«Как практик Макиавелли был значительно слабее самого себя как теоретика»
НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ. О военном искусстве. Госвоениздат, 1939 г., стр. 223.
Макиавелли был одним из виднейших политических мыслителей эпохи первоначального накоплении. Он родился в 1469 г. и был сверстником Леонардо да-Винчи, Микеланджело и Рафаэля, современником Лоренцо Медичи, Джироламо Савонароллы, Мартина Лютера и Томаса Мюнцера, Христофора Колумба и Васко-деГама.
Конец XV и начало XVI века - знаменательная эпоха в истории человечества. Это период быстрого развития производительных сил и ломки феодальных отношений, период колоссального расширения человеческого кругозора, период формирования новой, буржуазной по своей классовой сущности, но не страдавшей еще буржуазной ограниченностью, идеологии.
Лучшие люди того времени, в поисках новых форм. человеческого Общежития и новых методов мышления, подвергли энергичной критике все унаследованные от средневековья экономические и политические отношения и признали их непригодными для человечества.
Никколо Макиавелли принадлежал к этому типу людей. Это был глубочайший политик, историк и прекрасный драматург. Правда, его разносторонность была значительно меньшей, чем разносторонность Микеланджело или Леонардо да-Винчи. Но, уступая им в области искусств и естественных наук, он превосходил их как политический деятель.
Макиавелли был врагом феодального общественного строя и феодальной политической раздробленности. Он мечтал о государственно-политическом воссоединении Италии и истреблении феодалов как светских, так и духовных. Частная собственность представлялась ему институтом, обеспечивающим наилучший экономический строй жизни, а гражданская свобода - естественным правом человека. Прогрессивность и в известных отношениях даже революционность его политических воззрений не подлежат сомнению.
* * *
Макиавелли стал заниматься исследованием военного дела не как профессионал-военный, а как политический мыслитель. Людей, всю свою жизнь посвятивших военному делу и сделавших его своим ремеслом, он не любил и презирал. Это легко понять, если учесть специфические черты профессионалов-военных конца XV и начала XVI века.
В итальянских городах XIV-XV веков главной вооруженной силой были наемные кавалерийские отряды, находившиеся под предводительством того или иного авантюриста-кондотьера. Сражались они плохо, грабили мирных жителей и своим поведением обостряли и без того острую внутриполитическую обстановку. Ни Венеция, ни Генуя, ни Флоренция, ни другие города не могли, однако, обойтись без их услуг и с их помощью вели войны друг с другом. Создание итальянского национального государства не могло быть достигнуто до тех пор, пока эта форма вооруженных сил продолжала существовать. Кондотьеры стремились к захвату власти, и там, где им удавалось этого достичь, как, например, в Милане, они превращались в яростных и непримиримых противников национального воссоединения. Во всех областях Италии были они угнетателями и врагами народа. Ради достижения тех или иных материальных выгод они были готовы действовать заодно как с папой, так и с испанским и французским королями. Разложившиеся морально, чуждые каких-либо высоких идейных побуждений, они терзали и унижали несчастный итальянский народ. Ненависть к ним со стороны передовых люден того времена, близких к народу, была поэтому естественным чувством. Но разные передовые люди эпохи ренессанса выражали ее по-разному и далеко не всегда были последовательны.
Макиавелли как военный писатель оказался гораздо более последовательным, чем как политик я политический мыслитель. В книге «О военном искусстве» он отвергает средневековые принципы формирования и обучения вооруженных сил полностью и безоговорочно и пропагандирует идею народной армии.
Макиавелли в диалогах о военном искусства еще исходил из мысли о том, что общество будущего, построенное на разумных началах, должно быть обществом равных, обществом, свободным от пороков цивилизации и напоминающим древний Рим времен Цинцинната. Одно из действующих в диалоге лиц, Фабрицио, несомненно выражающий точку зрения самого Макиавелли, на вопрос своего собеседника Козимо: «Что же вы хотели бы ввести похожее на древние нравы?» - отвечает: «Почитать и награждать доблесть, не презирать бедность, уважать порядок и строй военной дисциплины, заставить граждан любить друг друга, не образовывать партий, меньше дорожить частными выгодами, чем общественной пользой, и многое другое, вполне сочетаемое с духом нашего времени» (стр. 27-28).
Макиавелли полагал, что в ближайшие десятилетия должно произойти резкое улучшение нравов. Ему казалось, что люди в самом ближайшем будущем вновь обретут способность ценить и уважать гражданские доблести и подлинное военное и политическое мужество. Именно исходя из этого, он рекомендовал изучать историю первых стадий развития Римской республики, суровая простота и величавость нравов лучших граждан которой особенно нравились ему.
Военное дело - профессиональное занятие феодалов. Для того чтобы искоренить феодализм, надо уничтожить наемные армии и заставить профессионалом военных заняться производительным трудом. Профессионал-военный не может быть хорошим человеком. «Война - это такого рода ремесло, которым частные люди честно жить не могут, и она должна быть делом только республики или королевства... Люди, большие или ничтожные, занимающиеся войной, как ремеслом, могут быть только дурными, так как ремесло это в мирное время прокормить их не может. Поэтому они вынуждены или стремиться к тому, чтобы мира но было, или так нажиться во время войны, чтобы от могли быть сыты, когда наступит мир. Ни та, ни другая мысль не может зародиться в душе достойного человека, ведь, если хотеть жить войной, надо грабить, насильничать, убивать одинаково друзей и врагов, как это и делают такого рода солдаты. Если не хотеть мира, надо прибегать к обманам, как обманывают военачальники тех, кому они служат, притом с единственной целью - продлить войну. Если мир все же заключается, то главари, лишившиеся жалованья и привольной жизни, часто набирают шайку искателей приключений и бессовестно грабят страну» (там же, стр. 30).
