Ла Педрера. Каса Батло. Николас
Ла Педрера похож на огромный разваренный груздь, на китайский бумажный фонарик, точнее, целый каскад белых абажуров, подвешенных за резкие волны углов.
Да ещё много на что - на выветрившуюся со временем скалу или же на весь Париж сразу; с чугунными лепестками решёток неправильной формы и со странными органными трубами-черноморами на крыше. Хотя скромно воткнутый в пространство улицы, он будто бы старается никак не выделяться и даже стесняется своих плавных форм, вываливающихся против своей воли.
Он хочет сойти за туристическую замануху и вот уже давно косит под памятник архитектуры, хотя никто не сомневается, что он живой и дышит.
Два дома Гауди, Ла Педрера (каса Мила) и Каса Батло стоят наискосок друг друга, всего-то в паре кварталов. Ла Педрера раскидист, а Каса Батло собран в три, выходящих фасадом, окна, но он так же затейливо разрастается вглубь квартала системой ходов и переходов, выложенных плиткой, меняющей цвет от тёмно синего на последних этажах к призрачно голубому внизу.
Каса Батло, посвящённый битве с драконом, мускулист и пружинист, точно собравшееся перед прыжком животное.
Жилистые перепонки и кости - черепа ли, станового хребта, образуют единое настроение ансамбля, от и до выдержанного в стиле грёзы или же лёгкого недомогания.
Хотя дом этот жилой и орды туристов, штурмующих его окаменевшие высоты (на крыше точно такой же лабиринт дорожек и скульптур, выложенных разноцветной мозаикой и фонтанчиком под куполом одной из пещер, чьи струи дают блики по всему внутреннему подъезду, одному из подъездов, а есть ещё и огромный балкон на втором этаже - целый зимний сад, где вместо растений цветут и покрываются слоями разноликие мозаики), поднимаются по подъезду с квартирами, возле которых, для совсем уже непонятливых, написано «privat».
Жаль (или, всё-таки, не очень?), что ни слова, ни, тем более, изображения не способны передать ощущения от этих головокружительных перепадов между помещениями и этажами, маленькими комнатушками и пустынными залами, застеклёнными витражами; лампами, дверными проёмами, ухающими вниз колодцами, видами видов, открывающихся с любой точки и в любой точке. Аттракцион, потому что это и в самом деле похоже на американские горки или на истерику, с мгновенной и последовательной сменой настроений, суетой между антропоморфными очертаниями и самоощущением кровяного тельца, двигающегося по кровеносному лабиринту.
Уходить оттуда не хочется - вот что; хотя что тут делать дольше долгого ума не приложу; ну, не будешь же ты неприкаянно слоняться по крутым виражам лестниц и постоянно выглядывать в окна? В окнах обычная барселонская жизнь и платаны, круглый год скидывающие листву, пожелтевшие, изжеванные климатом крыши, люди с фотовспышками, толпящиеся у входа.
Потому-то магазинчики внутри, что в Ла Педрера, что в Каса Батло, легко снимают поживу кусочками смальты, узорчатыми плитками и платками, календарями и календариками, яркими магнитами и прочим набором туристических радостей - ведь крайне важно унести отсюда кусочек беспризорной красоты, хоть как-то зафиксировать причастность к тому круговороту бликов и отражений, что свершается по прихоти архитектора, круглый день и в каждый день в году.
Нужно ли говорить, что все эти копеечные развлечения тускнеют, стоит их лишь облачить в обёрточную бумагу?
Но и это ещё не всё. Каса Батло стоит в «Квартале раздоров», где самые известные строители-модернисты, точно на конкурсе, спорили за право первородства. Оттого, фасады других зданий, выходящих на бульвар Грасии ничуть не хуже. Просто им повезло немного меньше, чем творению Гауди, охраняемому ЮНЕСКО и раскрученному так, что никакой Мадонне не снилось.
В сумрак соседнего дома Каса Аматлье с многоступенчатой венецианской крышей, смешивающей на фасаде элементы неоготики, модерна и средневековой романской разреженности и построенного не менее талантливым Пуч-и-Кадафалком, заходишь основательно выпотрошенным.
А тут ведь тоже своя экспозиция с сотнями фотографий парадного убранства, каждая скульптурная деталь которого не повторяет остальные; тут тоже свой собственный магазин с пулом карамельных приманок.
Свои видеомониторы с картинками и тайны своего собственного достоинства, которое не переплюнуть никому, даже Гауди. Так ведь тоже бывает в жизни сплошь и рядом: не то, что мните вы, природа.
Свой архитектурный хадж в сторону модерна-модерна мы предприняли после сытного обеда на берегу Средиземного; там, где на пляже, возле стоянки для яхт на 700 мест, едва ли не прямо в море уходит галерея рыбных ресторанов.
