«Двадцать шесть и одна» (о феномене Стрелкова и дефиците героев в российском обществе)
Оригинал взят у burevestn1k в «Двадцать шесть и одна» (о феномене Стрелкова и дефиците героев в российском обществе)
Перечитывал недавно произведение Максима Горького «Двадцать шесть и одна» - это короткий рассказ о работниках пекарни, которые сначала придумали себе кумира, а потом страшно в нем разочаровались. И хотя параллели тут могут быть только условные, давайте попробуем на примере этого рассказа подумать о феномене Стрелкова.
Вкратце напомню основные содержательные моменты. Как герои произведения рассказывают о себе и своей нелегкой жизни:
Нас было двадцать шесть человек - двадцать шесть живых машин, запертых в сыром подвале, где мы с утра до вечера месили тесто, делая крендели и сушки.
Наш хозяин забил окна железом для того, чтобы мы не могли дать кусок его хлеба нищим и тем из наших товарищей, которые, живя без работы, голодали, - наш хозяин называл нас жуликами и давал нам на обед вместо мяса - тухлую требушину.
Нам было душно и тесно жить в каменной коробке под низким и тяжелым потолком, покрытым копотью и паутиной. Нам было тяжело и тошно в толстых стенах, разрисованных пятнами грязи и плесени.
Мы вставали в пять часов утра, не успев выспаться, и - тупые, равнодушные - в шесть уже садились за стол делать крендели из теста, приготовленного для нас товарищами в то время, когда мы еще спали. И целый день с утра до десяти часов вечера одни из нас сидели за столом, рассучивая руками упругое тесто и покачиваясь, чтоб не одеревенеть, а другие в это время месили муку с водой.
Сидя за длинным столом друг против друга, - девять против девяти, - мы в продолжение длинных часов механически двигали руками и пальцами и так привыкли к своей работе, что никогда уже и не следили за движениями своими.
Изо дня в день в мучной пыли, в грязи, натасканной нашими ногами со двора, в густой пахучей духоте мы рассучивали тесто и делали крендели, смачивая их нашим потом, и мы ненавидели нашу работу острой ненавистью, мы никогда не ели того, что выходило из-под наших рук, предпочитая кренделям черный хлеб.
Но была в жизни работников пекарни отдушина - девушка Таня, которая заглядывала к ним в подвал за свежими кренделечками:
Но, кроме песен, у нас было еще нечто хорошее, нечто любимое нами и, может быть, заменявшее нам солнце. Во втором этаже нашего дома помещалась золотошвейня, и в ней, среди многих девушек-мастериц, жила шестнадцатилетняя горничная Таня. Каждое утро к стеклу окошечка, прорезанного в двери из сеней к нам в мастерскую, - прислонялось маленькое, розовое личико с голубыми, веселыми глазами и звонкий, ласковый голос кричал нам:
- Арестантики! дайте кренделечков!
Мы, грязные, темные, уродливые люди, смотрим на нее снизу вверх, - порог двери выше пола на четыре ступеньки, - мы смотрим на нее, подняв головы кверху, и поздравляем ее с добрым утром, говорим ей какие-то особые слова, - они находятся у нас только для нее. У нас в разговоре с ней и голоса мягче и шутки легче. У нас для нее - все особое.
Сама того не зная, Таня стала кумиром работников пекарни. Не потому, что она обладала какими-то выдающимися достоинствами, а потому что не было вокруг никого другого. Работники пекарни наделили Таню в своем воображении несуществующими достоинствами. Подвергать сомнению ее высокий авторитет не дозволительно.
Мы должны были любить Таню, ибо больше было некого нам любить.
Порой кто-нибудь из нас вдруг почему-то начинал рассуждать так:
- И что это мы балуем девчонку? Что в ней такого? а? Очень мы с ней что-то возимся!
