Перевела интервью из газеты "Выборча" 2011 года. Альфред Шрейер умер 25.04.2015 года.
Играет Альфред Шрейер из Дрогобыча
беседовала Зофия Фабьяновска-Мицык
20.05.2011
- Что важнее: здоровье или удача? - спросил симпатичный молодой немец. На мгновенье я задумался: «Наверное, здоровье», а он: «А Вы знаете историю «Титаника»? Там все были здоровы». Я улыбнулся, - рассказывает Альфред Шрейер, музыкант, ученик Бруно Шульца. В понедельник его концерт состоится в Варшаве.
- О Вас говорят, что Вы последний еврей Дрогобыча.
- В Дрогобыче есть несколько евреев, но из тех, кто здесь, в этом городе, родились до войны, я остался один.
- А с каких пор Вы стали последним?
- Уже в сороковых годах был одним из немногих. Первую генеральную репетицию перед глобальным геноцидом немцы устроили недалеко отсюда, в Бронницком лесу. Помню, что в ноябре 41 года объявили, что все немощные евреи должны явиться в синагогу. Якобы речь шла о том, чтобы определить их на соответствующую работу. Явилось 320 наивных, среди которых был и мой сосед Янек Полак, который хромал на одну ногу. Их погрузили в грузовики, а когда эти грузовики вернулись с их одеждой, стало понятно, что произошло. Потом была весенняя акция, а после нее самая большая - в августе 1942. Пять тысяч евреев были вывезены тогда в газовые камеры в Белжеце. Как Вы знаете, он назывался лагерем, но в действительности там и лагеря как такового не было. Только вышки и газовые камеры. Охраняли так называемые травники, украинская вспомогательная полиция, в черной форме. Сначала у них был «Циклон В», а потом притащили советский танк, подсоединили к нему выхлопную трубу и травили людей выхлопными газами. Там погиб мой отец, моя бабушка и ее дочь Хелена. Через год я остался без семьи. Выжил один я.
- Вам несколько раз удалось спастись. В удачливости Вам не откажешь.
- Два года тому назад я был в Германии, поехал на торжественные мероприятия в Бухенвальде и заодно решил совершить поездку по местам, где я побывал после освобождения. Во Фрайберге меня принимал сам мэр. Чай, печенье, беседа. И этот мэр, очень симпатичный молодой человек, на прощанье задал мне вопрос: «А что, по-вашему важнее: здоровье или удача?» Я на мгновенье задумался. «Наверное, здоровье». А он отвечает: «А Вам знакома история «Титаника»? - «Да» - «То-то и оно. Ведь там все были здоровы».
- Вы посмеялись?
- Еще как! Но если серьезно: он говорил об удаче, а я о воле божьей.
- Вы верующий?
- Куда в большей степени, чем моя семья. Я рос в доме, где постились на Йом-Кипур, ходили в синагогу на большие праздники. Но каждую субботу в синагогу мы не ходили - чего не было, того не было. Для того времени мы были довольно прогрессивными евреями. Например, мой дядя, раввин Бернард Шрейер, разрешил мне на Бар-Мицве прочитать одну из молитв на польском. Это была сенсация во всем городе. Ни о чем подобном никто из нас до того времени не слышал.
- Как тогда выглядел Дрогобыч? Что в нем было из атмосферы «коричных лавочек» Шульца?
- В довоенном Дрогобыче среди 42-43 тысячи жителей было приблизительно одинаковое количество евреев, украинцев и поляков. В государственной гимназии во время занятий религиозного воспитания поляки сидели в своем классе, у украинцев был свой собственный кабинет, а у евреев - свой. И никого это не удивляло. Люди жили в согласии. Конечно, были и какие-то глупые надписи, например, «Не покупайте у евреев», но все равно все покупали, потому что там было дешевле. Раз Вы спрашиваете о «Коричных лавках», то Вам, конечно, хочется услышать, что среди моих учителей был Бруно Шульц. Он преподавал мне в гимназии имени Владислава Ягелло. Только тогда ни я, ни другие его ученики, не знали, что Шульц - известный писатель, что он вообще написал какие-то книги. Не говоря уж о том, чтобы их читать.
- Как такое возможно?
- «Лавочки» были опубликованы в 1934 - это так, но в то время их читала горстка интеллектуалов из Варшавы. А кроме того, Шульц был необыкновенно скромным человеком. Можно даже сказать, болезненно скромным. Всегда был одет в серый костюм с белым платком. В школьных коридорах он всегда ходил по самой стенке. Небольшого роста, щуплый, хрупкий. Человек из тех, кого не видно и не слышно. Никто из нас не знал, что он получил награду Польской академии литературы. Для нас он был просто учителем.
