Черная быль и жизнь после ядерной катастрофы
Чернобыльская авария… Так много о ней написано, собрано материалов, воспоминаний, но за четверть века, прошедшую после трагедии, мы так и не извлекли всех уроков из этой трагедии. А жизнь между тем продолжается. В том числе и в зоне отчуждения.
Сверхоблученный ученый
Константин Чечеров - один из самых «радиоактивных» людей в мире. Его многолетняя суммарная доза облучения - запредельные 2000 бэр (допустимая норма - 5 бэр в год). Он - старший научный сотрудник Курчатовского института. После чернобыльской аварии несколько лет работал внутри 4-го реактора вместе со своей группой. У всех - дозы сумасшедшие. При этом все живы, здоровы, бодры, несмотря на возраст (самый старый из них отметил свое 78-летие).
Впервые «Собеседник» рассказал о Чечерове и его друзьях 10 лет назад. Мы с удивлением узнали, что люди с такой дозой облучения совсем неинтересны науке. Разве что американцы предлагали им раз в месяц сдавать кровь для исследований и записывать в дневник, что они едят. Но дело так и заглохло.
Зато сами ликвидаторы старались хотя бы раз в год наскрести денег на дорогое исследование, результаты которого, как они надеются, понадобятся ученым.
- На 10-летие аварии, помню, в нашем министерстве (ныне Росатом. - Авт.) было собрание, - рассказывает Чечеров. - И академик Ильин (директор Института биофизики Минздрава России) выступил с гневной речью: кто допустил, чтобы люди получали такие дозы? На 15-летие в том же зале тот же академик Ильин удивлялся: есть люди, у которых такие безумные дозы, и они живы! Еще через пять лет в том же зале тот же ученый сделал «открытие»: раз есть такие люди, их надо изучать. А ведь именно он все эти годы возглавлял профильный научный институт!
- А у вашего исследования есть результаты?
- Наша группа мала, и мы сдавали кровь несистемно. Но было установлено, какие могут быть хромосомные аберрации у людей с такими дозами. Недавно я был на конференции в Берлине. Там было много врачей из разных стран. Они приводили данные: при какой дозе возникает катаракта, а при какой - полная глухота, разрушение вестибулярного аппарата, энцефалопатия, онкологические заболевания и, наконец, острая лучевая болезнь (ОЛБ) - она считается самой тяжелой. Если верить им, меня давно нет. Но вот я перед вами.
- У вас особая диета?
- Ага, - смеется Константин Павлович, - мясо, овощи, фрукты - все, что можно съесть.
- А зачем американцы просили вас записывать, что едите?
- Когда мы об этом говорили, мы жили в Чернобыле. Ели ягоды, фрукты, грибы, которые там росли, и рыбу, которая плавала в Припяти и даже в пруде-охладителе, что уж совсем нельзя. Видите ли, работая внутри 4-го блока, мы получали дозу (и проникающего излучения, и ингаляционно) в 10.000 раз больше, чем в округе. Так что эта «добавка» для нас была незаметной.
- А вы когда-нибудь чувствовали себя плохо?
- Было, когда получил разовую большую дозу. От 100 до 200 бэр - первая степень ОЛБ, от 200 до 400 бэр - вторая, средняя, степень, а вот от 400 до 600 бэр - уже тяжелая. У меня дважды была слабая степень, один раз средняя и один раз тяжелая. Ну и в целом - хроническая. Вот когда третья была, я долго приходил в себя. И теперь знаю отчетливо, до какого уровня дозы мне лучше не доходить. Но когда мозг занят работой, это очень помогает. Тут важен психологический момент. Я знаю людей, которые сошли с ума, получив всего 18 бэр за раз. Это были профессионалы, и они знали, что норма - 5 бэр в год. А нам иногда для выполнения одного задания приходилось получать по 250 бэр, и - ни головной боли, ни тошноты, ни слабости не было. По уму неприятно, но организм как-то к этому привыкает. Я бы на нашем примере сделал вывод, что существует несомненный фактор тренируемости организма. Одно дело - когда ты в первый раз получаешь дозу, другое - когда в 101-й.
