Девочка с голубыми ногтями
Недавно наблюдала в метро душещипательную сцену. Девочка неопределенного возраста капризничала и буянила (кто их, маленьких детей, разберет: эта вот была достаточно маленькая, чтобы быть в коляске, но достаточно большая, чтобы изъясняться полу-человеческими словами). Смущенная мать пыталась унять истерику любым способом, и почему-то предложила сделать малышке маникюр. Девочка поныла еще немножко, ради приличия, но все-таки протянула матери свою лапку. Та достала из сумочки голубой лак и принялась раскрашивать миниатюрные ноготки дочери. Однако не успела она дойти до мизинца, как девочка резко передумала, и завыла еще громче - уже от ненависти к новому образу. На ее лице читалась гримаса отвращения.
-Но ведь ты сама попросила! Ты же хотела этот лак!
-НЕТ!
-Тебе не нравится?
-НЕТ! Убери это, убери, сотри!
И девочка засучила ножками, замахала ручками, и заорала как сирена. Мать дала ей салфетку, но лак уже засох, и тереть его было бесполезно. Окружающие пассажиры снисходительно усмехались. Да и я тоже. Пока не вспомнила, что пусть я на 20 лет старше (и, предположительно, мудрее), но и сама время от времени психую аналогичным образом.
(предупреждаю, этот текст затесался в категорию first world problems - так что крепитесь).
Последняя памятная истерика произошла несколькими месяцами ранее, накануне полета в Европу. Не предвещая беды, я отправилась красить волосы у проверенной парикмахерши. В предшествующие месяцы мы приступили к операции по возвращению к моему естественному цвету. И вплоть до рокового дня я была вполне довольна прогрессом. Что, конечно же, и стало фатальной ошибкой. Доверив ей свою голову, я терпеливо выжидала 5.5 часов, пока химикаты выедали остатки красноты из моих локонов. Кончился сей эксперимент тем, что я-таки стала блондинкой, которой я и так «почти была», согласно мнению парикмахерши. По случайным оговоркам, проливающим свет на ее субъективное восприятие моего натурального цвета, я давно заподозрила, что она затевает что-то неладное. И, конечно же, зловещий план должен был осуществиться в аккурат перед ответственной поездкой.
Сперва я понадеялась, что дело в освещении, и стоит мне прийти домой - как блондинистый кошмар обернется оптической иллюзией. Но куда там. По пути домой мой ужас нарастал пропорционально степени осознания масштаба катастрофы. Случайно ловя свое отражение на темном стекле поезда метро и прочих блестящих поверхностях, я всхлипывала от досады и готова была рвать на себе волосы, только бы избавиться от чужеродной желтоватой гривы. Исправить это на следующий день (в воскресенье-то) не представлялось возможным, но, находясь на грани истерики, я все равно висела на телефоне, скромно надеясь на чудесное спасение и оставляя анонимные жалобные стоны на автоответчике салона.
В первую ночь я не могла уснуть, постоянно ощущая «это» на своей голове. Я раз за разом включала свет и рассматривала себя в зеркале, чтобы припомнить, так ли все плохо, и пытаясь определить, можно ли этот цвет назвать хотя бы «светло-русым», что было бы всяко элегантнее. Мозг попутно просчитывал варианты, как бы успеть закрасить срам за время пребывания в Питере. Учитывая мое снисходительное отношение к маникюрам-педикюрам-макияжу, я не ожидала от себя такой острой реакции на неудачное окрашивание. Нет, конечно «7 раз померь, один раз купи» - это про меня, и даже ездить на другой конец города, чтобы три раза менять одну кофточку на другую - тоже про меня, каюсь. Но заливаться слезами и испытывать ненависть к собственным волосам мне было в новинку.
Постепенно шок прошел, хотя полюбить новый образ, на что так рассчитывала парикмахерша, тыкая меня в фотографии голливудских актрис 40-х годов, я все равно не смогла. Теперь я понимаю, почему на (частичный) уход от красного мне потребовалось почти 8 лет. Видимо, я всегда подозревала, каким болезненным пинком по самооценке это чревато. Ну и конечно же, на протяжении следующих двух месяцев я кривилась от фраз вроде «ах да, я узнала тебя по красным прядям в твоих блондинистых волосах!».