-Что он у вас преподавал?
- Рисование и труд, в основном столярные работы. Что до рисования, тут все ясно: он прекрасный художник. Но откуда он умел столярничать? Это одна из загадок Шульца.
- Он и на самом деле в школе ничем не отличался?
- Напротив, он очень выделялся. Думаю, что не было ни одного ученика, который бы его не запомнил. Обычно на занятиях в столярной мастерской было страшно шумно. Стук молотков, мы перекрикивались. Он просил: «Мальчики, немного потише, у меня от вас уже голова болит». Его голос прерывался. Мы знали, что тогда нужно делать: «Пан учитель, может, Вы нам расскажете какую-нибудь сказку?» У него это прекрасно получалось, но так сразу начать он не мог. Так что он нас дразнил: «Нет, вам это уже не нужно, вы уже слишком взрослые» «Но мы Вас очень просим» «Ну хорошо, подметите опилки». Садился на верстак, полубоком, и, не глядя на нас, только на стену, начинал рассказывать. Он никогда не повторялся. Один из моих друзей в Израиле помнит сказку о трех карандашах. Стояла мертвая тишина, звенел звонок на перемену, но никто не двигался с места, пока Шульц не закончит рассказывать. Если бы собрать те сказки, они бы составили большую часть его литературного наследства. Никто их не записал и никто их уже не помнит.
- Зато Вы были свидетелем того, как нашли картины Шульца - те картины, которые позже вывезли в Яд Вашем.
- Это целая история, как в настоящем детективе. В феврале 2001 в Дрогобыч приехал немецкий документалист Бенджамин Гайслер, чтобы разыскать потерянные картины Шульца и снять об этом фильм.
- Он был не первым человеком, который пытался их найти.
- Само собой. Кто их только не искал! Мы разыскивали их еще с Ежи Фицовским, известным исследователем Шульца. В первый раз Ежи приезжал в Дрогобыч сразу после войны. Тогда я с ним не познакомился, так как был в Германии, а потом в 50-ых годах - и мы подружились. Много позже город получил разрешение на то, чтобы снять штукатурку в доме бывшего казино гестапо, потому что там должна была быть какая-то большая картина. Сняли до самого кирпича, но ничего не нашли. Но исследователи пришли к выводу, что там должно было висеть какое-то большое полотно. Большинство искало картины в вилле Ландау, гитлеровца, на которого Шульц работал в годы войны. Но никому не пришло в голову, где именно искать.
- А как Вам пришло в голову?
- Мы с Гайслером пошли к моей знакомой польке. Я знал, что у нее отличная память. Я у нее спросил, знает ли она, кто после войны проживал в том здании, где жил Ландау. Покивала головой: «Протасов». Протасовы уже умерли, но был жив их сын, которого я в свое время учил музыке. Помню, что он всегда просил меня освободить его от уроков пения. Выяснил, где он живет. Постучали: Протасов сидит, не встает, был уже в то время очень болен. Вокруг толстые тома энциклопедий, настоящий ученый, химик. «В том доме Ландау Вы видели какие-нибудь рисунки прямо на стенах?» - «Видел» - «А где?» - «В кладовой». Можете себе такое представить? Все эти годы все искали в комнатах! Когда через несколько дней нам по частям открылись картины в кладовой, мы увидели принцессу, клоуна, старушку, кошку. А между полками, где стояли банки с консервированием виднелся кучер с треугольным лицом - таким же самым, как лицо Шульца. Все это есть в фильме Гайслера.
- Вам жаль, что эти работы не остались в Украине?
- Конечно, жаль. Всегда думаю о том, что произошло бы, если бы они остались.
- В газетах писали, что это кража. Такая новость распространилась по миру.
- Я не хочу снова нервничать и вмешивать политику. У Бенджамина Гайслера возникла красивая идея, чтобы организовать в доме Ландау место международных встреч при музее Шульца. Поехал в Германию, чтобы найти деньги на этот проект. Тем временем в мае приехали люди из Яд Вашема, наклеели на стены какую-то пленку и сняли рисунки вместе со штукатуркой. Какое-то время вообще эти картины не выставляли, но друзья из Израиля мне недавно рассказали, что теперь их можно посмотреть. По-видимому, они очень хорошо организовали, но не знаю, хотел бы я это увидеть.
- Вы были свидетелем смерти Шульца?
