22 июня ...
Я с детства привыкла, что война как-бы "просвечивает" сквозь сегодняшний день... Собственно, я родилась всего-то через 15 лет после войны - теперь-то я понимаю, как это мало... В нашей комнате на Васильевском пол слегка "уходил" к окну - в войну дом прошила бомба и, видимо, перекрытия были повреждены... В лесу часто встречала деревья СКВОЗЬ которые проходила колючая проволока... Осколки снарядов еще торчали из деревьев... Остатки блиндажей, зарастающие окопы, человеческие кости, доты...
Поврежденная нога отца, а когда в детстве я впервые увидела судорожный припадок (последствия контузии), меня трясло несколько дней и я долго заикалась... У мамы на ногах скрюченные отмороженные пальцы блокадника и... невозможность, неспособность выкинуть ХЛЕБ... Помню отца только седым... В качестве колыбельных - мне пели "Темную ночь", "Заветный камень", "Грустные ивы склонились к пруду".
Слова - 22 июня - всегда заставляли мое сердце сжиматься и пропускать несколько ударов... Напротив моей школы был аэродром во время войны, а напротив моего дома - была танковая школа и госпиталь. Помню мы катались на лодке с мамой на озере Глубоком на Карельском перешейке. Был сильный ветер, нас прибило к берегу в камыши, и лодка проскрежетала килем по чему-то железному. Я выпрыгнула, приподняла нос лодки - мы пахали килем по ржавому снаряду... Каждый год вот так погибают люди, и убивает их ТА война, закончившаяся много-много лет назад...Она здесь, она рядом, она продолжает убивать ! И физически - и морально: на НАШЕЙ многострадальной земле раздаются нацистские приветствия, и с наших стариков срывают награды...
Земля затягивает раны, уже едва заметны окопы. Березы, пережившие блокаду, состарились и их спилили. Спилили тополя, которые сажали раненные из госпиталя. В старой школе, где был госпиталь, сделали евроремонт... На месте, где упал сбитый самолет, построили спортшколу...
Уже почти не осталось людей, в глазах которых была ВОЙНА... Ушел отец, ушли его боевые друзья и сослуживцы... Ушли мамины подруги, пережившие блокаду, работавшие в госпиталях. Оставшиеся стали совсем старыми, совершенно зависимыми от детей и внуков, далеко не всегда внимательных и заботливых...
Они уже НИЧЕГО не могут сделать, чтобы защитить себя и ПАМЯТЬ. Мое поколение уже поседело. Я уже начинаю себя чувствовать чужой на этом "празднике жизни" . Но я ПОМНЮ. Будут ли помнить и чувствовать они - молодые ?
Наверное, поэтому меня столь зацепили работы Сергея Ларенкова в жанре археографии
и именно сегодня я хотела бы процитировать их:
А эти пейзажи я снимала несколько лет назад 22 июня в 4 часа утра.
Наверное, и в 1941 все было так же мирно...
"Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там,и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,
Речь не о том, но все же, все же, все же..."
Поврежденная нога отца, а когда в детстве я впервые увидела судорожный припадок (последствия контузии), меня трясло несколько дней и я долго заикалась... У мамы на ногах скрюченные отмороженные пальцы блокадника и... невозможность, неспособность выкинуть ХЛЕБ... Помню отца только седым... В качестве колыбельных - мне пели "Темную ночь", "Заветный камень", "Грустные ивы склонились к пруду".
Слова - 22 июня - всегда заставляли мое сердце сжиматься и пропускать несколько ударов... Напротив моей школы был аэродром во время войны, а напротив моего дома - была танковая школа и госпиталь. Помню мы катались на лодке с мамой на озере Глубоком на Карельском перешейке. Был сильный ветер, нас прибило к берегу в камыши, и лодка проскрежетала килем по чему-то железному. Я выпрыгнула, приподняла нос лодки - мы пахали килем по ржавому снаряду... Каждый год вот так погибают люди, и убивает их ТА война, закончившаяся много-много лет назад...Она здесь, она рядом, она продолжает убивать ! И физически - и морально: на НАШЕЙ многострадальной земле раздаются нацистские приветствия, и с наших стариков срывают награды...
Земля затягивает раны, уже едва заметны окопы. Березы, пережившие блокаду, состарились и их спилили. Спилили тополя, которые сажали раненные из госпиталя. В старой школе, где был госпиталь, сделали евроремонт... На месте, где упал сбитый самолет, построили спортшколу...
Уже почти не осталось людей, в глазах которых была ВОЙНА... Ушел отец, ушли его боевые друзья и сослуживцы... Ушли мамины подруги, пережившие блокаду, работавшие в госпиталях. Оставшиеся стали совсем старыми, совершенно зависимыми от детей и внуков, далеко не всегда внимательных и заботливых...
Они уже НИЧЕГО не могут сделать, чтобы защитить себя и ПАМЯТЬ. Мое поколение уже поседело. Я уже начинаю себя чувствовать чужой на этом "празднике жизни" . Но я ПОМНЮ. Будут ли помнить и чувствовать они - молодые ?
Наверное, поэтому меня столь зацепили работы Сергея Ларенкова в жанре археографии
и именно сегодня я хотела бы процитировать их:
А эти пейзажи я снимала несколько лет назад 22 июня в 4 часа утра.
Наверное, и в 1941 все было так же мирно...
"Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там,и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,
Речь не о том, но все же, все же, все же..."