Подготовка и прорыв через Перекоп в апреле 1944 года (II)
Ночью меня разбудил адъютант. Вызывает немедленно к себе командарм. Наскоро набросив шинель, спустился в ход и… замер в изумлении. Крупные хлопья снега, совсем как в Москве, плавно кружили в воздухе, мягко оседая на землю. Кругом все бело. Что за капризная погода!
Вошел в жарко натопленный блиндаж Г. Ф. Захарова. Командарм сидел за столом над картой без кителя, видимо, еще не ложился. Рядом - горка изорванной, исписанной бумаги.
- Генерал, - сурово обратился он ко мне, - успеем мы перепланировать огонь и вернуть его на первую позицию?
Я ответил:
- Поздно, да и незачем.
- Это вы меня убедили! Вы меня подвели! Привык вам верить, а сейчас вижу, что зря!..
Вошел начальник штаба армии полковник Левин и сразу же начал успокаивать командарма:
- Вам же Иван Семенович докладывал, что он на всякий случай дает по первой траншее сильный огонь из 82-мм минометов. Это ведь хорошая страховка.
Но это еще больше подлило масла в огонь.
- Что вы думаете, я не понимаю разницы между минометным горохом и мощными снарядами?
Но я его уже не слушал. Мое внимание привлекли погоны начальника штаба армии. Их каемка четко обозначалась каплями от подтаявшего снега. По ассоциации я подумал, что немцы будут очищать свои окопы от снега. Схватив трубку одного из телефонных аппаратов, я приказал соединить меня с начальником штаба артиллерии.
- Что случилось? - удивленно спросил Захаров. - Что вы собираетесь делать?
Я не успел ответить, как услышал в трубке сочный баритон начальника штаба артиллерии.
- Слушает подполковник Кац.
Я посмотрел на часы. Было пять утра.
- Немедленно лично передайте старшим артиллерийским начальникам мое распоряжение - вызвать всех командиров на наблюдательные пункты и следить за очисткой от снега траншей и блиндажей у противника. Вместе со снегом они выбрасывают грязь, и на белом фоне отчетливо покажутся очертания окопов. Кроме того, это даст нам возможность отличить действующие сооружения, доты и прочее от ложных. Потребуйте, чтобы к концу таяния снега у нас с вами была в руках специальная схема такого «с божьей помощью» уточнения разведывательных данных.
Командарм заулыбался и тотчас же стал давать распоряжения командирам корпусов. Павел Иванович Левин по другому телефону связался с начальником авиационного отдела штаба армии генералом Строевым и спросил, можно ли сейчас поднять самолеты на разведку? Захаров быстро перехватил трубку у Левина и приказал потребовать немедленной аэрофотосъемки.
Я рассказал Павлу Ивановичу, какую роль во всем этом сыграли его погоны, и мы, посмеиваясь, вышли из блиндажа. Снегопад прекратился. Холодом веяло от земли. Наступил рассвет. Показались просветы в облаках. День обещал быть солнечным.
К десяти часам солнце уже стало припекать. И в наших, и в немецких траншеях шла обычная жизнь. Немцы, как мы и предполагали, очищали окопы от снега и выбрасывали вместе с ним мокрую землю. С передового НП доложили, что снег перед второй и третьей немецкими траншеями побурел от выброшенной грязи. Сразу видно, что они плотно заняты войсками. Перед первой траншеей снег белый, чистый, только в двух - трех местах на километре заметна грязь - по-видимому, с постов дежурных автоматчиков.
К двенадцати часам дня подполковник Кац принес схему целей. Мы внимательно просмотрели ее. Снег внес много ценных дополнений в разведывательные данные. Теперь уже совершенно ясно, что первая траншея занята только дежурными наблюдателями. Кроме того, мы обнаружили много целей, около которых нет жизни, нет движения, а следовательно, они либо сомнительные, либо ложные.
7 апреля протекал так же, как и предыдущий - внешне спокойно. И в то же время для каждого из нас он был наполнен тревожным ожиданием: что будет завтра? Одиночным огнем отдельные батареи продолжали разрушать намеченные цели. Некоторые полки по плану «врастяжку на весь день» вели контроль пристрелки. Несколько батарей противника открыли огонь. Мы либо на него не отвечали, либо стреляли со специальной, для всех одной и той же, поправкой по угломеру.
Однако к вечеру результат стрельбы на поражение оказался совсем иным, чем вчера. Половина немецких дотов была разрушена, много дзотов и окопанных танков тоже вышли из строя.
8 апреля в восемь часов утра началось артиллерийское наступление. Как оно не похоже на все предыдущие! Вместо обычного мощного огневого налета всей артиллерией шла редкая стрельба из отдельных орудий.
Но прошло тридцать - сорок минут, и результаты стрельбы стали сказываться. По проводам понеслись к нам донесения: дот номер такой-то разрушен, дзоты номера такие-то уничтожены. На сороковой минуте немцы заметно забеспокоились. В районе огневых позиций нашей артиллерии завыли их бомбардировщики.
Майор Сапожников, заместитель начальника оперативного отделения, стоя около меня, усмехается:
- Достанется сегодня нашим ложным батареям!
И действительно, после бомбежки выяснилось, что «сокрушены» пять таких батарей. Из настоящих пострадала лишь одна. Немцы же потеряли сбитый зенитками самолет. Вскоре противник начал вводить в действие свою артиллерию. От командиров корпусов полетели настойчивые просьбы подавить вражеские батареи.
Гитлеровцы стреляют всего семью-восемью батареями. Надо набраться терпения. Тем более что сейчас наша артиллерия частично еще занята разрушением. А самое главное - чем позже откроем огонь, тем он будет неожиданнее и тем надежнее будут подавлены орудия противника к моменту атаки.
К исходу семидесяти минут артиллерийской подготовки огонь наших тяжелых орудий резко усилился. Некоторые батареи заканчивали уничтожение целей переходом на беглый огонь. По телефону в штаб бесконечным потоком льются номера ликвидированных дзотов, блиндажей, окопанных танков.
