Общество согласия
В ресторане мы заняли круглый стол посредине третьего этажа. Сначала принесли фуа-гра с закусками (спаржа, кукурузный початок, хлебцы, одна редиска, мелко наструганная свёкла), затем телячью печень, нежную до умопомрачительности. С двумя конвертами, похожими на жаренные пельмени и овощами-гриль. Далее была сырная тарелка и десерты, от которой я отказался (меню дня за 29 евро).
Я сидел между Бриджит и Франсуазой, напротив меня сидела Флоранс и семейная пара из медиатеки, французы мои разговорились.
Особенно усердствовала Франсуаза с опытом российской жизни, подобно де Кютину рассказывая историю как на Кавказе её принудили выпить стакан водки залпом («пей до дна, переводчица, иначе мы тебе коней не продадим»).
Все смеялись, кивали, с максимальной частотностью произнося слово «дакор».
И тут до меня стало доходить, что большинство людей за этим столом видят друг друга впервые. Ну, про меня понятно.
Франсуаза, встречавшая меня в аэропорту и переводившая на встрече, просто тут, в Сент-Эьтене, живёт. Как и парочка из медиатеки. Потому она меня и опекает, практикуясь в русском, которым бредит.
А Бриджит живёт в Ди, поэтому, от лица фестиваля, она вначале встречи с читателями, произнесла торжественную речь.
Я тут же решил, что она чиновница от культуры, тут же поделился этим с Франсуазой.
«-Но не из самых главных», как мне показалось не без зависти, ответила мне Франсуаза.
Возраста моей мамы, с копной мелких кудряшек и ещё более мелких морщинок вокруг глаз. Типичная одинокая активистка.
В ресторане она старалась говорить только по-русски. Другие забывались и шпарили напропалую свои «дакор-дакор», веселясь как на встрече одноклассников, а Франсуаза, даже активнее чем нужно наклонялась ко мне, вторгаясь с интимную зону, что-то шептала на языке Пушкина и Достоевского.
В какой-то момент (выпил я всего бокал красного, но, из-за того, что пошли вторые сутки моего не сна, сознание моё звучало действительно изменённым) мне показалось, что Бриджит кадрится со мной, ибо на материнские чувства её активность никак не тянула.
А что, мы же, типа, в одной гостинице, она вне своего города, я вне своей страны - всё, типа, сходится.
Нет, не сошлось. Я потом понял в чём дело. Уже на следующий день.
Мы гуляли по Лиону и я стал расспрашивать Бриджит о себе. Они с мужем вышли на пенсию и переехали в Ди. У них свой дом, но зимой очень скучно.
Раньше она преподавала. Два года они жили с мужем в Африке. В России она была в последний раз в 1978 году.
На фестивале в Ди есть обычай селить гостей культурной программы в семьи. Катя Метелица живёт в такой семье, Валерий Попов со своей половиной тоже. А Бриджит никого не досталось и она, между прочим, расстроилась.
Когда я сказал в ресторане, что вы даже не представляете насколько вкусно кушаете, она, скромно потупившись сказала, что представляет, так как они с мужем много путешествуют.
И у нее есть дочь от первого брака, она учится в университете. Так что никто никаких отеческих чувств не сублимирует.
Просто она, как и Франсуаз, волонтёр. И, как энтузиаст, поехала в оплаченную командировку, занималась всеми организационными делами, только для того, чтобы всё прошло на хорошем уровне.
Чтобы всем понравилось.
Люди не сублимируют одиночество или зализывают какие-то раны, они просто хотят жить интересно. Не потому что чего-то нет, но, скорее всего, от того, что всё есть и массу свободного времени можно потратить на себя. На других. Сделать что-то.
Как и все эти люди, собравшиеся, как одноклассники, за одним столом, оплаченным фестивалем. Но они же не ради этого ужина так серьёзно и сосредоточено готовили моё выступление.
Но только потому, что - волонтёры. Французы дико социальны. Они раскованы, но закрыты (давнишнее моё наблюдение; если бы я делал фотоальбом о французских городках, в которых побывал когда-то в путешествии по Бургундии, как и теперь, я бы фотографировал мощные, плотно закрытые двери).
Отсюда, в том числе, и такое количество исповедальной литературы. Отсюда - масса и других, более важных следствий, весь строй жизни.
И ещё про общество согласия. Утром, пока мы с Бриджит завтракали в отеле, мимо окон постоянно шли, стекались на привокзальную площадь, люди.
Бриджит разволновалась и сказала, что для того чтобы не опоздать на поезд в Лион, выйти следует на десять минут пораньше: сегодня у них забастовка против закона о повышении возраста, выходящих на пенсию.
И, хотя людей, кажется, мало, лучше не рисковать. Тем более, что стачка проходит по всей стране. Как бы поезда не отменили.
Когда мы с чемоданами, вышли, площадь оказалась заполнена до краёв, а люди всё пребывали и пребывали.
Они шли, в основном, компаниями, шли весело, как на праздник. Шутили, смеялись.
Никакой фрустрации, агрессии или, хотя бы, минимального напряжения. Они так развлекались. Они так делали свою жизнь интереснее.
Совершенно безобидная толпа, сквозь которую мы прошли без каких бы то ни было последствий.
Безобидная и бесполезная, поскольку закон о пенсионном возрасте уже принят.
Оказавшись внутри этого людского моря, я увидел, что оно атомировано, разложено на отдельные составляющие: каждый в нём был сам по себе.