Вера Михайловна с мужем Николосом обедает здесь в «Барке Саламанке» каждый вторник (по четвергам у них китайский, по выходным какой-то ещё) ибо а) вкусно; б) сытно; в) дёшево: комплексный обед стоит десять евро.
В карту дня входит (по крайней мере, то, что выбрал) я - фаршированный перец на закуску (либо горка жаренных рыбёшек, либо тортилья), жаренная рыба с омлетом и патиссонами на второе (либо паэлья, которую ел Николос, ловко очищая креветки от шелухи). Ну и по кусочку грушевого тортика на сладкое + какие-то бисквиты, чтобы совсем уже стало хорошо, любое количество красного вина, разбавляемого минералкой, и ликёры, кофейный, травяной и яблочный-безалкогольный.
Плюс, по бокалу горячего куриного бульона перед началом трапезы. Плюс тарелка оливок на общий стол, ломти каталонского хлеба с тёртыми помидорами и оливковым маслом, плюс, возможно, что-то ещё, ибо в какой-то момент я осовел от еды и впал в лёгкий транс изменённого сознания - причём как в темени, так и в теле.
Николос, хотя и с палочкой, но очень весёлый и остроумный дядька. Вкушал еду и пил вино, шутил. Всю жизнь проработал на самом крупном автомобильном заводе главным пожарником. У него семеро детей, младшему правнуку уже… Сколько же младшему правнуку, Вера Михайловна? Не мудрено, что позабыл-то!
Второго ноября Николос и вера Михайловна летят в Мадрид смотреть Прадо и музей королевы Софии, до этого у них в планах - область, граничащая с Португалией. После ресторана мы посадили Николаса на такси и он поехал в свой клуб, играть и общаться.
Да, забыл самое главное - возраст: Николосу 91 и общение с ним, пожалуй, будет самым сильным впечатлением последних трёх недель.
Общественную скорбь и экзистенциальный ужас, возникающий когда думаешь о жизни и смерти своих бабушек и дедушек (да и о своей собственной жизни и смерти тоже) вынесем за скобки. Это не моя тема. Но не впечатлиться этой мощью и жизнеспособностью, произрастающей из заразительного жизнелюбия, невозможно.
Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.
После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать, но Николос поехал в свой клуб, а мы, забравшись на крышу туристического автобуса, в свой. Яхты на олимпийском причале терлись боками друг о друга и издавали лёгкий перезвон, точно ёлочные игрушки.
Точнее так: точно настоящие ёлочные игрушки, что радуют.
Да ещё много на что - на выветрившуюся со временем скалу или же на весь Париж сразу; с чугунными лепестками решёток неправильной формы и со странными органными трубами-черноморами на крыше. Хотя скромно воткнутый в пространство улицы, он будто бы старается никак не выделяться и даже стесняется своих плавных форм, вываливающихся против своей воли.
Он хочет сойти за туристическую замануху и вот уже давно косит под памятник архитектуры, хотя никто не сомневается, что он живой и дышит.
Два дома Гауди, Ла Педрера (каса Мила) и Каса Батло стоят наискосок друг друга, всего-то в паре кварталов. Ла Педрера раскидист, а Каса Батло собран в три, выходящих фасадом, окна, но он так же затейливо разрастается вглубь квартала системой ходов и переходов, выложенных плиткой, меняющей цвет от тёмно синего на последних этажах к призрачно голубому внизу.
Каса Батло, посвящённый битве с драконом, мускулист и пружинист, точно собравшееся перед прыжком животное.
Жилистые перепонки и кости - черепа ли, станового хребта, образуют единое настроение ансамбля, от и до выдержанного в стиле грёзы или же лёгкого недомогания.
Хотя дом этот жилой и орды туристов, штурмующих его окаменевшие высоты (на крыше точно такой же лабиринт дорожек и скульптур, выложенных разноцветной мозаикой и фонтанчиком под куполом одной из пещер, чьи струи дают блики по всему внутреннему подъезду, одному из подъездов, а есть ещё и огромный балкон на втором этаже - целый зимний сад, где вместо растений цветут и покрываются слоями разноликие мозаики), поднимаются по подъезду с квартирами, возле которых, для совсем уже непонятливых, написано «privat».
Жаль (или, всё-таки, не очень?), что ни слова, ни, тем более, изображения не способны передать ощущения от этих головокружительных перепадов между помещениями и этажами, маленькими комнатушками и пустынными залами, застеклёнными витражами; лампами, дверными проёмами, ухающими вниз колодцами, видами видов, открывающихся с любой точки и в любой точке. Аттракцион, потому что это и в самом деле похоже на американские горки или на истерику, с мгновенной и последовательной сменой настроений, суетой между антропоморфными очертаниями и самоощущением кровяного тельца, двигающегося по кровеносному лабиринту.
