«Дачники» М. Горького в постановке А. Праудина: блэкаут и другие личные обстоятельства. Не рецензия
"Дачники" Театра драмы в Театре ЧТЗ © paslen.iMGSRC.RU
Театр ЧТЗ, куда позвали на горьковских «Дачников» Челябинского академического театра драмы имени Н.Ю.Орлова в постановке Анатолия Праудина (на сайте есть фото и видео спектакля), напомнил мне древнеримскую виллу, разрытую где-нибудь на окраине Геркуланума.
Низкие потолки и темный цвет стен с обильными фресками, исполненными по неформатной литературной программе, с затейливой иконографией (напоминает стиль Константина Фокина или его ботеги учеников) выглядит реальной машиной времени - если такая фантастическая машинерия реально существовала, то каждый раз она и синтезировала бы очередную, такую вот, баньку с пауками.
Сегодня вечером - под видом полупустого фойе с захватанными дверными косяками и допотопной проводкой, выбивающей пробки прямо посредине спектакля.
Накануне читал новости об обнаружении в Помпеях новых фресок с черными фонами и снимки с комнатой без потолка. Мне казалось, что археологические ощущения внутри Театра ЧТЗ я ловлю из-за «низких потолков», словно бы натянутых кубатуре на брови как шляпа не по размеру. Но на вилле Авла Юстия Верра и вовсе «зияет небо», значит, дело в темном колере стен, ну, и колоннах с портиками, скрадывающими полезную территорию?
Сейчас на «родной сцене» «орловского театра» (когда я работал в нем он назывался «цвиллинговский», а теперь, он с новым названием, заработанным после смерти НЮ, Наума Юрьевича Орлова, которому я помогал по литературной части лет эдак пять) идет капитальный ремонт.
Специально сходил в день федерального траура, когда отменили все «развлекательные мероприятия» (среди всеобщего развала и раздрая, в здании стационарно продолжает работать малая сцена) посмотреть на разрушенный амфитеатр, постоял с Леной Ивашутич «на легендарной сцене» с поворотным кругом, обглоданным до металлического хребта и противопожарной бездной на авансцене.
Словно бы в тропический, трагический бурелом попал. Ощущения потом месяц перемалывал.
IMG_3722 - копия.jpeg © paslen.iMGSRC.RU
4CBF2FCE-196E-49B1-8A28-550B07A82F87.jpg © paslen.iMGSRC.RU
Праудин учел и этот факт работы труппы на чужой сцене, вытащив из горьковской пьесы тему дачного театра на передний план - так, что вышло совсем уже по-чеховски. Ну, просто «Чайка» номер два.
Во-первых, декадентские номера сестры мужа главной героини.
Во-второй, наличие писателя-резонера.
В-третьих, Варя, главная героиня, ходит половину спектакля с корягой в руках, подобранной кем-то (не запомнил кем) в лесу и подаренной ей символом чайки, которую взял и загубил плохой человек.
Здесь губит людей предвоенное, затем военное время - дрязги, истерики и скандалы публики, считающей себя интеллигентами, происходят на фоне звуковых интервенций - то самолет громко пролетит (над Чердачинском и над нашим поселком постоянно шумят такие вот, с позволенья сказать, «воздушные судна», нагнетая регулярный дискомфорт), то из телевизора фрагмент мексиканской мыльной оперы…
…ну, то есть, чтобы уже самым-самым стал понятен режиссерский разворот сразу же во многие времена, в том числе и наши: это наш театр, значит так выходит, вроде как гастролирует в доброжелательных стенах ЧТЗ, словно бы помещающих премьерную, практически, постановку конца прошлого года, в архитектурных условиях ниже уровня мора моря.
И ты, такой, думаешь, ну, понятно, тема «театра в театре» и все такое, сколько ж можно, но Праудин поставил внутри «Дачников» сразу несколько спектаклей, причем в разных тональностях и жанрах, чтобы сбить с толку вообще любого зрителя, начиная с цензора и заканчивая обычными чердачинскими театралами, раз уж есть у нас и такая человечья порода.
