Реванш приезжих или Жара как приступ немощи
Под окнами кудахчут куры меняют бордюры и кладут плитку так активно, что хочется написать «круглосуточно»: Усиевича перекопано, парк у пруда и бывшего кинотеатра Баку закрыт по периметру стендами, его перекапывают, словно бы вновь ищут золото партии.
Сам бывший Баку наращивает хребет - каркас его растёт вверх, вширь и, покуда его строят, он кажется «ещё ничего», квази-хай-тек в действии…
Строительство и ремонты района обостряется в периоды запредельных температур, чтоб пыль давала ощущение тени, да лоснились на солнце от пота татарские спины рабочих, наводящих порядок между Ленинградским рынком и Биллой на улице Часовой - огромные участки там уже покрыли асфальтом (автостоянке - быть!), осталась малая малость с благоустройством пешеходных дорожек.
Более всего в жаре меня удивляет её ровность, ненарушаемость - вот как прямая линия кардиограммы на осциллографе в каком-нибудь незатейливом, но бесконечном сериале.
Написал это и ещё раз сунул нос в прогноз, а там вероятность грозы возникла и на цифровой карте в Яндексе сизые тучи образовались.
С дождём теперь интрига, так как ничто не предвещало…
Но не менять же написанное в угоду стихии, даже если оно написано защитой от неё же…
Пусть будет автофикшн.
Тем более, что с грозой всё ещё непонятно: попугает, попугает да пройдёт стороной, ляжет на Люберцы…
…чем пристальнее следишь - тем больше вероятность, что обманет, нанесёт дополнительной духоты, которая смешается с духотой, которая тут уже прописалась с прошлой недели и окапывается, вместе со строительными работами, в такой коктейль Молотова, что…
Жара - период неожиданных наблюдений и маленьких открытий, мгновенно забываемых (вытесняемых), как только норма восстанавливается и встаёт на место, чтобы мир вернулся к привычным очертаниям.
Встал на место, даже не щёлкнув костяшками.
Сосредоточенность на себе жар повышает, отвлечение и появление дел - уменьшает, причём заметно, словно как-то ответственный поприжал фитилёк и более не коптит.
Писать - это отвлекаться, углубляться в белый экран или в белый лист, белизной своей температурно нейтральные и экологически чистые.
В принципе, этот пост нужно бы сделать бесконечным, или писать его пока лето не закончится.
Пока дождь не начнётся.
Пока гроза не придёт.
Вдруг понял, что лучше всего перенести это непереносимое состояние зноя, загибающегося в неразличимость оттенков состояний и температур, выйдя к людям.
Впрягаясь в уличную суету, возвращающую сознание, воспарившее в сторону отчаянья, к разумным пределам - когда видишь, что остальные ходят, женщины обмахиваются веерами, мужчины еще и курят, дети ковыряют песочницу, всадники апокалипсиса рассекают пространство на великах, скутерах, самокатах и прочей механической нечисти, самооценка микросред резко осаживается.
Становится менее видимой, осязаемой.
Менее травматичной.
Казалось бы, Ленинградка вся забетонирована, заасфальтирована и экранирует так, словно бы все мы - корюшка на мангале, но нет же: во дни мучений и тягости из-за аномальных температур, проспект выглядит и ощущается (особенно если тень найти пожирнее, потолще) огромным, методично продуваемым воздуховодом.
Словно бы сумма температур делится на число людей, бегающих вокруг магазинов и метро, ощутимо уменьшая значения.
Если бы, конечно, не «табуны одичания» (поэт Вознесенский так означал автомобильные пробки), увеличивающие количество прицельных теплоударов в разы.
Москва к жаре не приучена.
Слишком уж её теплообмен нарушен.
Слишком уж корочки, асфальта и камня много, а природы мало - причём остатки природы взяты в кольцо из асфальта и камня и это не идёт микроклимату на пользу.
Уже через день всё перегревается, чтобы у каждого второго жителя или гостя повыбивало пробки.
В отличие от Урала, где жара, впрочем, как и любая погодная стихия ассоциируется с безбрежностью (точнее, с бездонностью), жара Москвы порционна и, что ли, окультурена границами других людей и социальных объектов (территории богатой и вип-благоустроенной жизни), другое дело, что даже части такой порции достаточно, дабы в ней утонуть.
Плюс река как анти-проспект, так как у реки жарче всего, почему-то.
Чердачинская жара обездвижена, точно парализована, в московской же почти всегда есть ветер.
Хотя бы и змеино-знойный, но есть, а исчезает он только если лечь.
Тот случай, когда открыл окно - и стало ещё хуже.
На тебя пахнуло лихорадкой неблагополучия как из чужого рта, а безоблачность начинает рифмоваться с безблагодатностью.
Внезапно осознал, что даже душ уже не помогает, даже прохладной воды не хочется - пьёшь и не чувствуешь, так как «комнатная температура» совпадает с «температурой тела», а то и превышает её?