Поскольку Макиавелли, говоря это, имел в виду Италию и другие страны XIV-XV веков, постольку он был прав. Нарисованная им картина является наиболее точным отражением тогдашней действительности. Никто из современников Макиавелли не сумел так хорошо обрисовать подлинную роль наемных солдат и их предводителей, как он. Макиавелли показал не только то, как вели себя кондотьеры и их солдаты, но и выяснил, почему они должны были вести себя именно так, а не иначе. Умение вскрывать мотивы поступков исторических деятелей и влияние на их действия окружающей среды было присуще Макиавелли в высшей степени. Оно было достигнуто им посредством вдумчивого изучения истории и философских произведений мыслителей древности. Макиавелли во весь рост поставил в своих сочинениях проблему соотношения конкретной политической деятельности человека и обстоятельств. В отличие от подавляющего большинства политических мыслителей XV-XVI веков и отчасти даже XVII века он добывался решения этой проблемы, признавая существование объективных исторических закономерностей, обязательных для каждого человека, и возможности выбора. Его исторические воззрения оставляли для фатализма гораздо меньшее место, чем даже исторические взгляды Гольбаха и Гельвеция. Человек не может сделать всего того, что он захочет, но он может сделать очень многое, если будет считаться с обстоятельствами, - так можно передать существо его точки зрения по данному вопросу.
Макиавелли довольно часто, характеризуя неудачи тех или иных исторических деятелей, применял термин «судьба». Однако слово «судьба» у него имело совсем иной смысл, чем, например, у древних греков, Чаще всего оно служило ему обозначением объективной слабости исторического деятеля и враждебного его целям стечения обстоятельств.
Философско-исторические воззрения Макиавелли нельзя понять, не учитывая сугубой конкретности его метода мышления. В отличие от весьма многих последующих мыслителей, даже таких, как Джордано Бруно, Б. Спиноза и Томас Гоббс, Макиавелли ставил общие проблемы философии истории только в связи с какими-либо конкретными историческими задачами и политическими событиями.
Эта черта, роднящая его с такими корифеями ренессанса, как Леонардо да-Вннчи и Микеланджело, была одновременно его сильной и слабой стороной, преимуществом перед Спинозой и Гоббсом, и большим недостатком.
Преимущество заключалось в умении всегда близко держаться конкретно-исторической почвы и избегать слишком абстрактных умозаключений, а недостаток состоял в некоторой незавершенности его выводов. Даже там, где общесоциологические выводы, после блестящего анализа фактов, напрашивались сами собой, Макиавелли их не делал или делал их с весьма большой дозой осторожности. Охотнее всего делал он обобщения там, где вставал вопрос: что делать? В такие случаях он не стеснялся пускаться в самые пространные рассуждения и даже давать нечто вроде универсальных рецептов. Но здесь Макиавелли с неизбежностью покидал конкретно-историческую почву, а поэтому довольно часто вступал в противоречие с фактами и ошибался. По этой же причине он иногда вступал в противоречие и с самим собою. Правильная в историческом аспекте мысль, будучи гипертрофирована и возведена во всеобщий принцип, пригодный для всех времен и народов, снижала его основные установки и звучала, как неверно взятая нота.
Так было со знаменитым тезисом о том, что хорошая цель оправдывает дурные средства. Поскольку, высказывая эту мысль, Макиавелли имел в виду интересы итальянского народа, жаждавшего национального воссоединения, врагами которого были феодалы, папа, испанский и французский короли и германский император, постольку он был прав. Но поскольку он эту мысль хотел сделать универсальным правилом поведения и не учел того, что дурные средства могут испортить и самую возвышенную цель, превратив ее в свою противоположность, постольку он совершил грубую ошибку, косвенно оправдав те методы, которые возмущали его в наемных армиях, в папе и в кондотьерах. Тут сказалось, правда, и непонимание взаимной связи, существующей между целью и средствами. Макиавелли не понял того, что дурные средства к достижению высоких целей вести не могут.
Поскольку Макиавелли свое совершенно правильное заключение о роли кондотьеров и наемных солдат в итальянской жизни XIV-XV веков хотел универсализировать и построить на его основе учение о недопустимости во все времена и при всяких исторических условиях превращать
военное дело в профессию, постольку он впал в охарактеризованную нами выше ошибку.
Но не следует поносить Макиавелли за эту ошибку. Она была им допущена в порыве борьбы за благородную цель: за счастье народа, за республику.
Большое внимание Макиавелли уделил вопросу о принципах набора людей в войска. Основная мысль его в этом отношении такова: нельзя брать в армию всех, кто пожелает в ней служить. Надо вербовать только тех, которые являются хорошими гражданами. Чужеземцев набирать в армию нельзя, ибо они не могут быть хорошими солдатами.
По его мнению, лучшими солдатами являются крестьяне, которых и надо привлекать в армию как в добровольном порядке, так и в порядке принуждения. Крестьяне - «это люди закаленные, воспитанные в труде, привыкшие к солнцу и не ищущие тени, приученные к обращению с железными орудиями, к земляным работам, к переноске тяжестей, а кроме того, они просты и бесхитростны. Однако, я лично считал бы, что так как есть два рода солдат - пешие и конные, то пехоту лучше набирать из крестьян, а конницу из горожан» (стр. 41).
Выдвижением этого принципа формирования войск Макиавелли удалось предвосхитить будущее. В XVII-XVIII веках произошла замена наемных армий армиями, собираемыми из крестьян и горожан путем принудительного набора.
Однако Макиавелли имел в виду нечто совсем другое, чем собиравшиеся путем мобилизации крепостных армии прусского короля и австрийского императора. Эти армии служили не народу, а его угнетателям. Они защищали чуждые им самим и их братьям, жившим в деревнях и городах, интересы. Они были орудием угнетения и грабежа, а посему и не могли быть признаны Макиавелли воплощением в жизнь выставленных им теоретических принципов. Ни одна из европейских армий XVI-XVIII веков, за исключением армий, созданных в ходе нидерландской, английской и французской революций, не удовлетворяла тем требованиям, которые Макиавелли выставил. Революционные армии больше всего подходили к идеалу Макиавелли. Но воплощением в жизнь идеи Макиавелли их назвать все же нельзя, ибо Макиавелли совсем не думал, что его идеал может быть реализован революционным путем. Он полагал, что дело коренной реорганизации вооруженных сил может быть произведено кабинетным путем. Он не только не употреблял термина «революция», ню и не знал его. Он знал лишь дворцовые перевороты и народные восстания, подобные тем, которые имели место во Флоренции XIV-XV веков. А к ним применять термин «революция» нельзя, ибо коренного изменения имущественных и производственных отношений они не производили. Значит, Макиавелли не предугадал, да и не мог предугадать того, какими путями образуются новые армии, хотя и сумел кое-что предвидеть.
