Привыкание к жестокости
Читаю главу книги Сэма Кина «Во имя науки» о рабстве.
Но статистика не может передать зверства, творившиеся на кораблях, перевозивших невольников. Мужчины, женщины и дети в кандалах содержались в трюмах, где царили такая жара и вонь, что от человеческих испарений у тех, кто заходил туда, случались приступы рвоты. Малыши иногда натыкались на импровизированные нужники, падали и тонули там. Свирепствовали инфекции, и больных часто выбрасывали за борт, чтобы не заразить других (известно, что за кораблями с невольниками следовали акулы в поисках легкой добычи). За неповиновение рабов тоже бросали акулам или подвергали еще более жестоким карам. В 1720-е годы после одного неудавшегося бунта на борту капитан заставил двух зачинщиков убить третьего и съесть его сердце и печень.
Размещать картинку, дословно соответствующую цитате, слишком серьезно и страшно, поэтому пусть будет фрагмент Ада от Босха.
Думаю: люди творили всякие зверства во все времена (да и прямо сейчас творят, что уж говорить). В последнее время мне попадается очень много упоминаний об этом. Так может, хватит уже ужасаться, как в первый раз? Может, пора уже сказать: «Ну, ужас. Но не ужас-ужас!». Давайте возьмем некоторый уровень страдания как условные 100% и скажем себе: «бывает вот так, а хуже уже не будет, если будет хуже, ты просто умрешь и будешь свободен». Можно ли сказать, что смерть во время путешествия в трюме работоргового судна или в «теплушке» в ссылке в сталинские лагеря хуже или лучше, чем смерть от четвертования (очень больно и страшно, зато намного быстрее) или пытки в древних и современных тюрьмах, а лоботомия более или менее ужасна, чем пожизненный труд раба на галерах? Может быть, тот, кто имел бы возможность сравнить, сказал, что хуже то или другое. Но с точки зрения человека, выросшего в «цивилизованных» условиях, определенно можно сказать, что нам не нужно ничто из перечисленного.
Сейчас мне нравится метафора врача, который при виде очередной гангрены не падает в обморок, а делает, что может (хотя в случае с гангреной ногу уже не спасти). Но где проходит граница с тем, чтобы:
- смотреть и ничего не делать, потому что ничего не можешь
- смотреть и ничего не делать, потому что это создает риски или просто слишком большие усилия для тебя
- принимать как зло, но зло неизбежное
- принимать как данность
- и далее вплоть до личного участия в чем-то, что сейчас кажется ужасным, но к тому времени уже будет нормой для тебя?
Иногда начинаешь думать, что весь свой налет цивилизованности и гуманности мы приобрели исключительно благодаря тепличным условиям, в которых выросли. И что, более или менее легко, его можно потерять - а вот как в случае чего вернуть обратно?
P.S. И еще меня глубоко возмущают воображаемые люди будущего, которые будут жить в условиях «торжества гуманизма», которые будут воспринимать все, что имеют, как само собой разумеющееся, и даже на страницах книги никогда не столкнутся со всеми ужасами, с которыми их предки сталкивались в реальности. Да, я им завидую по-черному. И, оправдывая эту зависть необходимостью предостережения и сохранения защитных механизмов общества, буду повторять снова и снова: помнить вечно! И ввести в обязательную часть образования. И еще каждому желательно хотя бы немножко пострадать, чтобы живее представлять чужие страдания.
Но, может быть, я просто желаю «людям будущего» не быть беззаботными, раз беззаботной сегодня не могу быть я сама.