Постепенное превышение температур начинается с кухни (там окна занимают большую площадь, чем в комнатах - такой, по крайней мере, эффект), материализовываться, отвоёвывая пространство у человеков, размазываемых по всяческим плоскостям (чаще всего горизонтальным, так как сопротивляться постоянно подогреваемой силе земного притяжения становится невозможным), у него появляются цвета и запахи, наступая на лицо с органами чувств переливами всевозможных оттенков.
Цвета: кирпичный (сугубо толчёный кирпич), песчаный, цвет слепых бельм, вывернутых наизнанку (немного матового, бледно-стертого перламутра и оттенков пыльного, царапанного стекла), серо-серого, точнее, грязного, замытого линолеума…
Запахи: пыли, любой еды, мусорных пакетов и баков, пота, ног, картона, гипсокартона, грязных облаков, испечённых подоконников, выцветших дезодорантов, травы, перерождающейся в сухой бамбук...
Главное оно и есть главное - от жары невозможно никуда деться, её можно только откорректировать, сделать вид, что укротил и тебе, разумеется, лучше тем у кого нет кондея…
…но кондей - не панацея, а компромисс, лишний раз подчёркивающий порционность московской жизни (малометражность её, антропологическую мелкотравчатость, стертость да ограниченность), а также извращённость ситуации, превращающейся в болезнь, когда температура словно бы не везде, но внутри, изнутри, например, перегретого черепа, как и, одновременно, снаружи, точно воздух вокруг - продолжение неотвратимой телесной немощи, такой же безучастной, как преждевременная старость.
Жара и есть приступ старости - несовпадения с привычным собой, которого ещё помнишь в совершенно иной кондиции.
Единственным измерительным прибором становится прогноз погоды, показывающий медленное приближение границы, позволяющее не впасть в онтологическую панику и не сойти с ума, ведь ум кипит, мало ему сведений о цифрах ковида, придурей политрежима и тотального экономического неблагополучия, когда все живут плохо, просто это плохо проявляется у всех по-разному.
Под окна нагнали дополнительное число тяжеловесной техники для укладки плит, она урчит сытым монстром и производит количества шума, вместо того, чтоб притягивать грозу со стороны Раменок, они её отталкивают, словно бы нарочно ворожат о засухе и застое.
Так и существуем внутри ворчливых противоречий, обычно уравновешивающих друг друга, покуда не прорвётся там, где тоньше всего было - на территории экологического неблагополучия.
Сегодня не будет грозы.
Можно в ГМИИ поехать без зонта.
Попробуем охладиться со скорой помощью искусства.
Сам бывший Баку наращивает хребет - каркас его растёт вверх, вширь и, покуда его строят, он кажется «ещё ничего», квази-хай-тек в действии…
Строительство и ремонты района обостряется в периоды запредельных температур, чтоб пыль давала ощущение тени, да лоснились на солнце от пота татарские спины рабочих, наводящих порядок между Ленинградским рынком и Биллой на улице Часовой - огромные участки там уже покрыли асфальтом (автостоянке - быть!), осталась малая малость с благоустройством пешеходных дорожек.
Более всего в жаре меня удивляет её ровность, ненарушаемость - вот как прямая линия кардиограммы на осциллографе в каком-нибудь незатейливом, но бесконечном сериале.
Написал это и ещё раз сунул нос в прогноз, а там вероятность грозы возникла и на цифровой карте в Яндексе сизые тучи образовались.
С дождём теперь интрига, так как ничто не предвещало…
Но не менять же написанное в угоду стихии, даже если оно написано защитой от неё же…
Пусть будет автофикшн.
Тем более, что с грозой всё ещё непонятно: попугает, попугает да пройдёт стороной, ляжет на Люберцы…
…чем пристальнее следишь - тем больше вероятность, что обманет, нанесёт дополнительной духоты, которая смешается с духотой, которая тут уже прописалась с прошлой недели и окапывается, вместе со строительными работами, в такой коктейль Молотова, что…
Жара - период неожиданных наблюдений и маленьких открытий, мгновенно забываемых (вытесняемых), как только норма восстанавливается и встаёт на место, чтобы мир вернулся к привычным очертаниям.
Встал на место, даже не щёлкнув костяшками.
Сосредоточенность на себе жар повышает, отвлечение и появление дел - уменьшает, причём заметно, словно как-то ответственный поприжал фитилёк и более не коптит.
Писать - это отвлекаться, углубляться в белый экран или в белый лист, белизной своей температурно нейтральные и экологически чистые.
В принципе, этот пост нужно бы сделать бесконечным, или писать его пока лето не закончится.
Пока дождь не начнётся.
Пока гроза не придёт.
Вдруг понял, что лучше всего перенести это непереносимое состояние зноя, загибающегося в неразличимость оттенков состояний и температур, выйдя к людям.