Во Флоренции конца XV и начала XVI веков не было социально-политических условий для реализации военных теорий Макиавелли. Тем не менее он, как секретарь Совета Десяти, сделал попытку провести их в жизнь. В 1506 г. Флорентийская республика, руководимая Пьеро Содерини, решила по-новому, на основе принудительного набора граждан, реорганизовать сван вооруженные силы. Но опыт не удался. Крестьяне, угнетаемые флорентийцами, не могли служить так, как этого добивался от них Макиавелли. Население самой Флоренции было раздираемо ожесточенной борьбой патрициата с плебейством, сплошь и рядом переходившей в гражданскую войну. Пьеро Содерини не только не решился встать на сторону народа, но пытался балансировать между ним и патрициатом и был поэтому скоро низвергнут усилившимися сторонниками Медичи. Он пал жертвой своей непоследовательности и трусости, которая, однако, имела объективное основание. Пьеро Содерини отражал интересы средних слоев населения Флоренции, не желавших коренного разрыва со старым, боявшихся народа еще больше, чем сторонников Медичи.
Макиавелли смутно догадывался о причинах своей и Пьеро Содерини неудачи. Но вместо того, чтобы решительно встать на сторону народа, он пытался сговориться с возвратившимися во Флоренцию представителями дома Медичи и тем самым нарушил основные принципы своей собственной политической и военной теории. Он вел себя не как вождь и политический деятель народа, а как довольно трусливый представитель бюргерской оппозиции и за это снискал к себе неприязнь обеих главных борющихся сил. Народ его считал изменником, а Медичи ему не доверяли. Последние годы своей жизни Макиавелли провел в постоянном страхе за себя и за своих близких. Но эту печальную жизнь он подготовил себе сам своей недостаточной политической принципиальностью. Как практик Макиавелли был значительно слабее самого себя как теоретика. Само собой разумеется, что политическая деятельность Макиавелли не могла пройти бесследно для его теоретической работы. Он возвел в разряд непреложных, пригодных для всех времен и народов, политических истин правила поведения, выработавшиеся в Италии конца XV и начала XVI веков, в условиях исключительной политической раздробленности и частых государственных переворотов, не сопровождавшихся, однако, какими-либо серьезными переменами в экономике.
Макиавелли не верил в силу народа и в его способность создать такую государственную власть, которая бы выполняла его пожелания. Не верил он и в то, что итальянский народ сможет вооруженной рукой преодолеть все препятствия, ставшие на пути к воссоединению Италии.
В этом вопросе он стоял близко к истине. При том соотношении классовых сил, которые сложились после смерти Савонароллы и предательства буржуазии, городское плебейство, не обеспечившее себе поддержки сельского населения, достичь победы не могло. Но еще меньше могли надеяться да победу крестьяне, враждовавшие с горожанами и не умевшие координировать свои действия с действиями соседей.
Таким образом, в XVI веке национальное воссоединение Италии снизу, т. е. волею и силою народа, достигнуто быть не могло. Итальянский народ в своей массе еще не дорос к этому времени до сознания необходимости воссоединения.
Макиавелли сделал отсюда не тот вывод, который должен был бы сделать последовательный борец за счастье народа. Он не стал просвещать народ и способствовать всеми силами его духовному и политическому росту, а пошел по ложному пути. Раз невозможно воссоединение Италии волею и силою народа, рассуждал он, то надо сделать попытку достичь этой цели с помощью князя.
Так республиканец и демократ стал апостолом сильной княжеской власти.
Следовательно, совершенно несомненные внутренние противоречия в учении Макиавелли были отнюдь не случайными, а являлись своеобразным отражением противоречий, присущих самой реальной действительности, в частности противоречия, существовавшего между поставленной историей перед итальянским народом задачей национального воссоединения и отсутствием материальных средств для решения этой задачи.
* * *
По мнению Макиавелли, армия, созданная на основе принципа добровольности с принципом принудительности из хороших граждан своей страны, никогда не выдвинет тирана и не станет поддерживать узурпаторов. «...Тирана создает не свое войско, подчиненное своему же гражданину, а дурные законы и плохое управление, именно оно навлекает на город тиранию. При хорошем управлении бояться своего войска нечего» (стр. 46).
Однако Макиавелли не разъяснил, что он понимает под хорошим уловлением. Логика вещей и здесь толкала его к постановке вопроса о необходимости революционного преобразовании общества. Но вопреки ей он эту проблему исследовать не стал, сведя все дальнейшие рассуждения к вопросу о том, как можно создать дисциплинированную и сильную армию при существующем строе общественных отношений. Благодаря этому Макиавелли сузил проблему и дал ей решение, ограниченное рамками XVI столетия. Тем не менее и здесь кое-где он сумел выйти за рамки своей эпохи, ибо то, что он предполагал в отношении численности войск, например, или их вооружения, методов воспитания и обучения, не могло быть реализовано ни в одном из итальянских государств XVI века и требовало серьезных политических и экономических перемен, хотя они Макиавелли и не были предусмотрены.
Исходя из своих принципов, Макиавелли отдавал решительное предпочтение пехоте перед конницей. Его аргументы в защиту пехоты не очень сильны. Он, например, полагал, что конница не может не отставать от пехоты в организации боевых порядков. «Когда нужно менять строй, она отстает, потому что, если при наступлении необходимо вдруг переменить направление, повернуться кругом, внезапно двинуться вперед после остановки или столь же внезапно остановиться, то, конечно, конные не могут исполнить это с такой же точностью, как пехотинцы. Если конница приведена в расстройство натиске неприятеля, то даже при неудаче нападения трудно восстановить в ней порядок; с пехотой это бывает крайне редко. Кроме того, часто бывает, что храброму всаднику попадается пугливая лошадь, а трус сидит на горячем коне- это нарушает единство строя и приводит к беспорядку» (стр. 67). Этим аргументам легко можно было бы противопоставить другие. Например, в последующие эпохи конники научились весьма организованно и точно производить любые перестроения.
Но дело не в этом. Невзирая на слабость своей аргументации в защиту пехоты, Макиавелли был прав и гениально предугадал ту роль, которая выпадала на долю пехоты в последующие исторические эпохи. Уже в рамках абсолютных монархий Западной Европы конца XVI и последующих веков пехота превратилась в основной вид войск. Исход всех более или менее крупных сражений XVII-XVIII веков был решен борьбою пехоты, которая в этот период времени получила в свое распоряжение улучшенное огнестрельное оружие крупного и мелкого калибра и колоссально увеличилась в численности.