На восемьдесят первой минуте, по заранее выверенным часам, точно по плану, словно гром среди ясного неба, грянула канонада. Это был первый огневой налет. В течение пяти минут больше полутора тысяч орудий на 8-километровом фронте вели непрерывный огонь.
Ровно на восемьдесят шестой минуте неистовый грохот сменился на мгновение мертвой паузой. Это был первый ложный перенос огня.
Мы, наблюдавшие с фланга, отчетливо увидели, как стена желто-серого дыма и пламени передвинулась на 200-300 метров вперед. Немцы, надо полагать, теперь торопились выйти из блиндажей в окопы для отражения предстоящей атаки. Конечно, тут у них неизбежны суетня, установка пулеметов, скопление людей. И вот тогда-то половина всей нашей артиллерии и множество минометов внезапно обрушили огонь на изготовившихся к бою гитлеровцев.
Вижу в стереотрубу, что разрывы немецких снарядов стали учащаться, и очень скоро перед нашей первой траншеей выросла завеса из дыма и земли. Это немецкий артиллерийский заградительный огонь, «запрещающий» нашей пехоте подняться в атаку. Через 7 минут наши артиллеристы должны выкатить из глубоких ниш пушки для стрельбы прямой наводкой. А заградительный огонь гитлеровцев не позволит этого сделать. Даю команду «Буря!».
Это условный сигнал начала контрбатарейной борьбы - подавления вражеской артиллерии.
Пятьдесят наших батарей залпами ударили по всем действовавшим огневым позициям противника. Очевидно, первый огневой налет еще застал его прислугу у орудий и нанес большие потери. Завеса перед нашими траншеями стала быстро редеть и скоро исчезла.
Беглым огнем с открытых позиций наши орудия начали разрушать намеченные заранее цели. К сожалению, дальность наблюдения не позволяла видеть, а среди общего гула орудийной пальбы нельзя было уловить включение контрбатарейной группы. Но по тому, как немцы быстро прекратили огонь, можно было догадаться об отличном результате подавления их артиллерии.
В то же самое время, чтобы орудия прямой наводки могли беспрепятственно разрушать огневые точки, корпусные и дивизионные артгруппы открыли огонь по минометам противника, а полковые - по опорным пунктам и траншеям в двух - трех километрах от переднего края, чтобы не мешать огню прямой наводки.
Потом пленный офицер, командовавший батальоном 50-й пехотной дивизии, рассказывал, что у них создалось невероятно трудное положение. Артиллерия перестала их поддерживать. «А минометы, - сказал он, горько усмехнувшись, - которые вполне могли бы расправиться с советскими орудиями, бесцеремонно стрелявшими с открытых позиций, почти все были прижаты к земле внезапным русским огнем...»
Напряжение нарастало. И так же, как прежде, половина всей массы огня переместилась в глубину. Наша пехота зашевелила в окопах полторы тысячи чучел в касках. Это создавало у гитлеровцев впечатление атаки! Они снова выскочили из блиндажей и «лисьих нор», готовясь ее отразить. Но вместо атаки другая половина орудий и минометов обрушила на их головы сотни тонн металла.
Наконец, четвертый огневой налет потряс все окружающее. Двенадцать минут снаряды рвались на переднем крае. Приближался решающий момент. Наши пехотинцы накапливались по «усам» в первой траншее. Как только мы перенесли огневой вал в глубину, пехотные цепи с криком «ура-а-а!» стремительно ринулись в атаку.
Результат первого дня штурма следует признать блестящим. К пятнадцати часам на направлении главного удара 3-я гвардейская а 126-я стрелковая дивизии овладели тремя линиями траншей и Армянском. Этого не ожидало далее командование фронта. Оборона в центре была прорвана. Глубина плацдарма увеличена на три и расширена в южной части на два километра. В условиях укрепленного района это очень неплохо. С выходом 3-й гвардейской дивизии в район Джулги, а 126-й в Армянск первая и вторая позиции главной полосы обороны на Перекопе были расчленены на две части - западную и восточную. Лучшие результаты штурма показала 126-я дивизия: ее командир генерал Казарцев умело и своевременно воспользовался массированным артиллерийским огнем.
На правом фланге армии западный фас Турецкого вала оставался к этому времени еще у немцев. Здесь на них никто в лоб и не наступал. 87-я стрелковая дивизия захватила две траншеи, но сильный огонь мощного опорного пункта в районе Кулы дальше ее не пустил. На левом фланге было такое же положение. Немцы удерживали здесь за собой восточный фас Турецкого вала.
Во второй половине первого дня штурма 3-я гвардейская дивизия была остановлена в ста метрах от опорного пункта Джулга. Как только артиллеристы доложили, что наши войска овладели Армянском и бой идет на его южной окраине, я, приказал приготовиться к сосредоточению огня по опорному пункту Джулга из расчета триста стволов, по десять снарядов на орудие. Доложил командарму. Тот одобрил:
- Правильно, правильно! Но давайте запросим Цаликова, командира 3-й гвардейской дивизии, может быть, туда уже вскочили его роты.
Цаликов подтвердил, что огонь открывать нельзя, так как там уже как будто ведут бой его головные батальоны.
Положение 3-й дивизии было неясным. Она залегла на окраине мощного не подавленного полностью опорного пункта. Артиллерийский таран из 300 орудий мог бы в течение 10-15 минут расчистить ей дорогу. Но для этого надо было отвести свои войска на 300-500 м назад, а этого без потерь не сделать. 45-мм орудия же сопровождение с их легкими снарядами были бессильны против тяжелых дзотов противника.
Только к 3 часам первого дня штурма выяснилось, что 3-я дивизия закрепилась в воронках и окопах у северной окраины Джулги. Массированный огонь здесь уже был неуместен: третья часть снарядов обрушилась бы на своих. Было принято решение ввести в бой вторые эшелоны дивизий. При поддержке артиллерийского огня они постепенно, шаг за шагом расширяли прорыв, стараясь окружить противника на правом и левом флангах.