Между прочим, не самая худшая из людей.
В каком-то смысле даже самая передовая, раз в погожий апрельский вечерок люди смогли выйти из дома и добраться в район ЧТЗ, где находится одноименный театр, для того, чтобы причаститься к инсценировке пьесы Максима Горького с непонятными резонами, смысл которых становится очевидным лишь в самой последней мизансцене, спустя более трех часов сплошного сценического действия.
Через три с половиной оказалось, что все, что там показывалось ранее, до антракта и после него, под светом софитов и в кромешной практически темноте (когда во всем здании пробки повыбило и свет погас сначала на сцене, а потом и в мире, когда наступила оглушающая мгла, спектакль не прервался, помните, как Ирина Роднина и Александр Зайцев танцевали «Калинку» без музыки? Так вот здесь, в постановке, аранжированной баховским «Хорошо темперированным клавиром», сложилась схожая история, правда без международного, без интернационального пафоса, ну, так и время у нас такое, культурно изолированное), в полном актерском составе, как в отдельных бенефисных выходах и проходах этого густозаселенного спектакля, на самом деле, не имеет никакого смысла, раз уж оно происходит в тылу…
…почти буквально реализуя чеховскую максиму о том, что незримые (за сценой, за кадром) трагедии свершаются, покуда люди сидят на веранде и пьют чай с малиновым вареньем, сваренным прошлым летом, раз уж жанрово постановка обозначена как «Летняя драма»…
Праудин, конечно, извратил этот чеховский принцип, как мог, самым что ни на есть остроумным образом (на который он большой мастер, если вспоминать его предыдущие постановки, хотя бы и в Свердловском и в Челябинском ТЮЗах) вывернул наизнанку…
…так это, зато, вполне по-горьковски же, который чеховскими мотивами питался, точно грибами.
Почему грибами - я не знаю, не спрашивайте.
Вероятно, от того, что у Горького были густые усы.
И поначалу «Дачники», действительно напоминают чеховские скопления разномастного народа, где все влюблены в кого-то не того и «пять пудов любви» висят над сценой звенящим озоновым слоем…
…и даже не на инсценировку Чехова, но на очередную его экранизацию, среднеарифметическое, заштатное «Механическое пианино» и то, что случается, когда сойдутся люди, надышат друг на друга перегаром и дубильными веществами, чтобы пройти сквозь ссоры и скандалы, заменяющие им секс, ну, и под утро очиститься, продышаться, чтобы стало легче жить и грешить дальше, в жизни своей ничего не меняя…
Там прям такие слова и есть, несколько раз повторяемые, что, мол, как скучно живем и как много говорим лишнего - чтобы люди в зале совсем уже запутались, на ту ли постановку их ноги принесли.
928FA9A1-DA97-4B68-BDD2-3AF42CA3685C.jpg © paslen.iMGSRC.RU
F35DB3EA-EEBD-4616-9439-0768D67940E8.jpg © paslen.iMGSRC.RU
Так как в Театре ЧТЗ, выбитом из культурного обихода много десятилетий назад и напоминающем в фойе вокзал небольшого районного центра где-нибудь в Горно-заводском районе на границе с Башкирией (наша условная Аша), театральный ритуал выбит из привычной колеи и, оттого, резко актуализирован.
Поэтому, понятное дело, произойти может что угодно - мир способен обернуться войной, война - миром, свет - тьмой, Горький - Чеховым и даже Бергманом, если включают «Хорошо темперированный клавир» в каком-то очень знакомом, но, к сожалению, не указанном в программке исполнении.
Как белый человек, я же еще и программку купил («Берите, последняя, пятьдесят рубликов всего», сказала возрастная капельдинерша в строгой форме синего цвета, отчего-то напоминая проводницу, словно это уже я напутал и попал не в «Театр ЧТЗ», но в «ДК ЖД»), дабы соответствовать ритуалу.