Человека, который решался говорить такие речи, мы скоро и грубо укрощали - нам нужно было что-нибудь любить: мы нашли себе это и любили, а то, что любим мы, двадцать шесть, должно быть незыблемо для каждого, как наша святыня, и всякий, кто идет против нас в этом, - враг наш.
Затем происходит ситуация, в которой высокий авторитет кумира работников пекарни подвергается испытанию. В пекарню устраивается работать солдат-ловелас, большой охотник до женского пола. Солдат хвастает перед работниками пекарни своими победами на любовном фронте, и однажды происходит спор, сможет ли он соблазнить Таню.
Нам страшно хотелось испробовать крепость нашего божка; мы напряженно доказывали друг другу, что наш божок - крепкий божок и выйдет победителем из этого столкновения. Нам, наконец, стало казаться, что мы мало раззадорили солдата, что он забудет о споре и что нам нужно хорошенько разбередить его самолюбие. Мы с этого дня начали жить какой-то особенной, напряженно нервной жизнью, - так еще не жили мы. Мы целые дни спорили друг с другом, как-то поумнели все, стали больше и лучше говорить. Нам казалось, что мы играем в какую-то игру с чертом и ставка с нашей стороны - Таня.
Потом происходит низвержение кумира с пьедестала. Солдат выигрывает спор и работники пекарни приходят в ярость.
Мы не могли перенести этого спокойно. Все сразу мы бросились к двери, выскочили на двор и засвистали, заорали на нее злобно, громко, дико.
Она вздрогнула, увидав нас, и встала как вкопанная в грязь под ее ногами. Мы окружили ее и злорадно, без удержу, ругали ее похабными словами, говорили ей бесстыдные вещи.
...
Потом и мы молча ушли в свою сырую каменную яму. Как раньше - солнце никогда не заглядывало к нам в окна, и Таня не приходила больше никогда!
Вот такая история.
Горький описывает тяжелый монотонный труд работников пекарни. Когда человек живет в таком ритме жизни, у него нет ни времени, ни возможности читать книги или ходить в театр. Каждый следующий день похож на предыдущий.
Эту мысль я особо выделил в рассказе Горького: это очень тяжело и мучительно, когда человек живет, а вокруг него ничто не изменяется, и если это не убьет насмерть души его, то чем дольше он живет, тем мучительнее ему неподвижность окружающего.
Но душа умирать не хочет. Душа ищет смыслы. За неимением лучшего, душа начинает цепляться за ложные смыслы. Чем сильнее собственная духовная нищета, тем крепче душа цепляется за ложные смыслы. Работники пекарни нашли своего кумира - Таню, и этот кумир сделал осмысленным работу, которую они ненавидели. А когда есть смысл, то и горестную жизнь свою переносить легче.
Можно ли здесь провести параллели с днем сегодняшним? Я думаю, что можно. Ведь дефицит смыслов может быть следствием не только тяжелого монотонного труда, но общим культурным провалом. Например, я не раз сталкивался с тем, что людям молодым людям сложно назвать своего героя, особенно современного героя. И это не потому, что современных героев нет, а потому, что говорят о них мало. На гламурные передачи время найдется всегда, а о герое скажут немного, да и то, что-нибудь несущественное.
Я вот думаю, не поэтому ли так уцепились за Стрелкова, когда хоть что-то героическое появилось в медиа-пространстве? И не поэтому ли так упорно держатся за него так называемые стрелковцы, агрессивно реагируя на любые попытки указать им на «пятна на солнце»? Если это так, то это очень тревожный симптом для нашего общества.
Ну, хорошо, сейчас, когда Стрелков открыто заявил о создании собственной оппозиционной партии, у кого-то наступило прозрение. Но я бы не сказал, что Стрелков сделал нечто, идущее в разрез с линией, которую он проводил до этого. Почему одни заметили это только сейчас, а другие видели несоответствие «кумира» представлениям о нем еще год тому назад? Нет различения, размыты представления о добре и зле, о чести и бесчестии. Потому и героем может оказаться всякое барахло. И не потому, что нет более достойных.