- Нет, я узнал о его смерти через несколько часов. Так называемая «неорганизованная акция» 19 ноября 1942 года, во время которой погиб Шульц, началась так рано, что нам с мамой не удалось выйти на работу. Я жил в 200 метрах от места, где его застрелили - против Юденрата, и из окна видел, что происходило на улицах. Шульц погиб от рук гитлеровца Гюнтера, у которого были личные счеты с Ландау. Тогда почти у каждого нациста были свои протеже. Они выполняли разные ежедневные работы в обмен на защиту. Ранее Ландау застрелил трех евреев Гюнтера - трех девочек, которые штукатурили стены на улице Тарновского. У них закончился раствор, и они ждали на строительных лесах, когда им принесут новый. А Ландау сидел со своей любовницей на балконе, увидел, что они ничего не делают, принес из комнаты карабин и застрелил всех троих. Гюнтер решил отомстить, и тут как раз представился такой случай. «Еврей Ландау» - Шульц - пришел с другими евреями на раздачу хлеба и стоял под вывеской. Когда Гюнтер приехал с улицы Мицкевича (в то время она называлась Полицайштрассе), остальные спрятались под аркой. А Шульц? Бегать он вообще не умел. Гюнтер поймал его, схватил за воротник, сказал отвернуться и дважды выстрелил в голову.
-Вас потрясла эта новость?
- Это была одной из многих смертей, не первый мой учитель, которого застрелили. Мне было 17 лет, Шульц уже давно мне не преподавал. Не прошло еще и двух месяцев с тех пор, как погиб мой отец - это случилось в сентябре. Тогда мама чудом спаслась, но и ее вскоре арестовали и убили. В 1943 году были ликвидированы оба лагеря принудительных работ, нас с мамой забрали в тюрьму. Мне и еще пятерым мальчишкам удалось спастись и устроиться работать на завод по производству черепицы - единственное место, где можно было работать. Мама, должно быть, об этом как-то узнала, потому что потом мне передали ее спасенный аусвайс, такое удостоверение личности, на котором по диагонали большими буквами было написано «Jude» (еврей). На своем аусвайсе мама карандашом написала «Я счастлива, что ты спасся. Теперь спокойно иду на смерть с твоей фотографией». Этот аусвайс еще был со мной в концентрационном лагере в Плашове, но когда меня перевели в Гросс-Розен, я должен был раздеться догола, поэтому я его лишился.
- Как Вам удалось выдержать и пережить три концентрационных лагеря?
- Когда я покидал Дрогобыч, я был еще полон сил, хоть и недоедал, но внешне выглядел нормально. А уже под конец войны я весил 40 кг. Кожа да кости, едва держался на ногах. Тяжелее всего было в последнем лагере - в Таухе. Это был внешний лагерь Бухенвальда при оружейных заводах, где производили гранатометы панцерфаусты. Мне не повезло - я попал в бригаду, которая грузила в вагоны ужасно тяжелые цистерны. Те, кто работал внутри, хотя бы были в тепле (хоть там и стоял жуткий запах ацетона), а я больше 12 часов каждый день грузил вагоны на холоде. В конце концов на левой ноге у меня началась рожа, жар 43 градуса. Это меня и добило, и так пух с голоду.
- Как же Вам удалось выжить?
- Сложно сказать. Где-то в феврале 45-го года, когда мы, как обычно, рано утром вышли из лагеря на работу, я сказал одному из своих товарищей по несчастью, юристу: «Пан консультант, если война закончится перед моим днем рождения, может быть, я выживу, а иначе и речи быть не может». Первый советский танк я увидел 7 мая. А 8 мая мне исполнилось 23 года.
- Но еще ведь был марш смерти.
- Это уже было полное безумие. Меня спасло пение.
-Пение?!
- Оно самое. Мое личное мнение в отношении маршей смерти такое: нам приказали идти, потому что им нечем было нас кормить. Продукты доставляли из Халле, которое уже заняли американцы. Немцы боялись голодных бунтов, поэтому они хотели всеми силами их избежать, пусть даже ценой жизни узников. Считали, что сами же помрем по дороге. Мы достали себе какой-то кусок хлеба. За весь марш, который начался в апреле, один раз нам досталась сырая свекла, а один раз - кусок мяса дохлой лошади. Больше еды не припомню. В колонне шло около двух тысяч человек: к нашему лагерю присоединили еще и другие. Сопровождали ее не эсэсовцы, а немецкие добровольцы, которым дали в руки карабины. Утром просыпался: с одной стороны - труп, с другой стороны - то же самое. Людей это уже не трогало. Я тоже был до крайней степени изможден. Меня уже все обгоняли, я шел в последнем ряду колонны. И вдруг какой-то немец в такой же полосатой одежде, как и я, подходит к охранникам и говорит по-немецки: «Отпустите его». «С какой стати, чем он лучше других?» «Отпустите его, это известный оперный певец».