Впрягаясь в уличную суету, возвращающую сознание, воспарившее в сторону отчаянья, к разумным пределам - когда видишь, что остальные ходят, женщины обмахиваются веерами, мужчины еще и курят, дети ковыряют песочницу, всадники апокалипсиса рассекают пространство на великах, скутерах, самокатах и прочей механической нечисти, самооценка микросред резко осаживается.
Становится менее видимой, осязаемой.
Менее травматичной.
Казалось бы, Ленинградка вся забетонирована, заасфальтирована и экранирует так, словно бы все мы - корюшка на мангале, но нет же: во дни мучений и тягости из-за аномальных температур, проспект выглядит и ощущается (особенно если тень найти пожирнее, потолще) огромным, методично продуваемым воздуховодом.
Словно бы сумма температур делится на число людей, бегающих вокруг магазинов и метро, ощутимо уменьшая значения.
Если бы, конечно, не «табуны одичания» (поэт Вознесенский так означал автомобильные пробки), увеличивающие количество прицельных теплоударов в разы.
Москва к жаре не приучена.
Слишком уж её теплообмен нарушен.
Слишком уж корочки, асфальта и камня много, а природы мало - причём остатки природы взяты в кольцо из асфальта и камня и это не идёт микроклимату на пользу.
Уже через день всё перегревается, чтобы у каждого второго жителя или гостя повыбивало пробки.
В отличие от Урала, где жара, впрочем, как и любая погодная стихия ассоциируется с безбрежностью (точнее, с бездонностью), жара Москвы порционна и, что ли, окультурена границами других людей и социальных объектов (территории богатой и вип-благоустроенной жизни), другое дело, что даже части такой порции достаточно, дабы в ней утонуть.
Плюс река как анти-проспект, так как у реки жарче всего, почему-то.
Чердачинская жара обездвижена, точно парализована, в московской же почти всегда есть ветер.
Хотя бы и змеино-знойный, но есть, а исчезает он только если лечь.
Тот случай, когда открыл окно - и стало ещё хуже.
На тебя пахнуло лихорадкой неблагополучия как из чужого рта, а безоблачность начинает рифмоваться с безблагодатностью.
Внезапно осознал, что даже душ уже не помогает, даже прохладной воды не хочется - пьёшь и не чувствуешь, так как «комнатная температура» совпадает с «температурой тела», а то и превышает её?
Постепенное превышение температур начинается с кухни (там окна занимают большую площадь, чем в комнатах - такой, по крайней мере, эффект), материализовываться, отвоёвывая пространство у человеков, размазываемых по всяческим плоскостям (чаще всего горизонтальным, так как сопротивляться постоянно подогреваемой силе земного притяжения становится невозможным), у него появляются цвета и запахи, наступая на лицо с органами чувств переливами всевозможных оттенков.
Цвета: кирпичный (сугубо толчёный кирпич), песчаный, цвет слепых бельм, вывернутых наизнанку (немного матового, бледно-стертого перламутра и оттенков пыльного, царапанного стекла), серо-серого, точнее, грязного, замытого линолеума…
Запахи: пыли, любой еды, мусорных пакетов и баков, пота, ног, картона, гипсокартона, грязных облаков, испечённых подоконников, выцветших дезодорантов, травы, перерождающейся в сухой бамбук...
Главное оно и есть главное - от жары невозможно никуда деться, её можно только откорректировать, сделать вид, что укротил и тебе, разумеется, лучше тем у кого нет кондея…
…но кондей - не панацея, а компромисс, лишний раз подчёркивающий порционность московской жизни (малометражность её, антропологическую мелкотравчатость, стертость да ограниченность), а также извращённость ситуации, превращающейся в болезнь, когда температура словно бы не везде, но внутри, изнутри, например, перегретого черепа, как и, одновременно, снаружи, точно воздух вокруг - продолжение неотвратимой телесной немощи, такой же безучастной, как преждевременная старость.
Жара и есть приступ старости - несовпадения с привычным собой, которого ещё помнишь в совершенно иной кондиции.
Единственным измерительным прибором становится прогноз погоды, показывающий медленное приближение границы, позволяющее не впасть в онтологическую панику и не сойти с ума, ведь ум кипит, мало ему сведений о цифрах ковида, придурей политрежима и тотального экономического неблагополучия, когда все живут плохо, просто это плохо проявляется у всех по-разному.
Под окна нагнали дополнительное число тяжеловесной техники для укладки плит, она урчит сытым монстром и производит количества шума, вместо того, чтоб притягивать грозу со стороны Раменок, они её отталкивают, словно бы нарочно ворожат о засухе и застое.
Так и существуем внутри ворчливых противоречий, обычно уравновешивающих друг друга, покуда не прорвётся там, где тоньше всего было - на территории экологического неблагополучия.
Сегодня не будет грозы.
Можно в ГМИИ поехать без зонта.
Попробуем охладиться со скорой помощью искусства.