения, если Бог действительно сделался человеком? Если Богу на самом деле довелось стать человеком, следовало бы всё же ожидать, что он станет таким же человеком, как и все прочие! Разве правильно было бы ожидать, что он стал бы человеком с отклонениями, как многие наши теперешние короли, министры, президенты или диктаторы? Если бы Бог в качестве человека выступил с подобной заносчивостью, многие бы с полным основанием усомнились в том, что Бог действительно сделался человеком! Жизнеописание Христа в Евангелиях, как и в Ветхом Завете (особенно у пророка Исайи - см., например, 53 главу), соответствует тому, что мы стали бы ожидать от человеческого существа, действительно являющегося Богом, высочайшим существом. Нужно лишь внимательно прочитать Евангелие Иоанна, чтобы убедиться в доказательной силе превосходства Господа Иисуса Христа именно как характера. Внутренняя доказательность подлинности свидетельства Иоанна так и изливается из каждой фразы этого беспримерного повествования.