Макиавелли первый оценил роль густых пехотных колонн, восторжествовавших в XVIII-XIX веках. «Нет ни малейшего сомнения в том, - писал он, - что люди отважные, но разрозненные, гораздо слабее робких и сплоченных, так как движение в строю заглушает в человеке сознание опасности, между тем, как беспорядок сводит ни к чему самую отвагу» (стр. 73).
Ни одна из современных Макиавелли армий не обладала хорошей пехотой и не могла давать своей практикой материал для теоретических суждений. В лучшем случае они были для Макиавелли только примером того, чем армия не должна быть, дабы иметь возможность превратиться в грозную силу. Следовательно, и в этом вопросе Макиавелли шел впереди военной практики своей эпохи, гениально угадывая будущие организационно-тактические формы.
Для своего времени значительный интерес представляли советы Макиавелли полководцу о том, как надо вести войну. Ганс Дельбрюк, разделивший все войны, сплошь и рядом вопреки их характеру, на войны, проведенные посредством применения так называемой стратегии сокрушения, и на войны, проведенные на основе стратегии измора, нашел по этому вопросу у Макиавелли непоследовательность. Дельбрюку(1) неясно, какой тип стратегии Макиавелли рекомендует. Но в том-то и дело, что Дельбрюк применил к итальянскому мыслителю аршин своего изобретения, для Макиавелли совершенно неподходящий. Макиавелли был врагом схематизма и рекомендовал полководцам действовать в зависимости от обстоятельств и соотношения сил. Он хотел, чтобы полководцы всегда действовали активно.
_______________
1. Дельбрюк. История военного искусства, т. IV, стр. 95 и след.
«Если ты победил, - писал он, - преследуй неприятеля со всей возможной быстротой и подражай в этом Цезарю, а не Ганнибалу, который остановился после победы при Каннах и этим лишился власти над Римом».
«Если же ты разбит, то полководец должен прежде всего сообразить, нельзя ли извлечь из поражения какую-нибудь выгоду, особенно в тех случаях, когда хотя бы часть его войска сохранила боевую силу. Случай может представиться благодаря непредусмотрительности врага, который после победы обычно становится беспечным и дает тебе возможность его добить, как победил карфагенян римский консул Марций: карфагеняне после гибели обоих Сципионов и разгрома их войск не обращали никакого внимания на остатки легионов, уцелевших у Марция, который напал на них врасплох и совершенно разбил» (стр. 133-134).
Макиавелли рекомендовал полководцам стремиться к захвату инициативы и применять смелые решения, поражая противника смелыми и неожиданными действиями. Если же для наступательных действий нет необходимых сил, то полководец должен найти такие способы ведения войны, которые бы озадачили противника, сковали его волю и лишили активности.
«Легче всего удается то, что враг считает для тебя невозможным, и удар большей частью обрушивается на людей в ту минуту, когда они меньше всего о нем думают. Если же ничего нельзя сделать, то искусство полководца состоит в том, чтобы по крайней мере смягчить последствия поражения» (стр. 134).
Но, рекомендуя полководцу быть смелым и решительным, Макиавелли предостерегал его от действий авантюристических. Никогда не следует принимать боя в невыгодный для себя условиях и предпринимать наступательные действия, не имея перед противником какого-либо явного преимущества. «Прежде всего, военачальник никогда не должен вступать в бой, если у него нет явного преимущества или он не вынужден к этому необходимостью. Преимущество определяется свойствами местности, боевым порядком, превосходством в численности и качестве войск. Необходимость наступает, когда ты видишь, что бездействие тебя погубит, потому ли что у тебя нет денег или продовольствия и войско твое может в любую минуту разбежаться или потому, что неприятель ждет больших подкреплений. В таком случае надо всегда давать бой даже в невыгодной для себя обстановке, что гораздо лучше испытать судьбу, которая может оказаться к тебе благосклонной, чем бояться ее и итти на верную гибель. Уклониться от битвы в этом случае - это такой же тяжкий грех полководца, как упустить возможность победы по неведению или трусости. Преимущество дается тебе или промахом противника или собственной проницательностью» (стр. 135-136).
Таким образом, Макиавелли не был сторонником ни стратегии измора, ни стратегии сокрушения, а требовал от полководца ведения войны в соответствии с обстоятельствами, комбинируя сокрушительные удары с выжидательными действиями.
То, в чем Ганс Дельбрюк видит величайший дефект учения Макиавелли о ведении войны, было, следовательно, одною из самых лучших его черт. Почти за четыре столетия до выступления немецкого буржуазного историка войн и военного искусства Макиавелли сумел глубже и яснее определить задачи полководца при определении способов ведения войны. Макиавелли и в голову не приходило противопоставить тактику Ганнибала тактике Фабия Максима.
Но, невзирая на то, что в своем учении о стратегии и тактике Макиавелли предвосхитил многое из того, что было разработано военной практикой и военной наукой лишь в последующие столетия, эта сторона его учения о войне наиболее устарела. Его учение о боевых порядках, об осаде и защите крепостей, о движении войск, о способах их обеспечения продовольствием и т. д. оказалось в наибольшей степени связанным со специфическими социально-политическими условиями Италии XV-XVI веков, а посему проявило свою политическую ограниченность. Тем не менее книга Макиавелли «О военном искусстве» будет с интересом прочтена каждым интересующимся историей вообще, историей политических учений и военной науки в частности.
Государственное военное издательство проделало большую и полезную работу, издав это сочинение. Широкая масса читателей получила возможность ознакомиться с тем произведением, которое снискало Макиавелли славу первого крупного военного писателя нового времени.
Однако перевод сделан далеко не наилучшим образом. Как это ясно из приведенных нами цитат, в литературном отношении он оставляет желать много лучшего. Перевод сделан весьма плохим русским языком.
Нельзя не удивляться также и тому, почему издательство в качестве вводной статьи поместило посвященный Макиавелли раздел из истории военного искусства Ганса Дельбрюка. Неужели у нас нет людей, которые бы сумели написать о Макиавелли, как военном писателе лучше Дельбрюка?
А. И. Казарин.
Военная мысль. 1940. № 7.
P.S. Книга на Милитере.