Через 3-4 часа после начала атаки сопротивление немцев усилилось. Генерал Конрад не ожидал, что нам удастся так глубоко вклиниться в его оборону. Поэтому он спешно стал снимать с участка 51-й армии 117-й пехотный полк 111-й дивизии. Замысел командований начал осуществляться. Противник оттягивает с фронта 51-й армии часть своих сил.
Во второй половине первого дня штурма противник с помощью подкреплений пытался восстановить положение. Наши дивизии выдержали десять контратак и в упорном ближнем бою, овладевая опорными пунктами, медленно продвигались вперед.
С середины первого дня прорыва так успешно начавшееся на Перекопе наступление стало тормозиться. Надо было возможно быстрее выяснить истинное положение передовых наших частей, чтобы знать, чем им помочь. Обстановка оказалась сложной.
Пехота, прорвав первые две позиции главной полосы сопротивления, двигалась уже не цепями. Отдельными группами, взводами она атаковывала опорные пункты. Бой шел в окопах, а между ними бойцы переползали по-пластунски. А генерал Конрад спешно подбрасывал резервные батальоны. Они усиливали пулеметный огонь, чаще переходили в контратаки, которые в этих условиях тоже были необычными. Как потом выяснилось, роты и даже взводы 3-й и 126-й дивизий, отражая контратаки, удерживали за собой захваченные окопы и попадали в своеобразное окружение. Радиосредств в ротах тогда не было и не всегда командир стрелкового полка своевременно узнавал, что творится с тем или другим его подразделением. Поэтому командарм за сведениями о войсках, ведущих ближний бой, обращался к артиллеристам, которые по самому характеру своей работы располагали обычно более точными данными.
Танков и самоходных артиллерийских установок у нас было очень мало - всего сорок две единицы на всю армию. А если учесть, что в первый же день боя почти половина их подорвалась на минных полях, то станет ясным, что пехота фактически вела бой почти без танков. Те 15-20 боевых машин, которые оставались в строю, нельзя принимать в расчет. Отсюда вся тяжесть обеспечения ближнего боя пехоты в глубине обороны противника легла на артиллерию.
Неимоверные трудности переносили артиллеристы, сопровождавшие пехоту. 45-мм пятисоткилограммовые пушки орудийному расчету из четырех - пяти человек приходилось переправлять на руках по изрытому полю через воронки, траншеи, развороченные блиндажи. Доски, колья, которые перед штурмом заготовляли для этого, мало помогали, а часто и мешали как лишняя тяжесть.
Каждый раз, когда я в стереотрубу или бинокль видел, с каким нечеловеческим напряжением, а главное с потерями, артиллеристы, облепив свои пушки, тянут их, привлекая на себя огонь противника, у меня больно и горько становилось на душе. А ведь были же у нас еще в 1936 году легкие безоткатные орудия, усовершенствованию которых, к сожалению, не было уделено внимания. Как бы они пригодились нам теперь.
Трудно было на Перекопе и с минометами. Если огонь 82-мм минометов хорошо использовался в начале боя, при атаке первой и второй траншей противника, то значительно хуже было при штурме третьей позиции в глубине обороны. Здесь продвигаться приходилось только ползком. Минометы сравнительно легко перетаскивать, они разбираются, а вот с доставкой мин всегда было трудно. Нередко из трех подносчиков только один добирался с десятком мин к своему миномету. А надолго ли этого десятка хватит? На одну минуту боя. Поэтому-то командующий артиллерией фронта генерал С. А. Краснопевцев настойчиво внушал командирам корпусов и дивизий брать с собой в бой поменьше «сорокопяток» и минометов, но зато побольше номеров и боеприпасов.
Когда к 15 часам обстановка более или менее прояснилась, командарм приказал командиру 13-го гвардейского корпуса генералу Чанчибадзе, продолжая наступление главными силами, ввести в бой из-за правого фланга 3-й дивизии свежую 87-ю гвардейскую дивизию. Она находилась в трех - четырех километрах во втором эшелоне корпуса и должна была бегом вдоль Распаханного вала спуститься к морю и окружить куласскую группировку противника.
Артиллерия в течение дня сосредоточенным огнем поддерживала пехоту, штурмовавшую опорные пункты. Подтянутые с большим трудом 45-мм и 76-мм орудия огнем расчищали ей дорогу.
Вечерняя темнота стала окутывать местность, но бой не затихал. Необычайное световое зрелище открывалось с нашего наблюдательного пункта. Весь Перекопский перешеек был освещен. Вспышки орудийных выстрелов и разрывов, пламя возникающих пожаров, огненные пунктиры трассирующих пуль со всех сторон прорезали сумеречную мглу. Далеко к югу вспыхивали немецкие голубовато-белые ракеты. Уже не по ходам сообщения, как раньше, а по тропкам бежали к Турецкому валу подносчики пищи.
К шести часам утра 9 апреля 87-я гвардейская дивизия выполнила приказ командарма: овладев гребнем Распаханного вала, вышла на берег Перекопского залива. Войска противника, занимавшие западный фас Турецкого вала и Кулу, оказались отрезанными от своих войск. 55-й стрелковый корпус силами 347-й и 87-й дивизий, перейдя в наступлении, к девяти часам 9 апреля овладел западным гребнем Турецкого вала. Благодаря этому маневру корпус оказался в тылу нашего расположения и приказом командарма был выведен в его резерв.
Всю ночь на 9 апреля мы готовили новую артиллерийскую обработку противника. Возникало немало трудностей в связи с тем, что уже не было прямой линии фронта. Кое-где наши роты и батальоны на полкилометра вклинились в расположение немцев: последние, местами будучи в окружении, еще удерживали за собой отдельные опорные пункты. Поэтому часто мы не могли стрелять по передовым немецким окопам, так как около половины наших снарядов из-за рассеивания падало бы на своих. Мы понимали, что, оставшись невредимыми в передовых окопах, немцы могли задержать наше наступление.
Зазвонил телефон. Я снял трубку. Начальник разведки Дмитриев доложил, что противник усиливает части в передовых окопах, внезапно атакует мелкими силами, чтобы выровнять фронт и выбить наши штурмовые отряды, глубоко вклинившиеся в их боевые порядки. Генерал Захаров взял у меня трубку и долго уточнял данные, полученные от передовой артиллерийской разведки. Потом обратился ко мне:
- Иван Семенович, видно, немцы постараются ночью главное свое сопротивление сосредоточить в передовых окопах, чтобы укрыться от артиллерийского огня. Что вы предпримете?
