Тогда, в тот тлеющий вечер, лёжа на спине, на перине из острой, измучившейся от жажды травы, разглядывая такие родные черты на фоне почти остывшего, уставшего от сотни тысяч взглядов небе, хотелось плакать.
Ни страх, ни боль, ни обида... неопределённость.
Где я, а что я, да и зачем я, если вдруг хамелеоны в глазах станут чужими, если исчезнут морщинки на щеках, рождённые улыбкой, если непослушные волосы перестанут упрямиться, если плечи больше не удержат моих рук, если губы потрескаются в ожидании поцелуя, если больше не станет нас?
Тогда закружит, кольнёт и пустой, пахнущий красным деревом футляр расположится в идеально горизонтальном положении, именно на том месте, на той траве, на иголках...
Футляр - хранитель терпкого могильного холода, начинающий свою жизнь в руках случайного Его; коробочка, передвигаемая с полки на полку, и заскрипевшая однажды под тяжестью пыли, закончит жизнь в камине под тяжестью древесины орешника, проливая слёзы и даря секундное тепло чужому ему...
И не верится, и не хочется, только плачется!
Не плакалось! Не плакать! Хвататься, намертво цепляться взглядом за улыбку и повторять, чуть шире, чуть дольше, по-детски, с любовью, преданно...
На плакалось! Не плакать! Поднимать себя, взлетать... не ровняться на футлярный горизонт...