"Меня зовут Муна"
Я сидел в крошечной - три на три метра - студии и смотрел на свое изображение на мониторе. Было воскресенье. Сонный эсэм включил камеры и ушел, сказав только: «Нажмите красную кнопку, когда закончите». В телеке я сидел на фоне огней Лондона, за моей спиной ехали машины и мигали неузнаваемые рекламы. Мне предстояло рассказывать арабскому каналу о событиях в Москве. На стене над камерой беззвучно двигались стрелки часов. Под ними напоминание: «Смотрите на камеру, а не в монитор».
- Здравствуйте, вы меня слышите? - спросил вдруг откуда-то женский голос.
- Слышу, - испугался я.
- Отлично. Минуты через две мы вас пускаем.
Снова наступила тишина. Я смотрел, как в телевизоре похожий на меня чувак строит рожи. Вдруг где-то далеко зазвучали голоса на непонятном языке. Я собрался, но ничего не происходило.
- Добрый вечер, меня зовут Муна, - отчетливо сказал женский голос минуты через полторы. Явно не тот, что в первый раз.
- Здрасьте, - кивнул я в черный глаз камеры.
- Я ваш переводчик. Ваш сюжет следующий. Я буду рассказывать, о чем они говорят. Пожалуйста, говорите не очень быстро, чтобы я успевала.
Я кивнул камере. Невнятные далекие голоса что-то бодро обсуждали. Из всех мониторов в студии по-прежнему работал только тот единственный, на котором был я на фоне ночного города. В какой-то момент я понял, что эти беседы на арабском имеют отношение и ко мне тоже. Точнее, мне показалось, что я слышу что-то вразумительное: где-то далеко - вероятно на Болотной или на Жемчужной площади в Манаме - люди скандировали по-русски «Нам нужны честные выборы». Я начал прислушиваться, но гул стал неразборчив, а поверх него пошла арабская скороговорка.
- Они говорят, что такого в России не было почти 20 лет, ¬- сказала невидимая Муна. Я кивнул. - Ведущий спрашивает корреспондента в Москве, какие требования выдвигают митингующие. Корреспондент отвечает, что некоторые хотят пересчета голосов, а некоторые проведения новых выборов. Ведущий спрашивает...
Муна монотонно передавала диалог выпускающего арабских новостей с их московским корреспондентом. «Смотри на камеру, а не в монитор», - снова прочитал я и старался не смотреть на себя в ночном Лондоне.
- С нами в лондонской студии... - говорила Муна. - Здравствуйте, Павел. Как можно охарактеризовать цели оппозиции?
- Добрый вечер, - уныло сказал я и начал рассуждать на тему, про которую, с одной стороны, всё ясно, но куда оно всё вырулит, сказать трудно. Единственное, что я знал с самого начала - это то, что ни в коем случае не буду упоминать словосочетание «арабская весна» и, если не спросят, не скажу про площадь Тахрир, потому что у нас не Тахрир. Я рассказывал про то, что представляют из себя оппозиция и Дума, про эпоху политпроектов, похожий на Хогвардс центризбирком и возвращение политики - в общем, уже привычные и более-менее общие слова...
Правда, потом пошло бодрее и заканчивал я даже весело. Возможно, моя кривая улыбка ввела арабскую аудиторию в заблуждение, но она не имела отношения к содержанию. Просто, говоря о нашем незначительном президенте, я неожиданно понял, что зрители видят русского лондонского очкарика, вещающего женским голосом по-арабски.
Эфир закончился. Муна попрощалась. Потом попрощался и второй женский голос. Далекая арабская жизнь тоже затихла. Я снова сидел в тишине и смотрел на сияющего глупой рожей человека на фоне ночного Лондона. Видимо, так победим! Ну или как-то так.
- Здравствуйте, вы меня слышите? - спросил вдруг откуда-то женский голос.
- Слышу, - испугался я.
- Отлично. Минуты через две мы вас пускаем.
Снова наступила тишина. Я смотрел, как в телевизоре похожий на меня чувак строит рожи. Вдруг где-то далеко зазвучали голоса на непонятном языке. Я собрался, но ничего не происходило.
- Добрый вечер, меня зовут Муна, - отчетливо сказал женский голос минуты через полторы. Явно не тот, что в первый раз.
- Здрасьте, - кивнул я в черный глаз камеры.
- Я ваш переводчик. Ваш сюжет следующий. Я буду рассказывать, о чем они говорят. Пожалуйста, говорите не очень быстро, чтобы я успевала.
Я кивнул камере. Невнятные далекие голоса что-то бодро обсуждали. Из всех мониторов в студии по-прежнему работал только тот единственный, на котором был я на фоне ночного города. В какой-то момент я понял, что эти беседы на арабском имеют отношение и ко мне тоже. Точнее, мне показалось, что я слышу что-то вразумительное: где-то далеко - вероятно на Болотной или на Жемчужной площади в Манаме - люди скандировали по-русски «Нам нужны честные выборы». Я начал прислушиваться, но гул стал неразборчив, а поверх него пошла арабская скороговорка.
- Они говорят, что такого в России не было почти 20 лет, ¬- сказала невидимая Муна. Я кивнул. - Ведущий спрашивает корреспондента в Москве, какие требования выдвигают митингующие. Корреспондент отвечает, что некоторые хотят пересчета голосов, а некоторые проведения новых выборов. Ведущий спрашивает...
Муна монотонно передавала диалог выпускающего арабских новостей с их московским корреспондентом. «Смотри на камеру, а не в монитор», - снова прочитал я и старался не смотреть на себя в ночном Лондоне.
- С нами в лондонской студии... - говорила Муна. - Здравствуйте, Павел. Как можно охарактеризовать цели оппозиции?
- Добрый вечер, - уныло сказал я и начал рассуждать на тему, про которую, с одной стороны, всё ясно, но куда оно всё вырулит, сказать трудно. Единственное, что я знал с самого начала - это то, что ни в коем случае не буду упоминать словосочетание «арабская весна» и, если не спросят, не скажу про площадь Тахрир, потому что у нас не Тахрир. Я рассказывал про то, что представляют из себя оппозиция и Дума, про эпоху политпроектов, похожий на Хогвардс центризбирком и возвращение политики - в общем, уже привычные и более-менее общие слова...
Правда, потом пошло бодрее и заканчивал я даже весело. Возможно, моя кривая улыбка ввела арабскую аудиторию в заблуждение, но она не имела отношения к содержанию. Просто, говоря о нашем незначительном президенте, я неожиданно понял, что зрители видят русского лондонского очкарика, вещающего женским голосом по-арабски.
Эфир закончился. Муна попрощалась. Потом попрощался и второй женский голос. Далекая арабская жизнь тоже затихла. Я снова сидел в тишине и смотрел на сияющего глупой рожей человека на фоне ночного Лондона. Видимо, так победим! Ну или как-то так.