"Путешествие души" Билла Виолы в главном здании Пушкинского музея

May 27, 2021 18:40

После смерти Ирины Антоновой, Музей изобразительных искусств должен обязательно обзавестись ночными призраками, которым темнота - идеальная среда обитания; чем непролазней мгла - тем им лучше.

Из-за пандемии и всяческих ограничений (на входе мне пришлось показывать электронный билет шесть раз, потом распечатывать его по номеру заказа, так как местный вай-фай требовал скинуть код, чтобы войти в почту и не давал открыть в телефоне браузер, перекрывая его - для музея, ставящего себе задачу быть friendly это зашквар, но еще больший испанский стыд - мои взаимоотношения с пресс-службой Пушкинского, которая просто (!) не может включить меня в список рассылки (!!) вот уже более пяти (!!!) лет, после не одной пары десятков (!!!!) моих удивлённых писем, - видимо, от того, что моя фамилия не Лошак) ГМИИ легко уподобить готическому замку на горе внутри английского парка, заросшего мистической сиренью; в котором живут, в основном, приведения, а уже потом всё остальное…

На моей памяти никогда ещё Пушкинский музей не был таким гордым и подозрительным замкнутым и недоступным, никогда он не отмораживался до такой степени расчеловечивания собственных целей, которым, кажется, лишь на руку все эти сложности с приобретением электронных билетов, ради которых я скачал на телефон музейное приложение, а оно чудовищно неповоротливое и повторяет собой сайт, заточенный под обычный браузер.

Словно бы эти сеансы, расписывающие рабочий день музея на двухчасовые слоты, говорят посетителям: вы нам не нужны, вы нам мешаете, так и быть, вы можете здесь поприсутствовать, но, чур, не на долго, пожалуйста, видите, какие мы избыточно вежливые и терпеливые. Оцените нас по праву, поставьте лайк, подпишитесь на колокольчик, только идите куда-нибудь подальше, пока мы будем просить (на самом деле, требовать) предъявлять билеты на каждом углу, и не из-за врождённого жлобства, а потому что рачительные хозяева. А ещё у нас Венецианская биеннале на носу.

В прекрасном романе Кадзуо Исигуро «Остаток дня» дворецкий оказывался в разы благороднее и воспитаннее хозяев, ему не надо было прикидываться кем-то иным, кем он не являлся: как не относись к покойной Антоновой (я почти всегда относился к ней без особой симпатии и нынешний музей имеет именно тот порядок и конфигурацию, которую она десятилетиями отстраивала по себе - в наследство мы получили уже не Цветаевский, а именно что Антоновский музей - вот, примерно, как Белоруссия, которая является сейчас не республиканской, но Лукашенковской) но она не скрывала рафинированного элитаризма как главнейшей цели своего руководства.

Музеи хранят не только сокровища, но и слепки своих родовых травм и это гораздо важнее их универсальности и даже обширности коллекций, так как людей, в основном, ухватывают не привозные вещи или же наборы из постоянной коллекции, но бессознательный гений места, формирующийся из кармы предшественников и душевного настроя посетителей.






Пара десятков видео Билла Виолы, нуждающихся в максимально концентрированном затемнении и, не только поэтому, носит характер манифеста нового руководства (Антонова допускала на территорию музея платья от кутюр и мотоциклы, но не саму воплощенную пустоту цифрового порядка, перевозимого в файлах, это было выше уровня её толерантности) почти целиком связана с мотивом преодоления водной глади…

…из воды выныривают или же под водой находятся, из-за неё выходят как из-за шторы, превращаясь из одномерного, одноцветного фигуративного изображения в полноцветное существо, одетое в яркие одежды, исполненные многочисленных деталей.

Их, эти детали одежды и лиц, возможно разглядеть в мельчайших подробностях, поскольку Виола - это же, в первую очередь, тот, кто максимально замедляет хронотоп взаимодействия с искусством.

И ведь действительно ролики на выставке длятся минут по десять (не все экспликации содержат указание времени), что в разы больше обычного контакта с экспонатом, для которого и полторы минуты - почти вечность.