Боже мой, я и близко не имел отношения к опере! Мальчишкой немного учился играть на скрипке, но не всерьез. В лагере очевидно пел, но шлягеры, легкие, приятные. Только тогда музыка была на вес золота, все ее страстно жаждали. И представьте себе, что этот немец, которых охранял нашу колонну, поверил в этого «певца». И толкнул меня в канаву.
- Но после войны Вы стали музыкантом.
- Может, и не стал бы, если бы не вернулся в Дрогобыч. Еще полтора года после освобождения я провел в Германии, под Дрезденом. Работал переводчиком. Дела у меня шли хорошо, мне давали талоны на питание.
- А тогда почему Вы вернулись?
- Официально я был советским гражданином. В начале осени 46-го года вышел приказ, что все жители СССР, которые находятся на территории Германии, должны явиться на специальные пункты. Нас вывезли в немецкий город Телтов, оттуда мы должны были двинуться дальше на восток. И в этом Тетлове я познакомился с очень симпатичным немцем. Этот человек, естественно в полной тайне, подвез меня «Опелем» в Берлин. Я хотел через Красный крест эмигрировать в Аргентину. Я пришел в их службу, сказал, что зовут меня так и так, что был узником концентрационных лагерей, что из моей семьи никто не выжил. У меня есть только тетя в Буэнос-Айресе, к которой я бы и хотел поехать. И тогда они спросили: «А адрес Вы ее знаете?». Адрес был проще простого: Приас 5, но тогда я его не знал. «Тогда Вам придется, - мне сказали, - подождать два-три месяца, пока мы не установим адрес». Служба Красного креста располагалась в бараке. Точь-в-точь, как лагерные. Посмотрел и махнул рукой: бараков с меня хватит! Через три дня нас вывезли в Бранденбург. А оттуда товарным поездом мы попали в Гродно. Представьте себе, что там лагерь для переселенцев размещался не в бараках, а в полуразрушенной землянке, немилосердно покрытой копотью, так как рядом располагалась сигаретная фабрика.
- Вы пожалели о своем решении?
- Ни о чем не жалел. Мне было 23 года, я был молод, все мне было нипочем. И в первую очередь я был просто рад, что я вообще жив. В Гродно я пробыл до декабря 1946 года, пока мой сверстники не были демобилизованы из советской армии. Иначе бы меня признали дезертиром. Но по городу мы могли свободно передвигаться. Я присоединился к ансамблю музыкантов. Они меня заметили в первый же день, потому что я нес под мышкой скрипку, подарок от моего директора в Германии в знак симпатии. По вечерам мы выступали в центральном ресторане в Гродно - даром: нас кормили ужином. Когда закончилась демобилизация, я на короткое время съездил в Вильнюс, а потом уже в Дрогобыч. Со мной был коллега Здисек, аккордеонист, который сопроводил меня в филармонию. Как раз была репетиция, и я увидел, что на саксофоне играет музыкант, который учил меня играть на скрипке до войны. Я ему говорю на русском: «Здравствуйте», он смотрит на меня как на ненормального. Улыбнулся: «Вы меня не узнаете? Фредек Шрейер».
Он как сорвется с места. Как будто увидел привидение. Убедил дирижера, чтобы меня принял в оркестр. Срипка среди духовых инструментов. В этом оркестре я играл 16 лет. Мы выступали в филармонии и в кино.
- Как это - в кино?
- Во всем СССР в кинотеатрах, особенно в тех, в которых были маленькие фойе, играли оркестры. Билет на сеанс подразумевал и прослушивание концерта. Через 30 минут концерта люди шли в кинозал и смотрели фильм. Оркестры в кино отменил только Хрущев, последний раз мы сыграли 10 января 1963 года. Поцеловал занавес. В то время я уже был педагогом, преподавал в музыкальном училище в Дрогобыче.
- Мало кто знает город так, как Вы.