Я ответил, что уже в течение 2 часов темного времени артиллеристы выдвигают 76-мм пушки и 122-мм гаубицы на прямую наводку поближе к передовым подразделениям пехоты. За 2-3 часа до рассвета они будут на месте.
- А как же с орудийными окопами?
- Командующие артиллерией дивизий еще засветло указали районы позиций, а командиры артполков выслали туда пеших артиллеристов подготовить окопы для гаубиц и щели для номеров.
- Замечательно! - сказал командарм. - А почему бы вам не вывести на прямую наводку тяжелые 152-мм гаубицы? Вот было бы хорошо!
Я ответил:
- Такая мысль у меня есть, и я даже приказал рыть десять орудийных окопов возле центра немецкого сопротивления - Джулги. Но 122-мм гаубицу, весящую 2 т, с трудом повезут на руках 15-20 артиллеристов. 152-мм же гаубица весит 7,5 т, и ее не дотащит даже 100 человек. Можно попробовать прицепить ее к двум тракторам, но как вспомнишь наши лигроиновые «ЧТЗ-60», так злость разбирает. Помните, мы с вами в Донбассе ночью обгоняли армейский тяжелый полк, когда попали под бомбежку? Эти тракторы издалека были видны: из каждой выхлопной трубы, как из самовара, било пламя.
- Да, - медленно сказал Г. Ф. Захаров, - и все же подвезти тяжелые орудия надо. Пусть даже потеряем половину, зато другие окажут пехоте неоценимую услугу. Благо там храбрый и умный командир артполка подполковник Иванов. Он что-нибудь придумает...
Поздно ночью командующий армией еще раз зашел ко мне крайне раздраженный.
- Подумать только, - сразу же начал он, - сильнейшую оборону с дотами, броневыми куполами удалось нам пробить. Комфронта не ожидал такого результата. Две такие позиции из трех прорвали! А развить успех, оказывается, нечем. Ведь если бы позади нас стоял танковый корпус, мы отвели бы пехоту от Джулги метров на двести, дали бы из трехсот стволов по двадцать снарядов. Это ведь 6000 разрывов тяжелых и гаубичных снарядов на площадь в 10 га! Да и пустили бы потом подвижную группу, танковый корпус. Вот было бы дело. Во всяком случае этот корпус успел бы проскочить третью позицию раньше, чем немцы сосредоточили бы свои резервы 111-й и 336-й дивизий. А то черт знает что получается.
Он долго ходил по блиндажу и не мог успокоиться.
Наступил утро 9 апреля. После дополнительной пристрелки, а она была необходима из-за близости наших войск к противнику, приступили к артиллерийской подготовке. Она длилась целый час. Поставленные ночью гаубичные и тяжелые орудия били непрерывно прямой наводкой по дзотам, огневым точкам, траншеям. После этого в 10 часов пехота, сопровождаемая артиллерийским огнем, дружно поднялась в атаку.
В первый же час гитлеровцы были выбиты из третьей позиции. Особенно успешно для нас развивался бой на правом фланге наступлений армии, где дивизия полковника Тымчика, смело отражая контратаки, прорвала всю главную полосу обороны и вышла на рубеж высот 129,6; 14,9; 13,6. Радостное известие об этом пришло к нам в 15 часов. 3-я гвардейская и 126-я стрелковые дивизии в центре Джулги и ряда высот встретили более организованное сопротивление и вначале несколько задержались. Но поддержанные орудиями прямой наводки и сосредоточенным артиллерийским огнем, они к 16 часам и на этом участке прорвали всю глубину главной полосы обороны.
На левом фланге армии бои носили еще более напряженный характер. Непрерывно поддерживаемая артиллерийским огнем, неудержимо рвущаяся вперед 315-я стрелковая дивизия, преодолев упорное сопротивление противника, к 14 часам вышла на берег Сиваша.
Шепиловская группировка гитлеровцев была окружена. Несколько раз она пыталась прорваться и отойти на юго-восток, но безуспешно. Командир 54-го корпуса сосредоточил огонь части своей артиллерии на узлах сопротивления. К 15 часам 315-я и 387-я дивизии ликвидировали эту группировку.
Вечером 9 апреля и в ночь на 10-е 13-й гвардейский и 54-й стрелковые корпуса в первом эшелоне, 55-й во втором продолжали наступление на Ишунь, где проходила вторая оборонительная полоса противника.
В результате кровопролитных боев войска 2-й гвардейской армии за 34 часа прорвали Перекопские позиции, уничтожив около 10 тыс. гитлеровцев.
В ходе прорыва отчетливо отразились и отличное морально-политическое состояние наших войск и значительный рост боевого совершенствования офицерского и рядового состава.
Бросался также в глаза невиданный доселе размах материального и технического обеспечения армии. Пленные жаловались, что их сильно подвела артиллерия. Гитлеровские солдаты и офицеры знали, каким большим количеством орудий и минометов они располагали и, естественно, на них рассчитывали.
Теперь, когда прошло уже много лет, вспоминая крымские бои, я вижу, насколько удачными были артподготовка и поддержка атак пехоты. Особенно большим успехом надо считать полное стопроцентное подавление артиллерии противника. Этим можно объяснить сравнительно быстрый взлом основной обороны гитлеровцев. И надо сказать, что такого эффекта нельзя было бы достигнуть без четкой и самоотверженной работы нашей артиллерийской инструментальной разведки.
В организации артиллерийского наступления был учтен опыт не только нашей армии в предыдущих боях, но и опыт артиллерии других армий и фронтов.
Из всех наступательных армейских операций, проводимых нашей армией, эта была самая удачная. Потери в войсках были настолько ничтожны, что три четверти развернутых госпиталей пустовали.