Сколько раз замечал в итальянских церквях, когда бросишь евро и включишь свет возле очередного Веронезе или даже Беллини, что круг, сделанный глазом в поисках эйдической основы композиции, от силы занимает половину минуты, а дальше новизна резко садит голос, чтобы начинать кружить бессистемно, надоедать.

Спасает второй круг осмотра (обычно более жидкий и рассеянный), занимающий ещё меньше времени, чем первый, так как человека (меня) успевает накрыть скука поставленной, отработанной галочки.

Из-за чего взгляд зрительского терпения затухает задолго до того, как лампочка отключится и картина погрузится в тень.

Мы ленивы и торопливы, сыты и даже перекормлены образами, экономика наших потребностей растёт вширь, а не вглубь и как только «новое» становится «старым» (устаревание это мгновенно), узнаваемым и знакомым, взгляд утрачивает прелесть свежести и тухнет, вместе с лампочкой.

Можно, конечно, заставить себя вглядываться в детали авторского мессиджа - то, что доносится за зрителя с таким тщанием и усердием, однако без дополнительного усилия этого не достичь: всегда нужен кто-то со стороны, кто прочтёт лекцию и заострит разглядывание, ведь объяснения занимают какое-то время, его-то и можно разделить с разглядыванием полей, раз уж самих посетителей хватает только на самую «суть». На эйдическую схему.

Нас хватает лишь на сам эйдос, лишённый чувственного удовольствия: как и все прочие плоды и результаты человеческой деятельности (я понял это изменение восприятия на примере симфонической музыки) «осязательная ценность» превратилась ещё в один вид информации, отформатированной в духе цифровых технологий.

Ещё одним видом файлов с дополнительным расширением.

Виола знает про все эти темпоральные секреты современного смотрения и, синтезируя длительность смотрения своих картин (правда, на этот раз в диахронии, а не в синхронии) нагружает их ещё и развертывающимся сюжетом движения.

Обычно такое нарративное движение осуществляет сам посетитель, а Виола позволяет эту одновременность растянуть на минуты, кажущиеся часами, так как за длительность прохождения моделей сквозь воду (на этикетках написаны их имена, как если это важно и нам тоже) можно подумать об очень и очень многом.

Виола замедляет хронотоп не столько для того, чтобы перенастроить восприятие современного человека, привыкшего хапать впечатления в количествах, невозможных для здорового переваривания и осмысления, сколько чтобы показать: зрение - это мышление.

Потягивание, как на цыпочках, и подтягивание медитации - возможность сделать, во время сеанса знакомства, пару мыслительных кругов, не сразу добирающихся до основного мессиджа про жизнь, смерть и вечные круги возвращения.

Осязательная ценность работ Виолы, многократно копировавшего классические картины, точнее, переносившего их на «язык видео», постоянно использующего элементы традиционной иконографии (так первой работой Виолы, заехавшей в Москву и показанной в рамках одной из первых местных Биеннале, было видео по мотивам движений и композиции «Встречи Марии и Елизаветы» Понтормо, за оригиналом которой я отправился однажды в Карминьяно и не прогадал) зиждется на архетипических визуальных решениях, которые показывают как бы одно, но, при этом, имеют ввиду совершенно другое, поскольку «выразительные жесты» способны повторять и бытовые мизансцены.

Более того, они, скорее всего, из сермяжных движений и вышли…

Купание в бассейне (серия «Водные портреты»), разбивающее плавающие фигуры на искажённые тела с набором самодостаточных цветовых пятен, красивых без привязки к «носителям» и к «фабуле», ну или же прохождение сквозь гладь водной стихии (так машины проходят сквозь водный напор типичной автомойки) де факто говорят о «простом» существовании фигур в условном пространстве, но замедленные и плавные движения их позволяют извлечь из собственного архива схожие аллегорические схемы, превращающие модели в символы и знаки.