Соответствовать важно: он помогает углублению в собственную архаику и пласты глубинного залегания. Они заархивированы где-то далеко внутри, как давным-давно пережитое и съеденное без остатка так, что даже воспоминаний не осталось. Но в конгруэнтных ситуациях сархивированные файлики словно бы выкликаются «де профундис» из самой что ни на есть Марианской впадины личного подсознания, квартирующего, видимо, где-то внутри позвоночника - и тогда кажется, что ты действительно оказался сейчас «под землей».
Где-то ниже уровня моря, сознания, обряда - в каком-нибудь будничном вечере конца 50-х, середины 60-х, когда «Театр ЧТЗ» процветал, считался центром мира и всего передового, что есть и будет в советской культуре. Раз уж итоговая праудинская метафора в финале построена по всем правилам советского искусства, двойное кодирование которого можно сравнить и с нынешним тотальным оборотничеством. Поначалу-то, от нее, ух, как дух захватывает, это, наверное, Таганка такой была повышено смелой (когда добровольно брала на стахановские обязательства по количеству правды на душу населения), напрямую говорила, ничего не боялась, а выйдешь такой на апрельский кислород, покуда, после спектакля, на ЧТЗ такси ждешь, и финальную метафору совсем с иной стороны, вдруг, видишь…
Как максимально патриотичную и проходную, вот ведь.
Ну, да, смотря как посмотреть…
А так как это смотришь ты сам, то и пугаешься своей собственной тени смелости и своих, имманентных себе, что ли, откровений. Такова и есть, значит, «волшебная сила театра».
Праудин настолько переделал горьковский текст, настолько перелопатил его (после начала спектакля тема театральной самодеятельности уходит вообще, выставляя на первый план самодостаточные взаимоотношения дачников и дачниц друг с другом), что это уже и не «Горький» даже, но, вот уж точно, какой-то «Иванов», очередной эксклюзивной версией идущий в одном, отдельно взятом российском театре…
…в театре, во всех смыслах «провинциальном», находящимся словно бы на краю Земли, так как Театр ЧТЗ, кто знает - подтвердит, находится едва ли не на самом дальнем от центра «углу» (ок, перекрестке) проспекта Ленина. Уже совсем недалеко от легендарной заводской проходной. А где ж еще быть «Театру ЧТЗ», как не там, где, без каких бы то ни было метафор, делают тракторы, а теперь и не только их?
И это «чувство заброшенности» накрывает с головой в полупустом зале, во время постановки о людях, не умеющих жить и живущих скучно, пресно, обязательно несчастливо (кому на Руси жить хорошо? Никому, нет таких), много говорящих всяких пошлостей, но считающих себя, при этом, солью земли…
…как если ты - недовылупившийся Маленький Принц, продолжающий скакать сквозь безвоздушное пространство с планеты на планету (в новой книге Михаила Ямпольского про «Рай» вычитал, что изначально понятие «космос» означало у древних греков «украшение» и «орнамент», из-за чего «косметика» [достраивание до красоты и гармонии] оказывается ему однокоренным), покуда не застрянешь на одной из них. Самой окраинной. Окалинной. Куда маршрутки ходят редко и через вокзал, а такси опаздывают, несмотря на не слишком большие чердачинские расстояния.
Край Ойкумены (дальше - тишина и пустота) обостряет темпоральные переживания и спектакль, проваливающийся вглубь моих собственных времен, не кажется длинным. Ровно наоборот. Тем более, что я ведь, чего скрывать, люблю затянутые постановки. Особенно в самом начале их. Когда ничего не понятно. Когда не знаешь точно, начался уже спектакль или нет - интерлюдия затягивается и становится стилем презентации и вязкого ожидания уже не развязки даже, но подобий развития.