Основой успеха было отлично организованное взаимодействие пехоты и артиллерии и хорошая подготовка войск к штурму в подготовительный период. В работе артиллерии имелись и недостатки, но в целом они не могли оказать отрицательное влияние на успешный исход операции.
Военно-исторический журнал. 1960. № 2. 58-73.
Вошел в жарко натопленный блиндаж Г. Ф. Захарова. Командарм сидел за столом над картой без кителя, видимо, еще не ложился. Рядом - горка изорванной, исписанной бумаги.
- Генерал, - сурово обратился он ко мне, - успеем мы перепланировать огонь и вернуть его на первую позицию?
Я ответил:
- Поздно, да и незачем.
- Это вы меня убедили! Вы меня подвели! Привык вам верить, а сейчас вижу, что зря!..
Вошел начальник штаба армии полковник Левин и сразу же начал успокаивать командарма:
- Вам же Иван Семенович докладывал, что он на всякий случай дает по первой траншее сильный огонь из 82-мм минометов. Это ведь хорошая страховка.
Но это еще больше подлило масла в огонь.
- Что вы думаете, я не понимаю разницы между минометным горохом и мощными снарядами?
Но я его уже не слушал. Мое внимание привлекли погоны начальника штаба армии. Их каемка четко обозначалась каплями от подтаявшего снега. По ассоциации я подумал, что немцы будут очищать свои окопы от снега. Схватив трубку одного из телефонных аппаратов, я приказал соединить меня с начальником штаба артиллерии.
- Что случилось? - удивленно спросил Захаров. - Что вы собираетесь делать?
Я не успел ответить, как услышал в трубке сочный баритон начальника штаба артиллерии.
- Слушает подполковник Кац.
Я посмотрел на часы. Было пять утра.
- Немедленно лично передайте старшим артиллерийским начальникам мое распоряжение - вызвать всех командиров на наблюдательные пункты и следить за очисткой от снега траншей и блиндажей у противника. Вместе со снегом они выбрасывают грязь, и на белом фоне отчетливо покажутся очертания окопов. Кроме того, это даст нам возможность отличить действующие сооружения, доты и прочее от ложных. Потребуйте, чтобы к концу таяния снега у нас с вами была в руках специальная схема такого «с божьей помощью» уточнения разведывательных данных.
Командарм заулыбался и тотчас же стал давать распоряжения командирам корпусов. Павел Иванович Левин по другому телефону связался с начальником авиационного отдела штаба армии генералом Строевым и спросил, можно ли сейчас поднять самолеты на разведку? Захаров быстро перехватил трубку у Левина и приказал потребовать немедленной аэрофотосъемки.
Я рассказал Павлу Ивановичу, какую роль во всем этом сыграли его погоны, и мы, посмеиваясь, вышли из блиндажа. Снегопад прекратился. Холодом веяло от земли. Наступил рассвет. Показались просветы в облаках. День обещал быть солнечным.
К десяти часам солнце уже стало припекать. И в наших, и в немецких траншеях шла обычная жизнь. Немцы, как мы и предполагали, очищали окопы от снега и выбрасывали вместе с ним мокрую землю. С передового НП доложили, что снег перед второй и третьей немецкими траншеями побурел от выброшенной грязи. Сразу видно, что они плотно заняты войсками. Перед первой траншеей снег белый, чистый, только в двух - трех местах на километре заметна грязь - по-видимому, с постов дежурных автоматчиков.
К двенадцати часам дня подполковник Кац принес схему целей. Мы внимательно просмотрели ее. Снег внес много ценных дополнений в разведывательные данные. Теперь уже совершенно ясно, что первая траншея занята только дежурными наблюдателями. Кроме того, мы обнаружили много целей, около которых нет жизни, нет движения, а следовательно, они либо сомнительные, либо ложные.
7 апреля протекал так же, как и предыдущий - внешне спокойно. И в то же время для каждого из нас он был наполнен тревожным ожиданием: что будет завтра? Одиночным огнем отдельные батареи продолжали разрушать намеченные цели. Некоторые полки по плану «врастяжку на весь день» вели контроль пристрелки. Несколько батарей противника открыли огонь. Мы либо на него не отвечали, либо стреляли со специальной, для всех одной и той же, поправкой по угломеру.
Однако к вечеру результат стрельбы на поражение оказался совсем иным, чем вчера. Половина немецких дотов была разрушена, много дзотов и окопанных танков тоже вышли из строя.
8 апреля в восемь часов утра началось артиллерийское наступление. Как оно не похоже на все предыдущие! Вместо обычного мощного огневого налета всей артиллерией шла редкая стрельба из отдельных орудий.
Но прошло тридцать - сорок минут, и результаты стрельбы стали сказываться. По проводам понеслись к нам донесения: дот номер такой-то разрушен, дзоты номера такие-то уничтожены. На сороковой минуте немцы заметно забеспокоились. В районе огневых позиций нашей артиллерии завыли их бомбардировщики.
Майор Сапожников, заместитель начальника оперативного отделения, стоя около меня, усмехается:
- Достанется сегодня нашим ложным батареям!
И действительно, после бомбежки выяснилось, что «сокрушены» пять таких батарей. Из настоящих пострадала лишь одна. Немцы же потеряли сбитый зенитками самолет. Вскоре противник начал вводить в действие свою артиллерию. От командиров корпусов полетели настойчивые просьбы подавить вражеские батареи.
Гитлеровцы стреляют всего семью-восемью батареями. Надо набраться терпения. Тем более что сейчас наша артиллерия частично еще занята разрушением. А самое главное - чем позже откроем огонь, тем он будет неожиданнее и тем надежнее будут подавлены орудия противника к моменту атаки.
К исходу семидесяти минут артиллерийской подготовки огонь наших тяжелых орудий резко усилился. Некоторые батареи заканчивали уничтожение целей переходом на беглый огонь. По телефону в штаб бесконечным потоком льются номера ликвидированных дзотов, блиндажей, окопанных танков.
На восемьдесят первой минуте, по заранее выверенным часам, точно по плану, словно гром среди ясного неба, грянула канонада. Это был первый огневой налет. В течение пяти минут больше полутора тысяч орудий на 8-километровом фронте вели непрерывный огонь.