P.P.S. И ни одного упоминания с цитатами классиков марксизма-ленинизма.
Макиавелли был одним из виднейших политических мыслителей эпохи первоначального накоплении. Он родился в 1469 г. и был сверстником Леонардо да-Винчи, Микеланджело и Рафаэля, современником Лоренцо Медичи, Джироламо Савонароллы, Мартина Лютера и Томаса Мюнцера, Христофора Колумба и Васко-деГама.
Конец XV и начало XVI века - знаменательная эпоха в истории человечества. Это период быстрого развития производительных сил и ломки феодальных отношений, период колоссального расширения человеческого кругозора, период формирования новой, буржуазной по своей классовой сущности, но не страдавшей еще буржуазной ограниченностью, идеологии.
Лучшие люди того времени, в поисках новых форм. человеческого Общежития и новых методов мышления, подвергли энергичной критике все унаследованные от средневековья экономические и политические отношения и признали их непригодными для человечества.
Никколо Макиавелли принадлежал к этому типу людей. Это был глубочайший политик, историк и прекрасный драматург. Правда, его разносторонность была значительно меньшей, чем разносторонность Микеланджело или Леонардо да-Винчи. Но, уступая им в области искусств и естественных наук, он превосходил их как политический деятель.
Макиавелли был врагом феодального общественного строя и феодальной политической раздробленности. Он мечтал о государственно-политическом воссоединении Италии и истреблении феодалов как светских, так и духовных. Частная собственность представлялась ему институтом, обеспечивающим наилучший экономический строй жизни, а гражданская свобода - естественным правом человека. Прогрессивность и в известных отношениях даже революционность его политических воззрений не подлежат сомнению.
* * *
Макиавелли стал заниматься исследованием военного дела не как профессионал-военный, а как политический мыслитель. Людей, всю свою жизнь посвятивших военному делу и сделавших его своим ремеслом, он не любил и презирал. Это легко понять, если учесть специфические черты профессионалов-военных конца XV и начала XVI века.
В итальянских городах XIV-XV веков главной вооруженной силой были наемные кавалерийские отряды, находившиеся под предводительством того или иного авантюриста-кондотьера. Сражались они плохо, грабили мирных жителей и своим поведением обостряли и без того острую внутриполитическую обстановку. Ни Венеция, ни Генуя, ни Флоренция, ни другие города не могли, однако, обойтись без их услуг и с их помощью вели войны друг с другом. Создание итальянского национального государства не могло быть достигнуто до тех пор, пока эта форма вооруженных сил продолжала существовать. Кондотьеры стремились к захвату власти, и там, где им удавалось этого достичь, как, например, в Милане, они превращались в яростных и непримиримых противников национального воссоединения. Во всех областях Италии были они угнетателями и врагами народа. Ради достижения тех или иных материальных выгод они были готовы действовать заодно как с папой, так и с испанским и французским королями. Разложившиеся морально, чуждые каких-либо высоких идейных побуждений, они терзали и унижали несчастный итальянский народ. Ненависть к ним со стороны передовых люден того времена, близких к народу, была поэтому естественным чувством. Но разные передовые люди эпохи ренессанса выражали ее по-разному и далеко не всегда были последовательны.
Макиавелли как военный писатель оказался гораздо более последовательным, чем как политик я политический мыслитель. В книге «О военном искусстве» он отвергает средневековые принципы формирования и обучения вооруженных сил полностью и безоговорочно и пропагандирует идею народной армии.
Макиавелли в диалогах о военном искусства еще исходил из мысли о том, что общество будущего, построенное на разумных началах, должно быть обществом равных, обществом, свободным от пороков цивилизации и напоминающим древний Рим времен Цинцинната. Одно из действующих в диалоге лиц, Фабрицио, несомненно выражающий точку зрения самого Макиавелли, на вопрос своего собеседника Козимо: «Что же вы хотели бы ввести похожее на древние нравы?» - отвечает: «Почитать и награждать доблесть, не презирать бедность, уважать порядок и строй военной дисциплины, заставить граждан любить друг друга, не образовывать партий, меньше дорожить частными выгодами, чем общественной пользой, и многое другое, вполне сочетаемое с духом нашего времени» (стр. 27-28).
Макиавелли полагал, что в ближайшие десятилетия должно произойти резкое улучшение нравов. Ему казалось, что люди в самом ближайшем будущем вновь обретут способность ценить и уважать гражданские доблести и подлинное военное и политическое мужество. Именно исходя из этого, он рекомендовал изучать историю первых стадий развития Римской республики, суровая простота и величавость нравов лучших граждан которой особенно нравились ему.
Военное дело - профессиональное занятие феодалов. Для того чтобы искоренить феодализм, надо уничтожить наемные армии и заставить профессионалом военных заняться производительным трудом. Профессионал-военный не может быть хорошим человеком. «Война - это такого рода ремесло, которым частные люди честно жить не могут, и она должна быть делом только республики или королевства... Люди, большие или ничтожные, занимающиеся войной, как ремеслом, могут быть только дурными, так как ремесло это в мирное время прокормить их не может. Поэтому они вынуждены или стремиться к тому, чтобы мира но было, или так нажиться во время войны, чтобы от могли быть сыты, когда наступит мир. Ни та, ни другая мысль не может зародиться в душе достойного человека, ведь, если хотеть жить войной, надо грабить, насильничать, убивать одинаково друзей и врагов, как это и делают такого рода солдаты. Если не хотеть мира, надо прибегать к обманам, как обманывают военачальники тех, кому они служат, притом с единственной целью - продлить войну. Если мир все же заключается, то главари, лишившиеся жалованья и привольной жизни, часто набирают шайку искателей приключений и бессовестно грабят страну» (там же, стр. 30).