Вот и Праудин размыкает границы спектакля - на сцене, еще до трех звонков и включения сигналов внимания, ходят люди. Причем не только монтировщики. Какие-то персонажи остаются по углам декорации и во время антракта - чтобы уже точно стало понятным: на подмостках идет не представление, но жизнь, параллельная нашей. И мы видим ее кусок без начала и конца, так как она же шла еще до того, как мы зашли в «Театр ЧТЗ» и будет продолжаться дальше.
46C1EB92-7232-4761-AF55-CD88872D7A70.jpg © paslen.iMGSRC.RU
6781229F-A087-4D29-BADC-7FA5E4D64C23.jpg © paslen.iMGSRC.RU
Горький, перенимающий элементы чеховской поэтики, разомкнутой вовне и символизирующей все, с помощью отсутствующих объяснений, повышенной суггестией (расшифровке и объяснению подлежит вообще все, что есть, вплоть до мухи, летающей в зале или запахов индустриальной окраины), мирволит такому подходу, а Праудин еще и перемонтировал пьесу в сторону окончательно «открытого произведения»…
Только это (никто ведь не знает содержания горьковских пьес и чем здесь сердце успокоится не сведущи даже самые отчаянные интеллектуалы) и позволяет выпрямить впечатление от ненатуральных голосов, коими актеры начинают спектакль - Сергея Алешко, выходящего здесь в роли дачного сторожа Пустобайки, я помню еще с времен своей работы в труппе. Из тех далеких сезонов в «Дачниках» задействованы всего двое сторожилов - Алешко и Михаил Гребень, играющий заикающегося доктора Дудакова.
Все остальные актеры влились в театр уже после моего отъезда и это делает спектакль крайне разнообразным: я-то привык, что НЮ причесывает исполнителей под одну гребенку. Все они, так или иначе, прошедшие его школу (Орлов руководил еще и актерскими курсами в колледже культуры, выпуск за выпуском отбирая в свой театр самых лучших студентов, из-за чего творческий коллектив Театра Драмы всегда (?) был насыщен задорным молодым кислородом), рано или поздно, приходили к этакой средне-арифметической задумчивости на котурнах, тогда как нынешние «Дачники» составлены из разных манер и актерских стилей.
Это бодрит как-то отдельно, словно бы раздвигая границы сцены, где, в данный момент, может происходить вообще все, что угодно - в ожидании финальной мизансцены, ну, и потому что личный внутренний хронотоп перемещает зрителя всё глубже и глубже в сферы собственных переживаний, всё сильней и сильней напоминающих воспоминания…
… тем более, что в марте НЮ исполнилось сто лет и Лена позвала меня на вечер его памяти в ТЮЗе, раз уж «основная сцена» все равно разгромлена и непонятно, когда закончат ремонт, которому (см. фото) конца и края не видно. И это, опять же, настолько символично и методологически правильно, что потерпишь и «Театр ЧТЗ» с его пространственно-временным порталом в советское зазеркалье.
НЮ всю жизнь ставил пьесы Горького, прославившись «Фальшивой монетой» и закончив, незадолго до смерти, «Последними». Причем, я знал, что «Последние» будут последним его спектаклем в нашем театре, из-за чего приставал к Орлову как репей и просил переименовать постановку, исполненную, как это НЮ привык ставить Горького, в темных, что ли, гуашевых, тонах. Как бы чего не вышло…
09B91659-DC0C-42CC-A52E-00EB5BC856ED.jpg © paslen.iMGSRC.RU
IMG_3724 - копия.jpeg © paslen.iMGSRC.RU
Горький всегда и при любой власти был разрешенным и даже рекомендуемым автором, что светило дополнительными преференциями, а скученности, символизации и конфликтов у него было как у любого декадента средней полосы. НЮ методично ставил (разминал) Горького словно бы для того, чтобы внутренне заслужить право на чеховские постановки.