Ровно на восемьдесят шестой минуте неистовый грохот сменился на мгновение мертвой паузой. Это был первый ложный перенос огня.
Мы, наблюдавшие с фланга, отчетливо увидели, как стена желто-серого дыма и пламени передвинулась на 200-300 метров вперед. Немцы, надо полагать, теперь торопились выйти из блиндажей в окопы для отражения предстоящей атаки. Конечно, тут у них неизбежны суетня, установка пулеметов, скопление людей. И вот тогда-то половина всей нашей артиллерии и множество минометов внезапно обрушили огонь на изготовившихся к бою гитлеровцев.
Вижу в стереотрубу, что разрывы немецких снарядов стали учащаться, и очень скоро перед нашей первой траншеей выросла завеса из дыма и земли. Это немецкий артиллерийский заградительный огонь, «запрещающий» нашей пехоте подняться в атаку. Через 7 минут наши артиллеристы должны выкатить из глубоких ниш пушки для стрельбы прямой наводкой. А заградительный огонь гитлеровцев не позволит этого сделать. Даю команду «Буря!».
Это условный сигнал начала контрбатарейной борьбы - подавления вражеской артиллерии.
Пятьдесят наших батарей залпами ударили по всем действовавшим огневым позициям противника. Очевидно, первый огневой налет еще застал его прислугу у орудий и нанес большие потери. Завеса перед нашими траншеями стала быстро редеть и скоро исчезла.
Беглым огнем с открытых позиций наши орудия начали разрушать намеченные заранее цели. К сожалению, дальность наблюдения не позволяла видеть, а среди общего гула орудийной пальбы нельзя было уловить включение контрбатарейной группы. Но по тому, как немцы быстро прекратили огонь, можно было догадаться об отличном результате подавления их артиллерии.
В то же самое время, чтобы орудия прямой наводки могли беспрепятственно разрушать огневые точки, корпусные и дивизионные артгруппы открыли огонь по минометам противника, а полковые - по опорным пунктам и траншеям в двух - трех километрах от переднего края, чтобы не мешать огню прямой наводки.
Потом пленный офицер, командовавший батальоном 50-й пехотной дивизии, рассказывал, что у них создалось невероятно трудное положение. Артиллерия перестала их поддерживать. «А минометы, - сказал он, горько усмехнувшись, - которые вполне могли бы расправиться с советскими орудиями, бесцеремонно стрелявшими с открытых позиций, почти все были прижаты к земле внезапным русским огнем...»
Напряжение нарастало. И так же, как прежде, половина всей массы огня переместилась в глубину. Наша пехота зашевелила в окопах полторы тысячи чучел в касках. Это создавало у гитлеровцев впечатление атаки! Они снова выскочили из блиндажей и «лисьих нор», готовясь ее отразить. Но вместо атаки другая половина орудий и минометов обрушила на их головы сотни тонн металла.
Наконец, четвертый огневой налет потряс все окружающее. Двенадцать минут снаряды рвались на переднем крае. Приближался решающий момент. Наши пехотинцы накапливались по «усам» в первой траншее. Как только мы перенесли огневой вал в глубину, пехотные цепи с криком «ура-а-а!» стремительно ринулись в атаку.
Результат первого дня штурма следует признать блестящим. К пятнадцати часам на направлении главного удара 3-я гвардейская а 126-я стрелковая дивизии овладели тремя линиями траншей и Армянском. Этого не ожидало далее командование фронта. Оборона в центре была прорвана. Глубина плацдарма увеличена на три и расширена в южной части на два километра. В условиях укрепленного района это очень неплохо. С выходом 3-й гвардейской дивизии в район Джулги, а 126-й в Армянск первая и вторая позиции главной полосы обороны на Перекопе были расчленены на две части - западную и восточную. Лучшие результаты штурма показала 126-я дивизия: ее командир генерал Казарцев умело и своевременно воспользовался массированным артиллерийским огнем.
На правом фланге армии западный фас Турецкого вала оставался к этому времени еще у немцев. Здесь на них никто в лоб и не наступал. 87-я стрелковая дивизия захватила две траншеи, но сильный огонь мощного опорного пункта в районе Кулы дальше ее не пустил. На левом фланге было такое же положение. Немцы удерживали здесь за собой восточный фас Турецкого вала.
Во второй половине первого дня штурма 3-я гвардейская дивизия была остановлена в ста метрах от опорного пункта Джулга. Как только артиллеристы доложили, что наши войска овладели Армянском и бой идет на его южной окраине, я, приказал приготовиться к сосредоточению огня по опорному пункту Джулга из расчета триста стволов, по десять снарядов на орудие. Доложил командарму. Тот одобрил:
- Правильно, правильно! Но давайте запросим Цаликова, командира 3-й гвардейской дивизии, может быть, туда уже вскочили его роты.
Цаликов подтвердил, что огонь открывать нельзя, так как там уже как будто ведут бой его головные батальоны.
Положение 3-й дивизии было неясным. Она залегла на окраине мощного не подавленного полностью опорного пункта. Артиллерийский таран из 300 орудий мог бы в течение 10-15 минут расчистить ей дорогу. Но для этого надо было отвести свои войска на 300-500 м назад, а этого без потерь не сделать. 45-мм орудия же сопровождение с их легкими снарядами были бессильны против тяжелых дзотов противника.
Только к 3 часам первого дня штурма выяснилось, что 3-я дивизия закрепилась в воронках и окопах у северной окраины Джулги. Массированный огонь здесь уже был неуместен: третья часть снарядов обрушилась бы на своих. Было принято решение ввести в бой вторые эшелоны дивизий. При поддержке артиллерийского огня они постепенно, шаг за шагом расширяли прорыв, стараясь окружить противника на правом и левом флангах.
Через 3-4 часа после начала атаки сопротивление немцев усилилось. Генерал Конрад не ожидал, что нам удастся так глубоко вклиниться в его оборону. Поэтому он спешно стал снимать с участка 51-й армии 117-й пехотный полк 111-й дивизии. Замысел командований начал осуществляться. Противник оттягивает с фронта 51-й армии часть своих сил.