Вопрос в том, как вернуть людям различение. Ведь не Стрелков виноват в том, что люди повелись.
Перечитывал недавно произведение Максима Горького «Двадцать шесть и одна» - это короткий рассказ о работниках пекарни, которые сначала придумали себе кумира, а потом страшно в нем разочаровались. И хотя параллели тут могут быть только условные, давайте попробуем на примере этого рассказа подумать о феномене Стрелкова.
Вкратце напомню основные содержательные моменты. Как герои произведения рассказывают о себе и своей нелегкой жизни:
Нас было двадцать шесть человек - двадцать шесть живых машин, запертых в сыром подвале, где мы с утра до вечера месили тесто, делая крендели и сушки.
Наш хозяин забил окна железом для того, чтобы мы не могли дать кусок его хлеба нищим и тем из наших товарищей, которые, живя без работы, голодали, - наш хозяин называл нас жуликами и давал нам на обед вместо мяса - тухлую требушину.
Нам было душно и тесно жить в каменной коробке под низким и тяжелым потолком, покрытым копотью и паутиной. Нам было тяжело и тошно в толстых стенах, разрисованных пятнами грязи и плесени.
Мы вставали в пять часов утра, не успев выспаться, и - тупые, равнодушные - в шесть уже садились за стол делать крендели из теста, приготовленного для нас товарищами в то время, когда мы еще спали. И целый день с утра до десяти часов вечера одни из нас сидели за столом, рассучивая руками упругое тесто и покачиваясь, чтоб не одеревенеть, а другие в это время месили муку с водой.
Сидя за длинным столом друг против друга, - девять против девяти, - мы в продолжение длинных часов механически двигали руками и пальцами и так привыкли к своей работе, что никогда уже и не следили за движениями своими.
Изо дня в день в мучной пыли, в грязи, натасканной нашими ногами со двора, в густой пахучей духоте мы рассучивали тесто и делали крендели, смачивая их нашим потом, и мы ненавидели нашу работу острой ненавистью, мы никогда не ели того, что выходило из-под наших рук, предпочитая кренделям черный хлеб.
Но была в жизни работников пекарни отдушина - девушка Таня, которая заглядывала к ним в подвал за свежими кренделечками:
Но, кроме песен, у нас было еще нечто хорошее, нечто любимое нами и, может быть, заменявшее нам солнце. Во втором этаже нашего дома помещалась золотошвейня, и в ней, среди многих девушек-мастериц, жила шестнадцатилетняя горничная Таня. Каждое утро к стеклу окошечка, прорезанного в двери из сеней к нам в мастерскую, - прислонялось маленькое, розовое личико с голубыми, веселыми глазами и звонкий, ласковый голос кричал нам:
- Арестантики! дайте кренделечков!
Мы, грязные, темные, уродливые люди, смотрим на нее снизу вверх, - порог двери выше пола на четыре ступеньки, - мы смотрим на нее, подняв головы кверху, и поздравляем ее с добрым утром, говорим ей какие-то особые слова, - они находятся у нас только для нее. У нас в разговоре с ней и голоса мягче и шутки легче. У нас для нее - все особое.
Сама того не зная, Таня стала кумиром работников пекарни. Не потому, что она обладала какими-то выдающимися достоинствами, а потому что не было вокруг никого другого. Работники пекарни наделили Таню в своем воображении несуществующими достоинствами. Подвергать сомнению ее высокий авторитет не дозволительно.
Мы должны были любить Таню, ибо больше было некого нам любить.
Порой кто-нибудь из нас вдруг почему-то начинал рассуждать так:
- И что это мы балуем девчонку? Что в ней такого? а? Очень мы с ней что-то возимся!
Человека, который решался говорить такие речи, мы скоро и грубо укрощали - нам нужно было что-нибудь любить: мы нашли себе это и любили, а то, что любим мы, двадцать шесть, должно быть незыблемо для каждого, как наша святыня, и всякий, кто идет против нас в этом, - враг наш.