Поскольку Макиавелли, говоря это, имел в виду Италию и другие страны XIV-XV веков, постольку он был прав. Нарисованная им картина является наиболее точным отражением тогдашней действительности. Никто из современников Макиавелли не сумел так хорошо обрисовать подлинную роль наемных солдат и их предводителей, как он. Макиавелли показал не только то, как вели себя кондотьеры и их солдаты, но и выяснил, почему они должны были вести себя именно так, а не иначе. Умение вскрывать мотивы поступков исторических деятелей и влияние на их действия окружающей среды было присуще Макиавелли в высшей степени. Оно было достигнуто им посредством вдумчивого изучения истории и философских произведений мыслителей древности. Макиавелли во весь рост поставил в своих сочинениях проблему соотношения конкретной политической деятельности человека и обстоятельств. В отличие от подавляющего большинства политических мыслителей XV-XVI веков и отчасти даже XVII века он добывался решения этой проблемы, признавая существование объективных исторических закономерностей, обязательных для каждого человека, и возможности выбора. Его исторические воззрения оставляли для фатализма гораздо меньшее место, чем даже исторические взгляды Гольбаха и Гельвеция. Человек не может сделать всего того, что он захочет, но он может сделать очень многое, если будет считаться с обстоятельствами, - так можно передать существо его точки зрения по данному вопросу.
Макиавелли довольно часто, характеризуя неудачи тех или иных исторических деятелей, применял термин «судьба». Однако слово «судьба» у него имело совсем иной смысл, чем, например, у древних греков, Чаще всего оно служило ему обозначением объективной слабости исторического деятеля и враждебного его целям стечения обстоятельств.
Философско-исторические воззрения Макиавелли нельзя понять, не учитывая сугубой конкретности его метода мышления. В отличие от весьма многих последующих мыслителей, даже таких, как Джордано Бруно, Б. Спиноза и Томас Гоббс, Макиавелли ставил общие проблемы философии истории только в связи с какими-либо конкретными историческими задачами и политическими событиями.
Эта черта, роднящая его с такими корифеями ренессанса, как Леонардо да-Вннчи и Микеланджело, была одновременно его сильной и слабой стороной, преимуществом перед Спинозой и Гоббсом, и большим недостатком.
Преимущество заключалось в умении всегда близко держаться конкретно-исторической почвы и избегать слишком абстрактных умозаключений, а недостаток состоял в некоторой незавершенности его выводов. Даже там, где общесоциологические выводы, после блестящего анализа фактов, напрашивались сами собой, Макиавелли их не делал или делал их с весьма большой дозой осторожности. Охотнее всего делал он обобщения там, где вставал вопрос: что делать? В такие случаях он не стеснялся пускаться в самые пространные рассуждения и даже давать нечто вроде универсальных рецептов. Но здесь Макиавелли с неизбежностью покидал конкретно-историческую почву, а поэтому довольно часто вступал в противоречие с фактами и ошибался. По этой же причине он иногда вступал в противоречие и с самим собою. Правильная в историческом аспекте мысль, будучи гипертрофирована и возведена во всеобщий принцип, пригодный для всех времен и народов, снижала его основные установки и звучала, как неверно взятая нота.
Так было со знаменитым тезисом о том, что хорошая цель оправдывает дурные средства. Поскольку, высказывая эту мысль, Макиавелли имел в виду интересы итальянского народа, жаждавшего национального воссоединения, врагами которого были феодалы, папа, испанский и французский короли и германский император, постольку он был прав. Но поскольку он эту мысль хотел сделать универсальным правилом поведения и не учел того, что дурные средства могут испортить и самую возвышенную цель, превратив ее в свою противоположность, постольку он совершил грубую ошибку, косвенно оправдав те методы, которые возмущали его в наемных армиях, в папе и в кондотьерах. Тут сказалось, правда, и непонимание взаимной связи, существующей между целью и средствами. Макиавелли не понял того, что дурные средства к достижению высоких целей вести не могут.
Поскольку Макиавелли свое совершенно правильное заключение о роли кондотьеров и наемных солдат в итальянской жизни XIV-XV веков хотел универсализировать и построить на его основе учение о недопустимости во все времена и при всяких исторических условиях превращать
военное дело в профессию, постольку он впал в охарактеризованную нами выше ошибку.
Но не следует поносить Макиавелли за эту ошибку. Она была им допущена в порыве борьбы за благородную цель: за счастье народа, за республику.
Большое внимание Макиавелли уделил вопросу о принципах набора людей в войска. Основная мысль его в этом отношении такова: нельзя брать в армию всех, кто пожелает в ней служить. Надо вербовать только тех, которые являются хорошими гражданами. Чужеземцев набирать в армию нельзя, ибо они не могут быть хорошими солдатами.
По его мнению, лучшими солдатами являются крестьяне, которых и надо привлекать в армию как в добровольном порядке, так и в порядке принуждения. Крестьяне - «это люди закаленные, воспитанные в труде, привыкшие к солнцу и не ищущие тени, приученные к обращению с железными орудиями, к земляным работам, к переноске тяжестей, а кроме того, они просты и бесхитростны. Однако, я лично считал бы, что так как есть два рода солдат - пешие и конные, то пехоту лучше набирать из крестьян, а конницу из горожан» (стр. 41).
Выдвижением этого принципа формирования войск Макиавелли удалось предвосхитить будущее. В XVII-XVIII веках произошла замена наемных армий армиями, собираемыми из крестьян и горожан путем принудительного набора.
Однако Макиавелли имел в виду нечто совсем другое, чем собиравшиеся путем мобилизации крепостных армии прусского короля и австрийского императора. Эти армии служили не народу, а его угнетателям. Они защищали чуждые им самим и их братьям, жившим в деревнях и городах, интересы. Они были орудием угнетения и грабежа, а посему и не могли быть признаны Макиавелли воплощением в жизнь выставленных им теоретических принципов. Ни одна из европейских армий XVI-XVIII веков, за исключением армий, созданных в ходе нидерландской, английской и французской революций, не удовлетворяла тем требованиям, которые Макиавелли выставил. Революционные армии больше всего подходили к идеалу Макиавелли. Но воплощением в жизнь идеи Макиавелли их назвать все же нельзя, ибо Макиавелли совсем не думал, что его идеал может быть реализован революционным путем. Он полагал, что дело коренной реорганизации вооруженных сил может быть произведено кабинетным путем. Он не только не употреблял термина «революция», ню и не знал его. Он знал лишь дворцовые перевороты и народные восстания, подобные тем, которые имели место во Флоренции XIV-XV веков. А к ним применять термин «революция» нельзя, ибо коренного изменения имущественных и производственных отношений они не производили. Значит, Макиавелли не предугадал, да и не мог предугадать того, какими путями образуются новые армии, хотя и сумел кое-что предвидеть.