Когда я пришел в театр, на Малой сцене шла только его «Безотцовщина» (по «Иванову») в декорациях Таты Сельвинской, которая выстроила веранду с разноцветными ромбовидными стеклами, отсылающему к венецианскому карнавалу и комедии дель a’рте. Сценография вышла столь удачной и снайперски отчужденной, что в этих же стенах НЮ поставил «Дядю Ваню» и «Вишневый сад», а одни и те же актеры, перетекавшие из постановки в постановку (вот как Борис Петров или же моя любимица Таня Каменева) исподволь подчеркивали развитие у Чехова драматургических лейтмотивов…
…и только «Чайку» НЮ уступил Аркадию Фридриховичу Кацу (отцу Анатолия Праудина), на «большой» (основной) сцене сделавшего Нину Заречную наркоманкой…
Акварельный «Чеховский проект» стал пиком и квинтэссенцией творческого и жизненного пути Наума Юрьевича Орлова и его театра, а также моего собственного пребывания в Театре Драмы, сделавшегося осмысленным, как я теперь понимаю, именно с помощью этих камерных спектаклей, давным-давно сошедших со сцены…
Хотя есть какая-то закономерность в том, что после «Вишневого сада» были «Последние»: на закате НЮ вернулся к Горькому. То ли как к собственному талисману (репетиции прерывалась на его инсульт, после которого НЮ практически ведь восстановился, но сил, все равно уже было мало), то ли как к максимально размятому, гуашевому, материалу.
Я в тот момент уже заканчивал свой «театральный роман» и готовился спрыгнуть в режим одиночного плаванья, а театр, как большая планета, поплыл далее по собственной орбите. Через год после того, как я уволился, НЮ не стало и «цвиллинговский» театр, который знали по всему бывшему Союзу, превратился в «орловский», который не знает почти никто. Но это совсем иная сюжетная линия.
Уж не знаю, насколько осознанной отсылкой или же совершенно случайно, но в декорации Антона Сластникова, далеко на заднем фоне, существует окно, вытянутое к колосникам, и оно с ромбами. На фото его почти не видно, так как оно же в процессе действия ходит туда и сюда, выгораживая отдельный простенок для Марии Львовны (Ирина Бочкова) и влюбленного в нее Власа (Сергей Исмаилов): это ведь только у Горького действие «Дачников» происходит в доме адвоката Сергея Басова (Борис Власов), тогда как у Праудина и Сластникова на сцене выстроен целый многоступенчатый окоем (то-то в темноте позапинались), густо засаженный мебелью, вечно-зеленой травой и велотренажерами.
AAA1C4F9-F428-433E-98A7-86D8A67A6ED2.jpg © paslen.iMGSRC.RU
BD47922D-F7EC-4812-9B46-B415C30C17E8.jpg © paslen.iMGSRC.RU
Праудин, в конечном счете, берет на вооружение и «оправдывает» даже голосовую выспренность чердачинских артистов, выплавляя из нее дачную неискренность и желание персонажей произвести впечатление на псевдоинтеллигентных соседей. Раз уж совершенно неважно, что на сцене происходит в течении «основного» спектакля. Ритм первого акта задается баховским «ХТК», второго - парными выходами и любовными мизансценами всех мечущихся пар, превращая конец спектакля в практически сатирическое ревю…
…например, всем мужикам здесь прилюдно подкладывают под одежду накладные животики, на голову повязывают носовые платки и садят в ряд шезлонгов пить пиво - уже после того, как очередной персонаж разуверится в жизни и в любви, чтобы окончательно и бесповоротно обратиться в обывателя, с окончательным и бесповоротным мурлом мещанина…
И число таких стандартизированных мещан неуклонно растет. Ну, то есть, пьеса движется, постановка идет, люди переживают свои драмы, буквально и, нагляднее не бывает, перерабатываясь в серию ярких выходов, но и, одновременно, однообразную массу - и, таким образом, задирая сидящих в зрительном зале лучших (самых неравнодушных) представителей человечества. Типа, мы же вам зеркалим и это вы все такие, бездыханно бездуховные.
