Бездомный для воспитания
Все мы знаем - и это нам еще с самого раннего детства твердили по сотни раз, - что показывать на людей пальцем - нехорошее дело. И тем не менее всегда находятся люди, пренебрегающие уроками с детства и осмеливающиеся осудительно показать на кого-то пальцем. Что ж… обыкновенное это дело, просто очередная нехорошая черта в некоторых людях, и ничего особого в этом нет. Но на днях я увидел, совершенно случайно, как одна милая дама показала пальцем на кое-кого настолько внушительно и красочно, что я решил, что это, пожалуй, даже стоит маленькой заметки.
Случилось это на самой обычной автобусной остановке, где я стоял, дрожа от холода и проклиная проливной дождь и водителя автобуса, который почему-то никак не доезжал. Рядом со мной стояла одна только взрослая, но не пожилая женщина - именно ее палец и послужил поводом для этой скромной заметки! - совершенно ничем не приметной внешности, хотя и одетая в красивое, явно недешевое пальто, и держала она за руку своего ребенка, лет, может быть, десяти или одиннадцати. Прошло уже минут десять, было темно, холодно и просто противно, а водитель все никак не доезжал до нас, и свои проклятия ему и погоде женщина начала уже сбивчиво выговаривать вслух, в чем я был совершенно солидарен с нею.
Вдруг я заметил, как возле остановки зашевелился, еле держась на ногах и шатаясь из стороны в сторону, какой-то мужик бородатый и явно пьяный, весь в каких-то рваных лохмотьях, настолько грязных и мокрых, точно он только что в луже искупался. Был он нищего, потерянного и совершенно безнадежного вида, лицо его, покрытое целым слоем всякой грязи, было красноватого цвета и как будто ежедневно побиваемо кем-то или чем-то, зубов у него явно не хватало, что было ясно даже и по тем невнятным звукам, которые он произносил. Одним словом - бездомный оборванец, опущенный на самое дно жизни; уничтоженный человек, перешагнувший через те самые роковые границы, за которыми тебя воспринимают уже не как человека, а как некую тень. Ходил он, если можно назвать это ходьбой, взад и вперед, будто сам не в силах определиться, в какое направление ему нужно сейчас идти, и в конце концов доковылял как-то до остановки, где стояли мы.
Женщина, заметив его приближающуюся фигуру, отшагнула назад, рукой потянув за собою своего ребенка, причем отшагнула настолько быстро и резко, словно ее хотел поцеловать прокаженный. При этом она что-то выговорила, только было это неразборчиво и звучало скорее, как какое-то змеиное шипенье, но было ясно, что она не была рада приходу бродяги. Он же вдруг, зашатавшись, остановился и, окинув нас троих беглым, мутным взглядом, будто бы задумался, что ему делать дальше. То есть можно было догадаться, что он хотел прилечь на скамейку под остановкой, но, увидев нас, не решался заходить прямо внутрь, под крышу, - может быть, стеснялся, а может быть, он просто не хотел неприятностей. Наверняка, он уже был богат многократным опытом изгнания из остановок, подъездов, переходов, ступенек и всех прочих мест, где можно присесть или прилечь, когда уже больше совсем нет сил, чтоб на ногах стоять.
Простояв так какое-то время, он все же решился шагнуть внутрь, под крышу остановки, чем вызвал у женщины, одетой, как уже отмечалось, в красивое пальто, какое-то едкое возмущение, что сразу же выразилось в ее недовольном взгляде, которым она пронизывала бездомного. Она глядела на него не то чтобы с отвращением, а даже с какой-то откровенной ненавистью, словно это он был виновен в том, что сейчас холодно, противно, идет чудовищный дождь и, что хуже всего, водитель, сволочь такая, никак не доедет! Впрочем, бродяга этого ужасного взгляда не испугался, вернее сказать, он уже, по-видимому, просто привык ко всем возможным взглядам, какие только можно представить, - и потихоньку начал обустраиваться на скамейке. Это ему удавалось с большим трудом, будто он залезал на дерево, но через минуту он все же добился успеха и спокойно лежал на скамейке, съежившись в комок. Пока что он еще не засыпал, а просто бесцельно глядел куда-то в сторону, сбивчиво выдыхая острый запах водки, причем даже по запаху хорошо ощущалось, что водка была, к сожалению, далеко не лучшего качества.
Женщина продолжала смотреть на бродягу свирепым взглядом, наполненным неописуемым отвращением. Но тут вдруг в глазах ее мелькнул какой-то огненный блеск - ее, по-видимому, осенила потрясающая идея, что сейчас, пожалуй, самый подходящий момент провести своему сыну урок родительского воспитания, а в качестве мишени, так сказать, наглядного, жизненного примера взять этого самого бездомного, тихо издыхающего на скамейке. А почему бы и нет - ведь должна же быть хоть какая-то польза от него, раз уж он еще живой, да еще и посягнул на такую неслыханную дерзость - войти под крышу автобусной остановки, где стоят приличные, хорошо одетые граждане! Нагнувшись к своему сыну, чтоб он не пропустил ни одного материнского слова мимо ушей, и нацелив его взгляд на лежавшего оборванца, она, сделав важное лицо, громко сказала: “Вот посмотри, сынок, посмотри хорошенько! Видишь? Видишь, да? Вот запомни, сынок, навсегда запомни: если будешь плохо учиться, если будешь лениться, то станешь во таким вот!” - и на этих самых знаменательных словах на сцену грациозно вышел ее палец, остро и неумолимо указывая на еле-еле дышащего оборванца, - это был, несомненно, кульминационный момент!
Сын же ничего маме своей на это не ответил - то ли оттого, что просто не знал, что ответить, то ли оттого, что его настолько напугала такая участь, что со страха он аж даже потерял дар речи. Во всяком случае, по его детскому кислому лицу было ясно, что он предпочитал смотреть сейчас куда-нибудь в другое место, нежели туда, куда его взгляд нацелила добрая мама. Бродяга же тоже никоим образом не отозвался на замечание женщины, а просто продолжал лежать, бессмысленно глядя куда-то в даль. При этом тело его слегка, но заметно тряслось, будто его лихорадило. Он, скорее всего, даже и не понял вовсе, какая счастливая доля на него только что выпала - стать примером для воспитательного урока, столь изящного, что, несомненно, даже великий педагог Макаренко никогда б не догадался!
Через несколько минут подъехал наконец-то долгожданный автобус, и я, и женщина со своим сыном зашли внутрь, оставив за собою остановку и оставшегося там бездомного.
Ну вот, собственно, и все - вот и вся история, и сам теперь даже не знаю, зачем понадобилось мне рассказать об этом. Подумать только, какое громкое дело - на бродягу убогого показали пальцем!
Но, в общем-то, теперь, думая об этом, я искренне надеюсь, что тот воспитательный урок, который решила преподнести мать своему сыну, не пройдет даром - и мальчик тот станет в будущем - лет, скажем, через двадцать - действительно достойным человеком, сильной и порядочной личностью. И искренне надеюсь, что когда-нибудь он, занимаясь каким-нибудь хорошим делом, сидя за красивым письменным столом и делая что-то сложное и благородное, вспомнит совершенно неожиданно про тот маленький случай, произошедший когда-то давно на самой обычной автобусной остановке, вспомнит вдруг того бездомного, который к тому времени уже точно помрет, - вспомнит и скажет: “Эх, мама, какой же все-таки ты была сволочью, когда показала на того оборванца пальцем!”