Во Флоренции конца XV и начала XVI веков не было социально-политических условий для реализации военных теорий Макиавелли. Тем не менее он, как секретарь Совета Десяти, сделал попытку провести их в жизнь. В 1506 г. Флорентийская республика, руководимая Пьеро Содерини, решила по-новому, на основе принудительного набора граждан, реорганизовать сван вооруженные силы. Но опыт не удался. Крестьяне, угнетаемые флорентийцами, не могли служить так, как этого добивался от них Макиавелли. Население самой Флоренции было раздираемо ожесточенной борьбой патрициата с плебейством, сплошь и рядом переходившей в гражданскую войну. Пьеро Содерини не только не решился встать на сторону народа, но пытался балансировать между ним и патрициатом и был поэтому скоро низвергнут усилившимися сторонниками Медичи. Он пал жертвой своей непоследовательности и трусости, которая, однако, имела объективное основание. Пьеро Содерини отражал интересы средних слоев населения Флоренции, не желавших коренного разрыва со старым, боявшихся народа еще больше, чем сторонников Медичи.
Макиавелли смутно догадывался о причинах своей и Пьеро Содерини неудачи. Но вместо того, чтобы решительно встать на сторону народа, он пытался сговориться с возвратившимися во Флоренцию представителями дома Медичи и тем самым нарушил основные принципы своей собственной политической и военной теории. Он вел себя не как вождь и политический деятель народа, а как довольно трусливый представитель бюргерской оппозиции и за это снискал к себе неприязнь обеих главных борющихся сил. Народ его считал изменником, а Медичи ему не доверяли. Последние годы своей жизни Макиавелли провел в постоянном страхе за себя и за своих близких. Но эту печальную жизнь он подготовил себе сам своей недостаточной политической принципиальностью. Как практик Макиавелли был значительно слабее самого себя как теоретика. Само собой разумеется, что политическая деятельность Макиавелли не могла пройти бесследно для его теоретической работы. Он возвел в разряд непреложных, пригодных для всех времен и народов, политических истин правила поведения, выработавшиеся в Италии конца XV и начала XVI веков, в условиях исключительной политической раздробленности и частых государственных переворотов, не сопровождавшихся, однако, какими-либо серьезными переменами в экономике.
Макиавелли не верил в силу народа и в его способность создать такую государственную власть, которая бы выполняла его пожелания. Не верил он и в то, что итальянский народ сможет вооруженной рукой преодолеть все препятствия, ставшие на пути к воссоединению Италии.
В этом вопросе он стоял близко к истине. При том соотношении классовых сил, которые сложились после смерти Савонароллы и предательства буржуазии, городское плебейство, не обеспечившее себе поддержки сельского населения, достичь победы не могло. Но еще меньше могли надеяться да победу крестьяне, враждовавшие с горожанами и не умевшие координировать свои действия с действиями соседей.
Таким образом, в XVI веке национальное воссоединение Италии снизу, т. е. волею и силою народа, достигнуто быть не могло. Итальянский народ в своей массе еще не дорос к этому времени до сознания необходимости воссоединения.
Макиавелли сделал отсюда не тот вывод, который должен был бы сделать последовательный борец за счастье народа. Он не стал просвещать народ и способствовать всеми силами его духовному и политическому росту, а пошел по ложному пути. Раз невозможно воссоединение Италии волею и силою народа, рассуждал он, то надо сделать попытку достичь этой цели с помощью князя.
Так республиканец и демократ стал апостолом сильной княжеской власти.
Следовательно, совершенно несомненные внутренние противоречия в учении Макиавелли были отнюдь не случайными, а являлись своеобразным отражением противоречий, присущих самой реальной действительности, в частности противоречия, существовавшего между поставленной историей перед итальянским народом задачей национального воссоединения и отсутствием материальных средств для решения этой задачи.
* * *
По мнению Макиавелли, армия, созданная на основе принципа добровольности с принципом принудительности из хороших граждан своей страны, никогда не выдвинет тирана и не станет поддерживать узурпаторов. «...Тирана создает не свое войско, подчиненное своему же гражданину, а дурные законы и плохое управление, именно оно навлекает на город тиранию. При хорошем управлении бояться своего войска нечего» (стр. 46).
Однако Макиавелли не разъяснил, что он понимает под хорошим уловлением. Логика вещей и здесь толкала его к постановке вопроса о необходимости революционного преобразовании общества. Но вопреки ей он эту проблему исследовать не стал, сведя все дальнейшие рассуждения к вопросу о том, как можно создать дисциплинированную и сильную армию при существующем строе общественных отношений. Благодаря этому Макиавелли сузил проблему и дал ей решение, ограниченное рамками XVI столетия. Тем не менее и здесь кое-где он сумел выйти за рамки своей эпохи, ибо то, что он предполагал в отношении численности войск, например, или их вооружения, методов воспитания и обучения, не могло быть реализовано ни в одном из итальянских государств XVI века и требовало серьезных политических и экономических перемен, хотя они Макиавелли и не были предусмотрены.
Исходя из своих принципов, Макиавелли отдавал решительное предпочтение пехоте перед конницей. Его аргументы в защиту пехоты не очень сильны. Он, например, полагал, что конница не может не отставать от пехоты в организации боевых порядков. «Когда нужно менять строй, она отстает, потому что, если при наступлении необходимо вдруг переменить направление, повернуться кругом, внезапно двинуться вперед после остановки или столь же внезапно остановиться, то, конечно, конные не могут исполнить это с такой же точностью, как пехотинцы. Если конница приведена в расстройство натиске неприятеля, то даже при неудаче нападения трудно восстановить в ней порядок; с пехотой это бывает крайне редко. Кроме того, часто бывает, что храброму всаднику попадается пугливая лошадь, а трус сидит на горячем коне- это нарушает единство строя и приводит к беспорядку» (стр. 67). Этим аргументам легко можно было бы противопоставить другие. Например, в последующие эпохи конники научились весьма организованно и точно производить любые перестроения.
Но дело не в этом. Невзирая на слабость своей аргументации в защиту пехоты, Макиавелли был прав и гениально предугадал ту роль, которая выпадала на долю пехоты в последующие исторические эпохи. Уже в рамках абсолютных монархий Западной Европы конца XVI и последующих веков пехота превратилась в основной вид войск. Исход всех более или менее крупных сражений XVII-XVIII веков был решен борьбою пехоты, которая в этот период времени получила в свое распоряжение улучшенное огнестрельное оружие крупного и мелкого калибра и колоссально увеличилась в численности.
