"Лабиринты" Ивана Чуйкова в ММСИ (Ермолаевский переулок)
На пятом этаже филиала ММСИ в Ермолаевском висят несколько запретительных знаков, а так же лабиринт со стрелками, наклеенный прямо на пол, можно поиграть.
На четвёртом расположилась серия картин, связанных с почтовыми открытками - настоящие открытки, праздничные или видовые, вклеены в холст, повторяющий в укрупнённом виде один из фрагментов оригинального (открыточного) изображения, сведённый до абстракции - как если кусок реальности, взятый (сфотографированный) крупно расползается и расплывается в нечто самодостаточное (точно такой же эффект использует Базелиц, переворачивая экспрессионистические пейзажи, натюрморты или портреты, начисто утрачивающие остатки фигуративности и превращающиеся в сплошные красочные подтёки).
Здесь же инсталляция с прозрачной ширмой, на которую нанесены черты лица. Ширма вписана в тонкий пейзажный рисунок, нанесённый прямо на стену.
На третьем этаже висят, в основном, окна, а так же картины с горящими лампочками посредине - как если художник вырезал часть какого-то интерьера и поместил вместе с обоями внутрь рамы.
Здесь же, в отдельной выгородке - серия монохромных картин разных цветов, подсвеченных рядами светильников, из-за чего локальное пространство начинает напоминать холл какого-нибудь ночного бара.
На втором этаже в зале с камином - две несуществующие скульптуры, похожие на фрагмент гигантской паутины. Возможно потому, что заткнуты они в белые углы.
Здесь же, в закутках, две инсталляции - одна из них представляет фрагмент комнаты, разделенной пополам (кажется, она была выставлена на одной из выставок в "Гараже"): косая фальшь-стена разрезает жилое помещение под углом, развёрнутым к зрителю; половиня стол и диван, точно Берлинская стена город Берлин, разделяя так же и картину на стене, которая с разных сторон выглядит иначе: с одной стороны - пейзаж, с другой - городской вид.
В противоположном закутке инсталляция с полукругом стола и двумя стульями; другой полукруг стола и несуществующий стул, в соответствии с законами перспективы, нарисованы на стене, из-за чего общее впечатление, обманка, кажется псевдообъёмным.
Почти все работы Чуйкова - во-первых, про пластические иллюзии; во-вторых, про отражение и отражателей (ведь окна, как правило, непрозрачны и смотрят, если так можно сказать, внутрь смотрящего), не случайно одно из окон состоит из зеркала, запаянного в раму.
Есть здесь, так же, объект для рассмотрения пустоты и бесконечности, стеклянная стела с боковыми зеркалами, которая действует по принципу зеркала в зеркале, но, так как зеркала сбоку, то, правда, ты смотришь внутрь, но не отражаешься, там, внутри, пустота.
Кто-то из критиков точно заметил, что чем позже работы, тем они стильнее и веселее. А ещё - минималистичнее: поздние окна у Чуйкова закрашены вместе с рамами в один цвет, ярко-красный или истошно-синий. Действительно, дико весело.
В-третьих, художнику важна самодостаточность любого момента, извлекаемого из реальности и многократно увеличенного; ему важны случайные совпадения и непреднамеренные рифмы (серия "Инь и янь" работает с двойным изображением, верхним и, перевёрнутым, нижним), монументальные цветовые пятна, оторванные от первоисточника и "носителя", ставшие чёрной (или какой угодно по цвету), дырой.
Особенно мне понравился цикл из трех картин, изображающих куски газет, немецких и русских, с демонстративно преувеличенными шрифтами, обладающими самодостаточной красотой чёрного на белом и отсылающие к Булатову и Малевичу.
У Чуйкова, кстати, много супрематических композиций - одна из них - всё тот же чёрный квадрат, наложенный поверх очередной деревянной рамы.
А ещё у Чуйкова много от поп-арта, правда, без дистиллированной (выписанной) чистоты последнего.
Однако, некоторые большие, составные панно, кажется, отсылают к Раушенбергу и Розенквисту.
Намеренно бедные, схематичные, плоскостные изображения (исключением здесь, разве что, соц-артовская серия акварелей с видами Москвы, внутрь которой вклеены открытки с видами западных городов, когда получается, что в центре Москвы есть развалины римских замков или же готические шпили), о которых проще рассуждать, нежели ими проникаться.
"Лабиринтами" (куратор выставки Мила Бредихина мужественно бросилась на амбразуру пустотного канона многоэтажки в Ермолаевском) являются любые ассамбляжи, однако, гулкая тишина пустых залов как-то не способствует медитации.
Возможно, потому что (как я уже неоднократно писал) у этого филиала ММСИ имеется важное свойство - любая экспозиция в нём разыгранная, рассказывает не о самом художнике и его проектах, но об стадиях обживания этого холодного и белого, точно мы внутри холодильника, здания и залов, роскошной лестницы, пустых холлах, скучающих охранниках и самом медленном лифте в мире.
В туалете здесь - роскошно задраенные узорчатыми решетками узкие, высокие, многосоставные окна, дающие фору Чуйкову на много лет (?) вперед.
Однако, заметить их можно только после такой вот выставки, возводящей фигуру окна в некий эстетический абсолют.
Обучение локальному зрению и умению вырвать кусок красоты из жизни и из контекста - то, чему учит искусство Чуйкова, простое и, одновременно, сложное, по концептуальному многосоставное.
Кажется, его очень должны любить искусствоведы и вот эти залы в Ермолаевском, с многочисленными окнами внутрь, вместо натуральных окон, задуманных архитектором. Окна Чуйкова оживляют эту белую тишину.
Это у Клеха есть сборник под названием "Книга с множеством окон и дверей"; вполне подходящее название для выставки Ивана Чуйкова, даром, что окна его никуда не ведут. Ни в мир, ни во внутрь.
Очень уж интровертный выходит проект. Бумажная архитектурная антиутопия, составленная из частичек второй, искусственной, кожи, что не прирастает, но постоянно отторгается организмом.