Уходить оттуда не хочется - вот что; хотя что тут делать дольше долгого ума не приложу; ну, не будешь же ты неприкаянно слоняться по крутым виражам лестниц и постоянно выглядывать в окна? В окнах обычная барселонская жизнь и платаны, круглый год скидывающие листву, пожелтевшие, изжеванные климатом крыши, люди с фотовспышками, толпящиеся у входа.
Потому-то магазинчики внутри, что в Ла Педрера, что в Каса Батло, легко снимают поживу кусочками смальты, узорчатыми плитками и платками, календарями и календариками, яркими магнитами и прочим набором туристических радостей - ведь крайне важно унести отсюда кусочек беспризорной красоты, хоть как-то зафиксировать причастность к тому круговороту бликов и отражений, что свершается по прихоти архитектора, круглый день и в каждый день в году.
Нужно ли говорить, что все эти копеечные развлечения тускнеют, стоит их лишь облачить в обёрточную бумагу?
Но и это ещё не всё. Каса Батло стоит в «Квартале раздоров», где самые известные строители-модернисты, точно на конкурсе, спорили за право первородства. Оттого, фасады других зданий, выходящих на бульвар Грасии ничуть не хуже. Просто им повезло немного меньше, чем творению Гауди, охраняемому ЮНЕСКО и раскрученному так, что никакой Мадонне не снилось.
В сумрак соседнего дома Каса Аматлье с многоступенчатой венецианской крышей, смешивающей на фасаде элементы неоготики, модерна и средневековой романской разреженности и построенного не менее талантливым Пуч-и-Кадафалком, заходишь основательно выпотрошенным.
А тут ведь тоже своя экспозиция с сотнями фотографий парадного убранства, каждая скульптурная деталь которого не повторяет остальные; тут тоже свой собственный магазин с пулом карамельных приманок.
Свои видеомониторы с картинками и тайны своего собственного достоинства, которое не переплюнуть никому, даже Гауди. Так ведь тоже бывает в жизни сплошь и рядом: не то, что мните вы, природа.
Свой архитектурный хадж в сторону модерна-модерна мы предприняли после сытного обеда на берегу Средиземного; там, где на пляже, возле стоянки для яхт на 700 мест, едва ли не прямо в море уходит галерея рыбных ресторанов.
Вера Михайловна с мужем Николосом обедает здесь в «Барке Саламанке» каждый вторник (по четвергам у них китайский, по выходным какой-то ещё) ибо а) вкусно; б) сытно; в) дёшево: комплексный обед стоит десять евро.
В карту дня входит (по крайней мере, то, что выбрал) я - фаршированный перец на закуску (либо горка жаренных рыбёшек, либо тортилья), жаренная рыба с омлетом и патиссонами на второе (либо паэлья, которую ел Николос, ловко очищая креветки от шелухи). Ну и по кусочку грушевого тортика на сладкое + какие-то бисквиты, чтобы совсем уже стало хорошо, любое количество красного вина, разбавляемого минералкой, и ликёры, кофейный, травяной и яблочный-безалкогольный.
Плюс, по бокалу горячего куриного бульона перед началом трапезы. Плюс тарелка оливок на общий стол, ломти каталонского хлеба с тёртыми помидорами и оливковым маслом, плюс, возможно, что-то ещё, ибо в какой-то момент я осовел от еды и впал в лёгкий транс изменённого сознания - причём как в темени, так и в теле.
Николос, хотя и с палочкой, но очень весёлый и остроумный дядька. Вкушал еду и пил вино, шутил. Всю жизнь проработал на самом крупном автомобильном заводе главным пожарником. У него семеро детей, младшему правнуку уже… Сколько же младшему правнуку, Вера Михайловна? Не мудрено, что позабыл-то!
Второго ноября Николос и вера Михайловна летят в Мадрид смотреть Прадо и музей королевы Софии, до этого у них в планах - область, граничащая с Португалией. После ресторана мы посадили Николаса на такси и он поехал в свой клуб, играть и общаться.
Да, забыл самое главное - возраст: Николосу 91 и общение с ним, пожалуй, будет самым сильным впечатлением последних трёх недель.
Общественную скорбь и экзистенциальный ужас, возникающий когда думаешь о жизни и смерти своих бабушек и дедушек (да и о своей собственной жизни и смерти тоже) вынесем за скобки. Это не моя тема. Но не впечатлиться этой мощью и жизнеспособностью, произрастающей из заразительного жизнелюбия, невозможно.
Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.
После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать, но Николос поехал в свой клуб, а мы, забравшись на крышу туристического автобуса, в свой. Яхты на олимпийском причале терлись боками друг о друга и издавали лёгкий перезвон, точно ёлочные игрушки.
Точнее так: точно настоящие ёлочные игрушки, что радуют.