Но мессидж, задуманный как прямая пощёчина и лобовой ход (в смешении разных ракурсов, жанров и дискурсов возможный, если только на ограниченной временной территории, дополнительной красочкой) буксует перед великодушием публики, способной простить своему театру все, что угодно. Хотя бы и по привычке. Но кто ж вам, заброшенным потеряйкам считает, тем более, что мы, сидящие в зале, и сами точно такие же ведь потеряшки: от хорошей-то, от отлаженной, жизни в «Театр ЧТЗ» не побежишь. Да еще и на пьесу Максима Горького: в этом смысле, конечно, зеркалили да отражали. Но не так, как планировалось до того, как свет погас…
…это поначалу я задумывался над тем, как Праудин это работает (читает, прорабатывает текст) с актерами, пустившимися кто в лес, кто по дрова вне авторского надсмотра, тем более, что в прошлых его постановках главными были хлесткие метафоры на поверхности, а не тщательная проработка в глубине, как это любил НЮ в многомесячный (многовековой) застольный период ежедневных читок…
…тут эти метафоры пошли, одна за другой, ближе к концу для оформления финала, впрочем, существующего как бы автономно от финальной точки, вынесенной поверх «основного» спектакля вовне его. Эх, жаль, что из тех, кто добрался до этого места в моем тексте, никто не увидит праудинской постановки. Судя по числу преданных зрителей не в самом объемном зале южноуральской столицы, «Дачников» на периферии, не увидит вообще никто.
В этой заброшенности на край мира была своя ненатуральность происходящего. Будто бы я здесь сижу совсем понарошку. В реальном театре я вел бы себя иначе, не снимал зрителей и спектакль фронтально, прятал свои намерения. Здесь же, с одной стороны, я странно отмораживался, раз уж нельзя всерьез относиться к полупустому залу, но, с другой, проникался происходящим как домашней настойкой, уютного цвета и вкуса. Которую пробовать можно лишь в одном-единственном доме, куда ты, разумеется, вхож, но не так, чтобы часто. Причем, не по хозяйской причуде, но сам обычно не готов частить, не нуждаешься. И без того отчужден.
Кажется, капельдинеры и прочие работники такого учреждения культуры рады, что в эти стены вернулась «настоящая жизнь». Хотя бы в извращенном, гастрольном варианте. Все при деле. Бодры, оптимистично настроены. Только в весеннем, простаивающем, гардеробе зрителей ждет восемь женщин. На входе/выходе стоит рамка металлоискателя. Ее обслуживают парни в форме. На беретах у них вышита (?) буковка Z.
18986595-70B3-4222-96CF-048C4320B451.jpg © paslen.iMGSRC.RU
50552982-8C4B-427B-941D-062EEDCFB7AC.jpg © paslen.iMGSRC.RU
В «Театре ЧТЗ» до этого я был один-единственный раз, настолько далеко он всегда был от меня, причем во всех смыслах. Кажется, в начале 80-х (в своей книжке 1983 года издания, маэстро Вячеслав Зайцев не только оставил мне автограф, но и нарисовал автопортрет, однако, конкретной даты не обозначил), мама достала остро дефицитный билет на показ «Театра мод» Вячеслава Зайцева.
Ничего не помню, кроме бесконечно длинной курительной комнаты перед мужским туалетом (в нем до сих пор сквозные дырки, но не в полу, а на возвышении, куда надо еще подняться по паре крутых ступеней), облицованной кафелем. Где я, получается, школьником еще, курил «Родопи» (или «Стюардессу», что попонтовее) в полном одиночестве, когда сюда зашли высокие и длинноногие зайцевские модели - парни в куртках из плотной (видно же, что не мягкой, местной, советской) болоньи. Тоже перекурить перед шоу.
Маэстро изобразил у них на спине круглые мишени на всю спину, сложенные из тканей разного цвета в технике коллажа и печворка, дико яркие, ну, вырви глаз, однако, складчатые, из-за грубости материала. Красиво, хотя и недальновидно, как я теперь понимаю. Афганистан же в самом разгаре. Но все равно, все это ожидаемо выглядело инопланетным вторжением. Особенно на фоне белой кафельной плитки, превращавшей помещение в подобие прозекторской.