Во второй половине первого дня штурма противник с помощью подкреплений пытался восстановить положение. Наши дивизии выдержали десять контратак и в упорном ближнем бою, овладевая опорными пунктами, медленно продвигались вперед.
С середины первого дня прорыва так успешно начавшееся на Перекопе наступление стало тормозиться. Надо было возможно быстрее выяснить истинное положение передовых наших частей, чтобы знать, чем им помочь. Обстановка оказалась сложной.
Пехота, прорвав первые две позиции главной полосы сопротивления, двигалась уже не цепями. Отдельными группами, взводами она атаковывала опорные пункты. Бой шел в окопах, а между ними бойцы переползали по-пластунски. А генерал Конрад спешно подбрасывал резервные батальоны. Они усиливали пулеметный огонь, чаще переходили в контратаки, которые в этих условиях тоже были необычными. Как потом выяснилось, роты и даже взводы 3-й и 126-й дивизий, отражая контратаки, удерживали за собой захваченные окопы и попадали в своеобразное окружение. Радиосредств в ротах тогда не было и не всегда командир стрелкового полка своевременно узнавал, что творится с тем или другим его подразделением. Поэтому командарм за сведениями о войсках, ведущих ближний бой, обращался к артиллеристам, которые по самому характеру своей работы располагали обычно более точными данными.
Танков и самоходных артиллерийских установок у нас было очень мало - всего сорок две единицы на всю армию. А если учесть, что в первый же день боя почти половина их подорвалась на минных полях, то станет ясным, что пехота фактически вела бой почти без танков. Те 15-20 боевых машин, которые оставались в строю, нельзя принимать в расчет. Отсюда вся тяжесть обеспечения ближнего боя пехоты в глубине обороны противника легла на артиллерию.
Неимоверные трудности переносили артиллеристы, сопровождавшие пехоту. 45-мм пятисоткилограммовые пушки орудийному расчету из четырех - пяти человек приходилось переправлять на руках по изрытому полю через воронки, траншеи, развороченные блиндажи. Доски, колья, которые перед штурмом заготовляли для этого, мало помогали, а часто и мешали как лишняя тяжесть.
Каждый раз, когда я в стереотрубу или бинокль видел, с каким нечеловеческим напряжением, а главное с потерями, артиллеристы, облепив свои пушки, тянут их, привлекая на себя огонь противника, у меня больно и горько становилось на душе. А ведь были же у нас еще в 1936 году легкие безоткатные орудия, усовершенствованию которых, к сожалению, не было уделено внимания. Как бы они пригодились нам теперь.
Трудно было на Перекопе и с минометами. Если огонь 82-мм минометов хорошо использовался в начале боя, при атаке первой и второй траншей противника, то значительно хуже было при штурме третьей позиции в глубине обороны. Здесь продвигаться приходилось только ползком. Минометы сравнительно легко перетаскивать, они разбираются, а вот с доставкой мин всегда было трудно. Нередко из трех подносчиков только один добирался с десятком мин к своему миномету. А надолго ли этого десятка хватит? На одну минуту боя. Поэтому-то командующий артиллерией фронта генерал С. А. Краснопевцев настойчиво внушал командирам корпусов и дивизий брать с собой в бой поменьше «сорокопяток» и минометов, но зато побольше номеров и боеприпасов.
Когда к 15 часам обстановка более или менее прояснилась, командарм приказал командиру 13-го гвардейского корпуса генералу Чанчибадзе, продолжая наступление главными силами, ввести в бой из-за правого фланга 3-й дивизии свежую 87-ю гвардейскую дивизию. Она находилась в трех - четырех километрах во втором эшелоне корпуса и должна была бегом вдоль Распаханного вала спуститься к морю и окружить куласскую группировку противника.
Артиллерия в течение дня сосредоточенным огнем поддерживала пехоту, штурмовавшую опорные пункты. Подтянутые с большим трудом 45-мм и 76-мм орудия огнем расчищали ей дорогу.
Вечерняя темнота стала окутывать местность, но бой не затихал. Необычайное световое зрелище открывалось с нашего наблюдательного пункта. Весь Перекопский перешеек был освещен. Вспышки орудийных выстрелов и разрывов, пламя возникающих пожаров, огненные пунктиры трассирующих пуль со всех сторон прорезали сумеречную мглу. Далеко к югу вспыхивали немецкие голубовато-белые ракеты. Уже не по ходам сообщения, как раньше, а по тропкам бежали к Турецкому валу подносчики пищи.
К шести часам утра 9 апреля 87-я гвардейская дивизия выполнила приказ командарма: овладев гребнем Распаханного вала, вышла на берег Перекопского залива. Войска противника, занимавшие западный фас Турецкого вала и Кулу, оказались отрезанными от своих войск. 55-й стрелковый корпус силами 347-й и 87-й дивизий, перейдя в наступлении, к девяти часам 9 апреля овладел западным гребнем Турецкого вала. Благодаря этому маневру корпус оказался в тылу нашего расположения и приказом командарма был выведен в его резерв.
Всю ночь на 9 апреля мы готовили новую артиллерийскую обработку противника. Возникало немало трудностей в связи с тем, что уже не было прямой линии фронта. Кое-где наши роты и батальоны на полкилометра вклинились в расположение немцев: последние, местами будучи в окружении, еще удерживали за собой отдельные опорные пункты. Поэтому часто мы не могли стрелять по передовым немецким окопам, так как около половины наших снарядов из-за рассеивания падало бы на своих. Мы понимали, что, оставшись невредимыми в передовых окопах, немцы могли задержать наше наступление.
Зазвонил телефон. Я снял трубку. Начальник разведки Дмитриев доложил, что противник усиливает части в передовых окопах, внезапно атакует мелкими силами, чтобы выровнять фронт и выбить наши штурмовые отряды, глубоко вклинившиеся в их боевые порядки. Генерал Захаров взял у меня трубку и долго уточнял данные, полученные от передовой артиллерийской разведки. Потом обратился ко мне:
- Иван Семенович, видно, немцы постараются ночью главное свое сопротивление сосредоточить в передовых окопах, чтобы укрыться от артиллерийского огня. Что вы предпримете?