Нет, натуральной блондинкой я стала бы с радостью. Но собственные обесцвеченные (то бишь пожелтевшие) волосы раздражают меня до крайности. Может даже больше, чем лишние три кило. А уж когда эти две неприятности пересекаются - так вообще хоть зеркала занавешивай.
Однако намедни я-таки покрасилась в почти натуральную шатенку - посему можно жить дальше, и даже украдкой на себя подглядывать, пыжась от самолюбования.
-Но ведь ты сама попросила! Ты же хотела этот лак!
-НЕТ!
-Тебе не нравится?
-НЕТ! Убери это, убери, сотри!
И девочка засучила ножками, замахала ручками, и заорала как сирена. Мать дала ей салфетку, но лак уже засох, и тереть его было бесполезно. Окружающие пассажиры снисходительно усмехались. Да и я тоже. Пока не вспомнила, что пусть я на 20 лет старше (и, предположительно, мудрее), но и сама время от времени психую аналогичным образом.
(предупреждаю, этот текст затесался в категорию first world problems - так что крепитесь).
Последняя памятная истерика произошла несколькими месяцами ранее, накануне полета в Европу. Не предвещая беды, я отправилась красить волосы у проверенной парикмахерши. В предшествующие месяцы мы приступили к операции по возвращению к моему естественному цвету. И вплоть до рокового дня я была вполне довольна прогрессом. Что, конечно же, и стало фатальной ошибкой. Доверив ей свою голову, я терпеливо выжидала 5.5 часов, пока химикаты выедали остатки красноты из моих локонов. Кончился сей эксперимент тем, что я-таки стала блондинкой, которой я и так «почти была», согласно мнению парикмахерши. По случайным оговоркам, проливающим свет на ее субъективное восприятие моего натурального цвета, я давно заподозрила, что она затевает что-то неладное. И, конечно же, зловещий план должен был осуществиться в аккурат перед ответственной поездкой.
Сперва я понадеялась, что дело в освещении, и стоит мне прийти домой - как блондинистый кошмар обернется оптической иллюзией. Но куда там. По пути домой мой ужас нарастал пропорционально степени осознания масштаба катастрофы. Случайно ловя свое отражение на темном стекле поезда метро и прочих блестящих поверхностях, я всхлипывала от досады и готова была рвать на себе волосы, только бы избавиться от чужеродной желтоватой гривы. Исправить это на следующий день (в воскресенье-то) не представлялось возможным, но, находясь на грани истерики, я все равно висела на телефоне, скромно надеясь на чудесное спасение и оставляя анонимные жалобные стоны на автоответчике салона.
В первую ночь я не могла уснуть, постоянно ощущая «это» на своей голове. Я раз за разом включала свет и рассматривала себя в зеркале, чтобы припомнить, так ли все плохо, и пытаясь определить, можно ли этот цвет назвать хотя бы «светло-русым», что было бы всяко элегантнее. Мозг попутно просчитывал варианты, как бы успеть закрасить срам за время пребывания в Питере. Учитывая мое снисходительное отношение к маникюрам-педикюрам-макияжу, я не ожидала от себя такой острой реакции на неудачное окрашивание. Нет, конечно «7 раз померь, один раз купи» - это про меня, и даже ездить на другой конец города, чтобы три раза менять одну кофточку на другую - тоже про меня, каюсь. Но заливаться слезами и испытывать ненависть к собственным волосам мне было в новинку.
Постепенно шок прошел, хотя полюбить новый образ, на что так рассчитывала парикмахерша, тыкая меня в фотографии голливудских актрис 40-х годов, я все равно не смогла. Теперь я понимаю, почему на (частичный) уход от красного мне потребовалось почти 8 лет. Видимо, я всегда подозревала, каким болезненным пинком по самооценке это чревато. Ну и конечно же, на протяжении следующих двух месяцев я кривилась от фраз вроде «ах да, я узнала тебя по красным прядям в твоих блондинистых волосах!».
Нет, натуральной блондинкой я стала бы с радостью. Но собственные обесцвеченные (то бишь пожелтевшие) волосы раздражают меня до крайности. Может даже больше, чем лишние три кило. А уж когда эти две неприятности пересекаются - так вообще хоть зеркала занавешивай.
Однако намедни я-таки покрасилась в почти натуральную шатенку - посему можно жить дальше, и даже украдкой на себя подглядывать, пыжась от самолюбования.