Разумеется, судя по разговорам, к которым я прислушивался с самым независимым видом, модели выходили циничными, надменными и пустыми. Буквально пары деталек хватило, чтобы разоблачить их в собственных глазах, дабы затем наблюдать их на подиуме, проложенном со сцены прямо в зал, с каким-то внутренним спокойствием, пониманием и даже, не побоюсь этого слова, сочувствием.
Допустим, что до апрельского пленума 1984 года оставались считанные месяцы. Конечно, интересно узнать, что с ними теперь, постаревшими, стало. Я бы прочитал такой ностальгический материал, вечность спустя, на каком-нибудь сайте. Так давно это было, когда ни о интернете, не даже о компьютерах, толком мы еще и не слышали. Ну, точно дачники Горького.
Удивительная, конечно, сегодня складка разгладилась. Вон сколько из подкладки разноцветных выпало соринок, спектакль ли меня на них подвиг? Незапланированная темнота?
Театр ведь существует здесь и сейчас, в считанные секунды испаряясь, что дым, покуда люди в гардеробе разбирают одежды, туман и морок рассеиваются навсегда. Минуя стадию воспоминаний, валятся куда-то в подкладку бессознательного, но там и живут. Пускай и в измененном сознании виде. Искусство - материя непредсказуемая. Никогда непонятно кого и куда она выведет или же приведет.
В театре последних десятилетий, особенно после наступления «цифры», уравнивающей вообще все медиумы в равноценные «виды информации», тянулась такая непруха, когда стало совершенно непонятно зачем туда ходить. Для чего. О чем «на театре» говорить, чтобы было интересно. Ведь не развлечение даже: советский театр - это тяжкий труд. Причем, для всех. Мука и боль. Мутно небо, ночь мутна. Работая в театре, я все время мучился этим кризисом, искал аргументы «за» и почти не находил их. Помню еще. Мебель мне в нашем театре нравилась. В фойе и кабинетах. Объемная, плюшевая. Болотного цвета, выцветшая. Пыльная. Стиль «честная бедность», но с претензией.
Зато когда всем в стране вновь стало плохо и даже совсем плохо, худо, трудно вновь стало понятным зачем - вот до прозрачности вешних вод стало понятным. Для публичного утешения и нахождения внутри пространства нормализации с очевидным гуманистическим подбоем, не скрывающем своей гуманитарной природы, вот для чего.
Для осознания того, что, вот же, ты - не один, в зале есть еще горсть таких же отщепенцев из разных социальных страт и сфер интересов (в том числе, и политических), не стоит село без праведников театральных резонов. Ну, и для временного, но отвлечения от мерзостей свинца.
Праудин, ставьте еще!
94044DC1-6511-45BE-8C98-7F11C3268BFD.jpg © paslen.iMGSRC.RU
6E28D66F-DF77-4562-A865-F20F2A305357.jpg © paslen.iMGSRC.RU
На смерть Наума Орлова (2003): https://paslen.livejournal.com/285682.html
Бал манекенов-1. Мемуар о родном театре (2012): https://paslen.livejournal.com/1513544.html
Бал манекенов-2. Мемуар о родном театре (2012): https://paslen.livejournal.com/1513746.html
Бал манекенов-3. Мемуар о родном театре (2012): https://paslen.livejournal.com/1516065.html
Интерьеры театра до ремонта (снимки 2012): https://paslen.livejournal.com/1298672.html
Декорация Татьяны Сельвинской к "чеховскому проекту": https://paslen.livejournal.com/1845649.html
Выставка Татьяны Сельвинской в московском Музее Пушкина на Причистенке(2012): https://paslen.livejournal.com/1391468.html
"Конец Казановы" Марины Цветаевой в Челябинском академическом театре драмы им. Наума Орлова (2014): https://paslen.livejournal.com/1797376.html