- Вы знаете, сколько раз в течение моей жизни местные улицы меняли названия? Есть одна улица, которую я называю улицей трех дат. При Польше она называлась Ул.11 ноября * День независимости Польши, при Советах 17 сентября (в этот день они вошли в Польшу), а при Украине сейчас 22 января, Дня Соборности Украины. Я спрашиваю себя, как же она будет называться в будущем. Дрогобыч во время войны вообще не пострадал. Какая-то бомба упала на соляную шахту. Дома после войны были теми же самыми, а вот людей уже не было. Поляков переселили в основном в Силезию, здесь осталась горстка. Быстро начали устанавливаться новые порядки. Открыли долотный завод, один из двух во всем Советском Союзе. И нефтеперерабатывающий завод. И завод строительных кранов. Это были большие заводы, для работы на которых требовалось по нескольку тысяч рабочих, поэтому начали привозить людей с деревней поблизости. Строили дома. Сначала все дома были пятиэтажными, потому что в шестиэтажных положен был лифт. В советские времена в костелах были склады бумаги, театральных декораций, а потом стали очень модными музеи религии и атеизма. В основном их устраивали в римско-католических костелах, реже - в церквях. Не знали, что делать с красивыми фресками, их покрывали штукатуркой.
- Вы не думали о том, чтобы уехать из Дрогобыча?
- Было время, когда я подумывал, не отправиться ли в Польшу. Но моя жена, юрист из Харькова, была воспитана по-советски и была убеждена, что Советский Союз - это самая лучшая страна на свете, так что она и слышать об этом не хотела. Теперь меня дочь уговаривает переехать к ним в Германию. А я чувствую, что нужен здесь. В 90-ых годах начал ездить в Польшу с детским хором «Возрождение». Хор был основан в 1990 году, и в том же году открылся костел Святого Варфоломея. Я научил детей петь польские колядки. Взял микрофон из училища, скрипку. И в первый раз спустя 50 лет зазвучала здесь, в Дрогобыче, в церкви польская колядка.
- А сейчас у Вас есть и своя группа. В понедельник вы будете выступать в Варшаве.
- В польском театре. Нас пригласил Анджей Северин. На старости лет захотелось мне поездить с выступлениями. Нас трое, мы давно знаем друг друга. Аккордеонист на 9 лет младше, а пианисту 62 года. Мы сошлись несколько лет назад, репетируем в моей квартире. Играем военные песни, польские шлягеры, песни Мордехая Гебиртига и песни на стихи Ивана Франка.
У меня нет больших амбиций, но нас часто приглашают давать концерты.
- Кем Вы себя ощущаете? Евреем, поляком, украинцем?
- Конечно, я отношу себя к полякам. Я родился в Польше, ходил в польскую школу, дома разговаривали только на польском, потому что мама вообще не знала идиш. Но в то же время я еврей. Это очень важно, ведь именно из-за этого я потерял всю свою семью.
- Вам приходилось видеть страшные вещи. Вы не разочаровались в людях?
- Сколько буду жить, столько буду вспоминать - каждый день вспоминать что-то из этих ужасов. К счастью, в памяти у меня остались - для равновесия - и другие образы. Вы знаете, что случилось после того, как я отбился от колонны марша смерти. Из той канавы меня вытащил и подвез на велосипедной раме мальчишка в форме «Гитлерюгенд». Я попал в лагерь узников, которые как раз эвакуировались. Пекли на дороге лепешки, черные как смола и на вкус как подошва. Утром они отправились в путь, а я остался, потому что уже не мог двигаться. И каждый из этих изможденных людей, уходя, бросил мне свою лепешку. Благодаря этому я и выжил - теперь мне 89 лет. Один врач мне даже сказал, что лагеря меня закалили. Я бы так не сказал, ноги у меня ужасно отекают - меня это беспокоит. Трудно. Если бы только Бог дал мне еще немного пожить.
Трио Штейера
Скрипка и пение: Альфред Шрейер
Аккордеон: Тадеуш Серватко. Еврей, который выжил в Холокосте благодаря своей жене. Прекрасно знает польский язык. Почти всю свою взрослую жизнь он работал музыкантом на советском лайнере. Объехал весь свет.
Фортепиано: Лева Лобанов. Работает истопником в котельной. Единственный из всего Дрогобыча знает древнееврейский.
Выступали на международном фестивале Бруно Шульца в Дрогобыче. Давали концерты в Люблине, Кракове на фестивале еврейской культуры, в Казимеж-Дольны, в Варшаве. В Берлине растрогавшиеся зрители купили трио из Дрогобыча новый аккордеон.
http://wyborcza.pl/1,76842,9633675,Gra_Alfred_Schreyer_z_Drohobycza.html А тут можно посмотреть на Шрейера:
Click to view