Макиавелли первый оценил роль густых пехотных колонн, восторжествовавших в XVIII-XIX веках. «Нет ни малейшего сомнения в том, - писал он, - что люди отважные, но разрозненные, гораздо слабее робких и сплоченных, так как движение в строю заглушает в человеке сознание опасности, между тем, как беспорядок сводит ни к чему самую отвагу» (стр. 73).
Ни одна из современных Макиавелли армий не обладала хорошей пехотой и не могла давать своей практикой материал для теоретических суждений. В лучшем случае они были для Макиавелли только примером того, чем армия не должна быть, дабы иметь возможность превратиться в грозную силу. Следовательно, и в этом вопросе Макиавелли шел впереди военной практики своей эпохи, гениально угадывая будущие организационно-тактические формы.
Для своего времени значительный интерес представляли советы Макиавелли полководцу о том, как надо вести войну. Ганс Дельбрюк, разделивший все войны, сплошь и рядом вопреки их характеру, на войны, проведенные посредством применения так называемой стратегии сокрушения, и на войны, проведенные на основе стратегии измора, нашел по этому вопросу у Макиавелли непоследовательность. Дельбрюку(1) неясно, какой тип стратегии Макиавелли рекомендует. Но в том-то и дело, что Дельбрюк применил к итальянскому мыслителю аршин своего изобретения, для Макиавелли совершенно неподходящий. Макиавелли был врагом схематизма и рекомендовал полководцам действовать в зависимости от обстоятельств и соотношения сил. Он хотел, чтобы полководцы всегда действовали активно.
_______________
1. Дельбрюк. История военного искусства, т. IV, стр. 95 и след.
«Если ты победил, - писал он, - преследуй неприятеля со всей возможной быстротой и подражай в этом Цезарю, а не Ганнибалу, который остановился после победы при Каннах и этим лишился власти над Римом».
«Если же ты разбит, то полководец должен прежде всего сообразить, нельзя ли извлечь из поражения какую-нибудь выгоду, особенно в тех случаях, когда хотя бы часть его войска сохранила боевую силу. Случай может представиться благодаря непредусмотрительности врага, который после победы обычно становится беспечным и дает тебе возможность его добить, как победил карфагенян римский консул Марций: карфагеняне после гибели обоих Сципионов и разгрома их войск не обращали никакого внимания на остатки легионов, уцелевших у Марция, который напал на них врасплох и совершенно разбил» (стр. 133-134).
Макиавелли рекомендовал полководцам стремиться к захвату инициативы и применять смелые решения, поражая противника смелыми и неожиданными действиями. Если же для наступательных действий нет необходимых сил, то полководец должен найти такие способы ведения войны, которые бы озадачили противника, сковали его волю и лишили активности.
«Легче всего удается то, что враг считает для тебя невозможным, и удар большей частью обрушивается на людей в ту минуту, когда они меньше всего о нем думают. Если же ничего нельзя сделать, то искусство полководца состоит в том, чтобы по крайней мере смягчить последствия поражения» (стр. 134).
Но, рекомендуя полководцу быть смелым и решительным, Макиавелли предостерегал его от действий авантюристических. Никогда не следует принимать боя в невыгодный для себя условиях и предпринимать наступательные действия, не имея перед противником какого-либо явного преимущества. «Прежде всего, военачальник никогда не должен вступать в бой, если у него нет явного преимущества или он не вынужден к этому необходимостью. Преимущество определяется свойствами местности, боевым порядком, превосходством в численности и качестве войск. Необходимость наступает, когда ты видишь, что бездействие тебя погубит, потому ли что у тебя нет денег или продовольствия и войско твое может в любую минуту разбежаться или потому, что неприятель ждет больших подкреплений. В таком случае надо всегда давать бой даже в невыгодной для себя обстановке, что гораздо лучше испытать судьбу, которая может оказаться к тебе благосклонной, чем бояться ее и итти на верную гибель. Уклониться от битвы в этом случае - это такой же тяжкий грех полководца, как упустить возможность победы по неведению или трусости. Преимущество дается тебе или промахом противника или собственной проницательностью» (стр. 135-136).
Таким образом, Макиавелли не был сторонником ни стратегии измора, ни стратегии сокрушения, а требовал от полководца ведения войны в соответствии с обстоятельствами, комбинируя сокрушительные удары с выжидательными действиями.
То, в чем Ганс Дельбрюк видит величайший дефект учения Макиавелли о ведении войны, было, следовательно, одною из самых лучших его черт. Почти за четыре столетия до выступления немецкого буржуазного историка войн и военного искусства Макиавелли сумел глубже и яснее определить задачи полководца при определении способов ведения войны. Макиавелли и в голову не приходило противопоставить тактику Ганнибала тактике Фабия Максима.
Но, невзирая на то, что в своем учении о стратегии и тактике Макиавелли предвосхитил многое из того, что было разработано военной практикой и военной наукой лишь в последующие столетия, эта сторона его учения о войне наиболее устарела. Его учение о боевых порядках, об осаде и защите крепостей, о движении войск, о способах их обеспечения продовольствием и т. д. оказалось в наибольшей степени связанным со специфическими социально-политическими условиями Италии XV-XVI веков, а посему проявило свою политическую ограниченность. Тем не менее книга Макиавелли «О военном искусстве» будет с интересом прочтена каждым интересующимся историей вообще, историей политических учений и военной науки в частности.
Государственное военное издательство проделало большую и полезную работу, издав это сочинение. Широкая масса читателей получила возможность ознакомиться с тем произведением, которое снискало Макиавелли славу первого крупного военного писателя нового времени.
Однако перевод сделан далеко не наилучшим образом. Как это ясно из приведенных нами цитат, в литературном отношении он оставляет желать много лучшего. Перевод сделан весьма плохим русским языком.
Нельзя не удивляться также и тому, почему издательство в качестве вводной статьи поместило посвященный Макиавелли раздел из истории военного искусства Ганса Дельбрюка. Неужели у нас нет людей, которые бы сумели написать о Макиавелли, как военном писателе лучше Дельбрюка?
А. И. Казарин.
Военная мысль. 1940. № 7.
P.S. Книга на Милитере.
P.P.S. И ни одного упоминания с цитатами классиков марксизма-ленинизма.