Многие товарищи Чечерова с их сверхдозами не считаются инвалидами Чернобыля, просто ликвидаторами. А что? Люди они бодрые, врачи ведомственной «атомной» 6-й больницы находят у них только возрастные отклонения. Доходит до смешного.
- Меня как-то пригласили на обследование, - вспоминает Чечеров. - Ангелина Константиновна Гуськова, которая заведует чернобыльцами, водит меня по кабинетам… Встречаем какого-то человека, она делится со мной: представляете, он поехал менять фильтры на одном из атомных объектов и схватил целых 20 бэр! Я ей отвечаю, что у меня в 100 раз больше… Она: у вас только возрастные изменения. А как же инфаркт, спрашиваю. У вас не может быть инфаркта! Так он же был… Нет, не может быть, отвечает. А моему товарищу, которому 78, там вообще дали справку, что он полностью здоров. Хотя у него 800 бэр и хроническая ОЛБ точно присутствует. Случись с ним что завтра, он, проработавший много лет внутри реактора, должен только в эту больницу обращаться, а они признали, что он здоров.
От Института Курчатова за все годы после аварии в Чернобыль ездили порядка 780 человек, и все они работали внутри реактора. Уж круче некуда - никакие зараженные территории в сравнение не идут. А инвалидами Чернобыля признаны только 10% этих людей. Отчего быть инвалидом лучше? Ликвидаторы получают 50% скидки на коммунальные платежи, телефон, электричество и право на бесплатный проезд в городском транспорте, а инвалиды - еще и прибавку к пенсии.
- Почему я так акцентирую внимание на нашей группе с невероятными дозами? - горячится Чечеров. - Мне кажется, о том, что мы живы, работаем, одолели планку средней продолжительности жизни, психологически очень нужно знать тем людям, которые оказались на зараженных территориях не по своей воле. Вокруг них стоит страшный гомон - какое у них безысходное положение. Стоны врачей и журналистов на эту тему не нужны. Вы можете их куда-то переселить, дать работу и достойную зарплату? Нет? Так чего нагнетаете? А мы - пример того, что можно жить в таких условиях, потому что жили не один год при радиоактивном фоне в 10.000 раз большем. И мы - живые. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы наука наконец заинтересовалась нами с точки зрения биофизики - почему такие люди, как мы, есть.
компетентное мнение
Константин Чечеров: «Фукусима» может оказаться опасней Чернобыля
- В отличие от Чернобыльской АЭС, где залповый выброс активности был в основном в стратосферу, на «Фукусиме» выброс происходит в приземные слои атмосферы. Там радиоактивные частицы будут оседать вокруг станции. Сейчас, по счастью, ветры дуют в сторону океана. Но эксплуатирующая эту АЭС фирма TEPCO уже заявила, что может и не взять ситуацию под контроль в течение 9 месяцев. За это время ветры будут разными…
Мы, работавшие внутри послеаварийного 4-го блока ЧАЭС, сразу предложили свою помощь. Мы писали и послу, и знакомым ядерщикам в Токио, и на фирму TEPCO. Ответа нет.
Я убеждал японских специалистов в Москве: прежде чем принимать какое-то техническое решение, надо провести максимально возможное исследование объекта. Если жестко соблюдать правила, что нельзя нарушать нормы радиационной безопасности, работать невозможно. Но нельзя ликвидировать аварию с нормами облучения в 2 бэр в год. Наконец японцы разрешили своим специалистам получать по 25 бэр. Жизнь их заставит, конечно, но время может быть упущено навсегда.
И еще: мы в Чернобыле не чувствовали себя камикадзе, мы шли не умирать в шахту реактора, мы шли работать. А у них все уже заранее смертники. И родные специалистов так считают, и правительство, и они сами…
Дочь радиации
Маша Ведерникова - единственный человек на планете, у кого после катастрофы 1986 года официальным местом рождения числится самая страшная точка на земле - город Чернобыль.
Впервые я увидела
Читать далее