Марк Ротко в "Гараже"
Не зря выставка Ротко легко рифмуется с параллельно проходящими в Москве выставками Дейнеки и Пикассо.
Причём, если на Дейнеке постоянно масса народу, на Пикассо надо отстоять три часа, то на Ротко нет ни очередей, ни посетителей: пусто.
Москва всё ещё осваивает искусство ХХ века: Дейнека, слава богу, уже усвоен, а Пикассо оказывается передовым краем духовности, за которым, покамест, пустота.
Между тем, Ротко, логически вытекающий из авангарда, является логическим его продолжением; дело здесь лишь в переключении тумблера с макро, предполагающего социально-политические преобразования, на микро, рассматриваемого словно бы под микроскопом; переориентации с экстравертности на интровертность, на выход за границы языка.
Оттого так важны именно горизонтальные композиции (на выставке таких большинство, хотя вертикальные, как это не странно, выглядят более сюжетными: в них происходит хотя бы что-нибудь) с доминирующим (более тяжёлым, тёмным или плотным) низом.
Из-за чего, при минимальном проникновении в замысел, начинает казаться, что психологические процессы будто бы начинают подниматься вверх из глубины на поверхность, всплывают и проявляются.
Низ холста здесь - пах, беременный живот, тяжесть таза, в полном смысле этого словосочетания, "телесный низ", спинной мозг, живущий своей собственной жизнью и диктующий верхним извилинам то, как себя нужно вести.
И если Пикассо создает пространство всеобщего, скрепляя ХХ век точно бетон или клей, то Ротко умирает в каждом отдельно стоящем зрителе, предлагая раму для чреды персональных синдроматик, всё равно как вместо картины вывесить зеркало.
И если всё, что создал Пикассо, несмотря на разницу стилей и подходов, оказывается даже не частью, но частицей единого и неделимого (sic!) тела Пабло-руисова, которое, несмотря на рассеянность по музеям и коллекциям всего мира не торопится члениться, оставаясь неотторжимой составляющей целого, то Ротко каждый раз предлагает единичный мыслительный акт, голую чистую интенцию.
Не зря, поэтому, в соседней камере (а толстостенные отсеки "Гаража" похожи на тюремные или же медицинские боксы: артефакты в них словно бы заключены на период карантина) томятся две шедевра от Малевича: несмотря на то, что до своей технологии Ротко дошёл своей тропинкой, кажется, его бы не было без супрематизма.
Без "Чёрного квадрата", сущность которого реализуется отнюдь не живописными средствами: ведь главное в нём не аккуратность с которой Малевич вычерчивает на холсте строгую геометрическую фигуру, но знание о его смысле и возможности вмещать, вместить все возможные изображения.
Я, кстати, именно так себе "Чёрный квадрат" и представляю - его непроницаемость возникает из-за перманентного наложения многочисленных изображений, всей доступной мне истории искусства, из-за чего все эти шедевры, в конечном счёте, и ужимаются до мглы.
Так и Ротко предлагает площадку для нахождения внутри тебя твоих внутренних до-языковых процессов.
Так концертный зал предоставляет свои стены для исполнения и слушанья музыки, которую каждый слышит по своему.
Картины Ротко это и есть музыкальное желе, нарезанное на ломти, наструганное, подобное кексу.
Глядя на Ротко нужно смотреть не на подтаявшие брикеты цветовых плоскостей, но в себя, разглядывая холсты боковым зрением, а то и изнанкой затылка.
К сожалению, выставочные условия в "Гараже" не позволяют сосредоточиться на картинах, из-за чего выставка получается формальной, выхолощенной. Не выполняющей взятых на себя обязательств.
Варенные или перемороженные огурцы хрустеть не будут. Теплая водка соколом не проскользнёт. Для адекватного восприятия картин Ротко нужна адекватная, располагающая атмосфера, другая развеска, иное освещение.
И, кстати, совершенно иной выбор картин, который позволил бы показать становление стиля Ротко в развитии - как от вполне условно реалистических изображений уродов и людей, через нарастание условности и сведения, сводимости антропоморфных фигур (а так же пейзажей) к их геометрическим проекциям (на выставке была только одна картина приближения к классическому стилю Ротко, самая верхняя, а потом и вовсе к окончательному раскладу изображений, которые расплываются, если изображение поднести совсем уже близко к лицу.
Это так же схоже ещё и с тем как в иллюминаторе изменяется вид земли в момент когда самолёт набирает высоту, и пейзаж за иллюминатором постепенно превращается в карту-схему.