Затем происходит ситуация, в которой высокий авторитет кумира работников пекарни подвергается испытанию. В пекарню устраивается работать солдат-ловелас, большой охотник до женского пола. Солдат хвастает перед работниками пекарни своими победами на любовном фронте, и однажды происходит спор, сможет ли он соблазнить Таню.
Нам страшно хотелось испробовать крепость нашего божка; мы напряженно доказывали друг другу, что наш божок - крепкий божок и выйдет победителем из этого столкновения. Нам, наконец, стало казаться, что мы мало раззадорили солдата, что он забудет о споре и что нам нужно хорошенько разбередить его самолюбие. Мы с этого дня начали жить какой-то особенной, напряженно нервной жизнью, - так еще не жили мы. Мы целые дни спорили друг с другом, как-то поумнели все, стали больше и лучше говорить. Нам казалось, что мы играем в какую-то игру с чертом и ставка с нашей стороны - Таня.
Потом происходит низвержение кумира с пьедестала. Солдат выигрывает спор и работники пекарни приходят в ярость.
Мы не могли перенести этого спокойно. Все сразу мы бросились к двери, выскочили на двор и засвистали, заорали на нее злобно, громко, дико.
Она вздрогнула, увидав нас, и встала как вкопанная в грязь под ее ногами. Мы окружили ее и злорадно, без удержу, ругали ее похабными словами, говорили ей бесстыдные вещи.
...
Потом и мы молча ушли в свою сырую каменную яму. Как раньше - солнце никогда не заглядывало к нам в окна, и Таня не приходила больше никогда!
Вот такая история.
Горький описывает тяжелый монотонный труд работников пекарни. Когда человек живет в таком ритме жизни, у него нет ни времени, ни возможности читать книги или ходить в театр. Каждый следующий день похож на предыдущий.
Эту мысль я особо выделил в рассказе Горького: это очень тяжело и мучительно, когда человек живет, а вокруг него ничто не изменяется, и если это не убьет насмерть души его, то чем дольше он живет, тем мучительнее ему неподвижность окружающего.
Но душа умирать не хочет. Душа ищет смыслы. За неимением лучшего, душа начинает цепляться за ложные смыслы. Чем сильнее собственная духовная нищета, тем крепче душа цепляется за ложные смыслы. Работники пекарни нашли своего кумира - Таню, и этот кумир сделал осмысленным работу, которую они ненавидели. А когда есть смысл, то и горестную жизнь свою переносить легче.
Можно ли здесь провести параллели с днем сегодняшним? Я думаю, что можно. Ведь дефицит смыслов может быть следствием не только тяжелого монотонного труда, но общим культурным провалом. Например, я не раз сталкивался с тем, что людям молодым людям сложно назвать своего героя, особенно современного героя. И это не потому, что современных героев нет, а потому, что говорят о них мало. На гламурные передачи время найдется всегда, а о герое скажут немного, да и то, что-нибудь несущественное.
Я вот думаю, не поэтому ли так уцепились за Стрелкова, когда хоть что-то героическое появилось в медиа-пространстве? И не поэтому ли так упорно держатся за него так называемые стрелковцы, агрессивно реагируя на любые попытки указать им на «пятна на солнце»? Если это так, то это очень тревожный симптом для нашего общества.
Ну, хорошо, сейчас, когда Стрелков открыто заявил о создании собственной оппозиционной партии, у кого-то наступило прозрение. Но я бы не сказал, что Стрелков сделал нечто, идущее в разрез с линией, которую он проводил до этого. Почему одни заметили это только сейчас, а другие видели несоответствие «кумира» представлениям о нем еще год тому назад? Нет различения, размыты представления о добре и зле, о чести и бесчестии. Потому и героем может оказаться всякое барахло. И не потому, что нет более достойных.
Вопрос в том, как вернуть людям различение. Ведь не Стрелков виноват в том, что люди повелись.