Я ответил, что уже в течение 2 часов темного времени артиллеристы выдвигают 76-мм пушки и 122-мм гаубицы на прямую наводку поближе к передовым подразделениям пехоты. За 2-3 часа до рассвета они будут на месте.
- А как же с орудийными окопами?
- Командующие артиллерией дивизий еще засветло указали районы позиций, а командиры артполков выслали туда пеших артиллеристов подготовить окопы для гаубиц и щели для номеров.
- Замечательно! - сказал командарм. - А почему бы вам не вывести на прямую наводку тяжелые 152-мм гаубицы? Вот было бы хорошо!
Я ответил:
- Такая мысль у меня есть, и я даже приказал рыть десять орудийных окопов возле центра немецкого сопротивления - Джулги. Но 122-мм гаубицу, весящую 2 т, с трудом повезут на руках 15-20 артиллеристов. 152-мм же гаубица весит 7,5 т, и ее не дотащит даже 100 человек. Можно попробовать прицепить ее к двум тракторам, но как вспомнишь наши лигроиновые «ЧТЗ-60», так злость разбирает. Помните, мы с вами в Донбассе ночью обгоняли армейский тяжелый полк, когда попали под бомбежку? Эти тракторы издалека были видны: из каждой выхлопной трубы, как из самовара, било пламя.
- Да, - медленно сказал Г. Ф. Захаров, - и все же подвезти тяжелые орудия надо. Пусть даже потеряем половину, зато другие окажут пехоте неоценимую услугу. Благо там храбрый и умный командир артполка подполковник Иванов. Он что-нибудь придумает...
Поздно ночью командующий армией еще раз зашел ко мне крайне раздраженный.
- Подумать только, - сразу же начал он, - сильнейшую оборону с дотами, броневыми куполами удалось нам пробить. Комфронта не ожидал такого результата. Две такие позиции из трех прорвали! А развить успех, оказывается, нечем. Ведь если бы позади нас стоял танковый корпус, мы отвели бы пехоту от Джулги метров на двести, дали бы из трехсот стволов по двадцать снарядов. Это ведь 6000 разрывов тяжелых и гаубичных снарядов на площадь в 10 га! Да и пустили бы потом подвижную группу, танковый корпус. Вот было бы дело. Во всяком случае этот корпус успел бы проскочить третью позицию раньше, чем немцы сосредоточили бы свои резервы 111-й и 336-й дивизий. А то черт знает что получается.
Он долго ходил по блиндажу и не мог успокоиться.
Наступил утро 9 апреля. После дополнительной пристрелки, а она была необходима из-за близости наших войск к противнику, приступили к артиллерийской подготовке. Она длилась целый час. Поставленные ночью гаубичные и тяжелые орудия били непрерывно прямой наводкой по дзотам, огневым точкам, траншеям. После этого в 10 часов пехота, сопровождаемая артиллерийским огнем, дружно поднялась в атаку.
В первый же час гитлеровцы были выбиты из третьей позиции. Особенно успешно для нас развивался бой на правом фланге наступлений армии, где дивизия полковника Тымчика, смело отражая контратаки, прорвала всю главную полосу обороны и вышла на рубеж высот 129,6; 14,9; 13,6. Радостное известие об этом пришло к нам в 15 часов. 3-я гвардейская и 126-я стрелковые дивизии в центре Джулги и ряда высот встретили более организованное сопротивление и вначале несколько задержались. Но поддержанные орудиями прямой наводки и сосредоточенным артиллерийским огнем, они к 16 часам и на этом участке прорвали всю глубину главной полосы обороны.
На левом фланге армии бои носили еще более напряженный характер. Непрерывно поддерживаемая артиллерийским огнем, неудержимо рвущаяся вперед 315-я стрелковая дивизия, преодолев упорное сопротивление противника, к 14 часам вышла на берег Сиваша.
Шепиловская группировка гитлеровцев была окружена. Несколько раз она пыталась прорваться и отойти на юго-восток, но безуспешно. Командир 54-го корпуса сосредоточил огонь части своей артиллерии на узлах сопротивления. К 15 часам 315-я и 387-я дивизии ликвидировали эту группировку.
Вечером 9 апреля и в ночь на 10-е 13-й гвардейский и 54-й стрелковые корпуса в первом эшелоне, 55-й во втором продолжали наступление на Ишунь, где проходила вторая оборонительная полоса противника.
В результате кровопролитных боев войска 2-й гвардейской армии за 34 часа прорвали Перекопские позиции, уничтожив около 10 тыс. гитлеровцев.
В ходе прорыва отчетливо отразились и отличное морально-политическое состояние наших войск и значительный рост боевого совершенствования офицерского и рядового состава.
Бросался также в глаза невиданный доселе размах материального и технического обеспечения армии. Пленные жаловались, что их сильно подвела артиллерия. Гитлеровские солдаты и офицеры знали, каким большим количеством орудий и минометов они располагали и, естественно, на них рассчитывали.
Теперь, когда прошло уже много лет, вспоминая крымские бои, я вижу, насколько удачными были артподготовка и поддержка атак пехоты. Особенно большим успехом надо считать полное стопроцентное подавление артиллерии противника. Этим можно объяснить сравнительно быстрый взлом основной обороны гитлеровцев. И надо сказать, что такого эффекта нельзя было бы достигнуть без четкой и самоотверженной работы нашей артиллерийской инструментальной разведки.
В организации артиллерийского наступления был учтен опыт не только нашей армии в предыдущих боях, но и опыт артиллерии других армий и фронтов.
Из всех наступательных армейских операций, проводимых нашей армией, эта была самая удачная. Потери в войсках были настолько ничтожны, что три четверти развернутых госпиталей пустовали.
Основой успеха было отлично организованное взаимодействие пехоты и артиллерии и хорошая подготовка войск к штурму в подготовительный период. В работе артиллерии имелись и недостатки, но в целом они не могли оказать отрицательное влияние на успешный исход операции.
Военно-исторический журнал. 1960. № 2. 58-73.