Там, на безвоздушной высоте, при недоступности внешних деталей, умозрительные зрачки словно бы разворачиваются внутрь: иной альтернативы этой параболе, кажется, нет.
Высота и интровертность, странным образом, рифмуются, из-за чего для восприятия картин нужны иные, ватные какие-то стены восприятия. Ватно-пористые, как внутри пуховика.
И, чтобы лучше соответствовать методу, мне пришлось снять очки. Смотреть на картины слегка подслеповато.
Тем более, что на необходимую по словам самого автора, тридцатисантиметровую дистанцию меня не пустили. Уже на первой картине, висящей слева от тяжёлой, массивной двери павильона, между прочим, входящей в резонанс с вертикальными композициями Ротко, запищал датчик и ко мне подошла смотрительница.
Эрекция моя моментально рухнула и впечатление от выставки встало на неправильные рельсы. Смазалось.
Второй раз мне тактично, но навязчиво (то есть, тактичность эта мнимая) порекомендовали не подходить к холстам ближе, чем на метр.
Понятно, что картины дорогие, каждая из них стоит десятки миллионов долларов. Однако, публика на Ротко ходит специальная, не гастрабайтеры и даже не самоуничтожающее себя быдло.
Внимание охранников рассеянное, ленивое - и если представить маньяка, желающего повредить полотно, облить кислотой или порезать его, никто такой акции препятствовать не сможет - обязательно запоздает.
Несмотря на обилие видеокамер, вооруженных охранников, некомпетентных "искусствоведов в штатском", ничего не знающих о Ротко, но точно так же охраняющих сокровища, как и искусствоведы не в штатском, разница невелика.
Несмотря на шмон на входе, опять же таки: нет ничего более противоречащего боевому духу и собранности чем гламурная расслабленность, которую выпекают вспомогательные (не выставочные) пространства "Гаража", особенно буфет.
Поэтому вряд ли такая охрана, тенью ходившая за мной от картины к картине, точно охраняя меня от воздействия картин (будто бы артефакт - не холсты, но я сам) необходима.
То есть впечатление о том, что "Гараж" - самое жлобское и нелицеприятное выставочное пространство Москвы, подтвердилось который раз. Из-за чего любой смысл любой экспозиции микшируется и подменяется.
Что бы здесь не выставляли, кого бы не показывали, всё это будет либо про деньги, либо про власть, либо про гламур, но не про искусство, не про то о чём артефакты.
Все эти выставки будут, ну, например, о том как власть в лице олигархов боится собственного народа (электората, посетителей).
Ведь эти толстые стены и переизбыток халдеев, оттягивающих внимание на себя, говорят лишь о том, что относительное спокойствие собственному существованию, с точки зрения того же Абрамовича, можно достичь в ситуации когда всё под контролем.
Если вдуматься - ужас-ужас, который невозможно оправдать никакими деньгами.
Дело даже не в кайфе почистить селёдку на газетке и поесть печёную картошку на диком берегу, но об особой антропологической обречённости людей, не имеющих привычки ни к богатству, ни к свободе и озадачивающих этими своими личными проблемами нас, посетителей "Гаража". Причём за наши же деньги.
Но я не являюсь психоаналитиком Жуковой, я всего лишь хочу спокойно посмотреть выставку. Её ведь и для меня (и для меня тоже) привезли.
Или, всё-таки, не для меня?
Вопрос риторический, так как, разумеется, не для меня: Жукова-Абрамович решают свои собственные вопросы, с помощью "Гаража" вписываясь в международный истеблишмент самым что ни на есть респектабельным образом. На том и стоят.
Не зря автор уже первой выставки, которой "Гараж" открылся, назвал посетителей своего инвайромента "розовым гноем".
Тут, конечно, остаётся одно: тотальный игнор, однако ж, и в "Гараже" не дураки работают, зарплату свою отрабатывая: каждый раз придумывают эксклюзивный эксклюзив, перебарывающий отвращение от столкновения с потенциальной несправедливостью.
Да вот только, как показывает отсутствие впечатления от Ротко, "и всё равно и всё едино": чтобы здесь не собиралось из самых разных деталек, выйдет всё равно "автомат Калашникова".
Доверия и авансов всё меньше и меньше.
Так что, ну, да, скорее всего, к игнору дело и идёт.
Эволюция отношений, достойная кисти Ротко.