В эмблематические изображения души, покидающей тело (главное видео в Белом зале из проекта «Тристан» иллюстрирует этот процесс с помощью съёмки, запущенной противоходом, когда модель поднимается вверх, вслед за водными потоками, идущими снизу вверх, «на небо») или же данной человеку при сотворении, как в цикле «Трансфигурации» - потому что жизнь это миг полноцветного и полноценного существования, которому предшествует непроартикулированное небытие.

И которое почти сразу сменяется возвращением в эту же самую вечную немоту, из которой фигуры проявляются всего-то на несколько секунд.

И тогда, если иметь ввиду логику человеческого существования, вдруг начинает казаться, что видео Виолы не такие уж и длинные, но, ровно наоборот, короткие до отчаянья, до выдоха и немого крика, ведь хочется же побыть, пожить, подышать на поверхности существования чуток побольше.

Кажется, это противоречие между реальной длительностью видео, замедленным характером его изображений и подлинными, самыми глубинными желаниями человека, закладываются в основу восприятия, раздираемого крайностями.

Но полюса эти нужно сначала выявить и закрепить в голове, а для этого нужно дополнительное время - не такое, как при осмотре картин или даже фресок, которые мы ведём за собой, а не которые нас ведут.

В том-то и дело, что современный зритель предельно избалован визуальным избытком и искушён, даже если и не искушался намеренно, но вынужденно потреблял и продолжает 7/24 потреблять ненужный визуальный шум.

До глубинного разумения нужно ещё добраться.
Не мытьём, так катаньем, не чучелком, так тушкой.

Виола конструирует аттракционы восприятия, позволяющие за короткий срок пережить сразу несколько стадий вживания в картину, большая часть из которых, на холостом ходу, окажется полой, тогда как, сугубо механистически, количеством, перешедшим в католичество качество, он позволит зрителю стать на какие-то моменты мгновения подлинным; собой.

Процесс этот напоминает мне феноменологическую философию, устройство интенциальности, каким я его понимаю, тем более, что мои трактовки не про «содержание» (оно у каждого зрителя разное), но про «структуру формы», конструирующей определенный вид переживания, схожий по посылу с трансцендентальной редукцией, как раз, именно из-за «архитектурных особенностей».

Эта феноменология, то есть, прорыв к сути, обостряет понимание и того, что вокруг, раз уж нынешние видео устроены как сеанс эйдической связи.

Называть выставку «Путешествие души» в траурный год, когда душа Ирины Антоновой всё ещё с нами, означает обращать смысл проекта на понимание самого музея.

На мета-институализированную рефлексию, тем более, что темнота экспозиции играет роль необычного обстоятельства, пунктума, связывающего видео Виолы с похоронным обрядом, совсем недавно проходившем как раз в Белом зале.

Вот почему, в первую очередь, жертвой зрительской интенциональности становится сам Пушкинский, играющий на разнице между идеальностью атмосферных произведений искусства и невозможностью создать friendly атмосферу для их адекватного восприятия: зритель, приходящий вкусить горячей, ещё не оформившейся современности, ещё не застывшей в недвижимых формах, что, собственно, и является важнейшим свойством видеоискусства как актуального медиума, не выпадает, таким образом, из хамского пространства курвы-Москвы, но оказывается в самом что ни на есть его средостенье.

В точке, где Мария встречается с Елизаветой.





Впрочем, лучшее (самое разнообразное, что ли) видео Билла Виолы, которое сейчас показывают в Москве - часть проекта о русско-немецком романтизме, который идёт в «Новой Третьяковке».
Им, собственно, «Мечты о свободе» заканчиваются - то есть это самый дальний левый угол, где у самой последней стены сооружена кабинка с видео Виолы минут на десять про группу людей, сбиваемых напором воды в единое, многоголовое тело.
И здесь, в отличие от файлов, показываемых в ГМИИ, масса действия и переходов из одного агрегатного состояния (были люди сухие и спокойные, стали мокрые и сбитые струёй, лежащие на полу) в другое. Настоятельно рекомендую.

К выставке сделали отдельный сайт: https://billviola.pushkinmuseum.art/

выставки, ГМИИ

Previous post Next post
Up