Пассажиры этого года с масками и без. Коллекция чердачинских лиц (1)
Нынешняя неопределенность и есть самое ценное, что могут дать пандемия и режимы самоизоляции, вынужденно ее сопровождающие.
То, что создаёт неудобство в быту, оборачивается дополнительным изощрением интеллекта, инвестицией в развитие, которая обязательно принесет пользу, просто не сразу, а когда все закончится.
Я уже писал ровно месяц назад, что при чтении романов и книг больших, самодостаточных объемов, самыми продуктивными, как известно, оказываются первые страницы (в лучшем случае, пара первых десятков книжных разворотов) - ровно до того момента, когда читательский опыт не определит жанровое и дискурсивное место новинки, водрузив ее на одну из множества умозрительных полок, далее продолжая воспринимать чужой текст «как по писаному».
Любое усилие (бросить курить, выучить английский, накачать мускулы), трудоемкое поначалу, оборачивается сторицей дополнительных, расширительных возможностей - ничто на земле не проходит бесследно - в том числе и априори «хорошее», положительное (по знаку) вложение времени и сил.
Мир не будет прежним, поскольку, во-первых, поменялись мы сами, во-вторых, изменилось наше положение в мире, экзистенциальная геолокация, переставшая отслеживать различия территорий - все они теперь одинаково недоступны.
Не от того, что границы на замке, просто столько брезгливости и стилистических несоответствий вынести невозможно; ударная ж, практически, доза.
Причем только вот притерпишься, вроде бы, к зашкаливающему уровню «общественной пошлости», как он оказывается ещё одной обычной ступенькой в никуда и важно примериваться к новым высотам.
Хотя, с другой-то стороны, подлый инстинкт самосохранения продолжает нашептывать, что подлинного горя мы не знали и не знаем, вот и бесимся.
Видел новостной репортаж о том, как иранские женщины, с привычно закрытыми лицами («одни глаза») протестовали против казни Навида Афкари.
Не сразу осознал, что к обычной парандже у протестанток добавились гигиенические маски, окутывая и окукливая лица теперь уже со всех сторон.
Вместо подъёма (интеллектуального, эмоционального, жизнестроительного) осень, начавшаяся, впрочем, позже обычного (чем хуже ведут себя люди и государства, тем смиренней и изысканней погода) принесла ощущение упадка.
Словно бы упал лицом вниз, в самую грязь, и уже не можно подняться.
Помоги, природа, задыхаюсь. «Земля была влажная; поднявшись на откос, миледи поскользнулась и упала на колени. Суеверная мысль поразила ее; она решила, что небо отказывает ей в помощи, и застыла в том положении, в каком была, склонив голову и сложив руки…» (XXXVI, 597)
От масок никуда не деться, хотя смириться с ними сложно.
Особенно после окриков со стороны, например, в транспорте или в учреждениях.
Ведь я сам - сознательный член общества и не враг своему здоровью, способный самостоятельно рассчитывать границы «социальной дистанции».
Однако, если от культпоходов в театр или на вернисаж можно легко (окей, не легко) отказаться, продуктовых магазинов ведь всё равно не минуешь.
Спазматический, рефлекторный выдох - «а вам что, не нужны мои деньги? Ежедневную выручку делаете без проблем?» - выдохся еще летом, когда пандемические ограничения еще не утратили срока первой годности.
Теперь даже до самых тупых и упрямых (до меня), наконец, дошло, что нацепить кусок ткани на нос, параллельно вжимая на автомате шею в плечи, меньшее зло, позволяющее экономить усилия - они теперь, эти жалкие остатки сил, сегодня самое важное.
Стежки-дорожки, по которым все мы гуляли своими привычными маршрутами социальной активности, позарастали даже для самых темпераментных и любознательных: невозможно искусственно поддерживать интерес к искусству, если к восприятию прекрасного постоянно примешивается зола и пепел чужеродных элементов - челябинцы давно знают, как фабричные выбросы меняют типологию и ощущение пространства, хотя, казалось бы, отходы промышленного производства вываливают в воздух ведь, а не под ноги.
Но когда невозможно открыть форточку в пик июльского зноя или лишний раз пройтись до детского сада с кустами сирени, кипящими из-за угла, что-то неуловимо меняется в самом строе повседневности, становящейся, с одной стороны, осторожной, с другой, торопливой, с третьей, равнодушно-линялой, поскольку рыпайся или не рыпайся, дергайся или нервничай, то травить же не перестанут…
Хочешь спастись от выбросов, иди в лес, а ещё лучше уезжай куда подальше - в другие, чуть менее техногенные, города, впрочем, точно также не обещающие экологии и здоровья.
Штука в том, что от COVID-19 не уедешь, не сбежишь, от него можно только укрыться - сокрыться за закрытой дверью в кругу одиночества или же проверенных членов семьи, которым безусловно доверяешь, несмотря на все их сторонние контакты (без них нет денег на пропитание и оплату счетов), потому что нужно же, ну, хоть кому-нибудь доверять!
Иногда просто невозможно сдержаться и не огрызнуться, поскольку такая трансакция проникает под маску, на время ставшую второй кожей.
Сотрудники магазина делают посетителям замечание из страха, но их страх (нагоняя и выгоняя) менее сущностный и фундаментальный, чем страх заражения и поражения.
В этот момент они, таким образом, почти полностью отказываются от своей человеческой (уязвимой, тварной) сущности, предпочитая бояться функциональным страхом взаимозаменяемой детальки.
Вот и встретились два одичалых одиночества, завели разговор.
- Оденьте маску.
- Пожалуйста, говорите по-русски.
- Я вам чистым русским языком говорю: оденьте маску.
- Если по-русски то не «оденьте», но «наденьте».
- Да мне все равно, «наденьте» или «оденьте», вас просто на кассе без маски не обслужат.
- Значит, вам не нужны мои деньги. А мне все равно, сейчас дорогу перейду и в другом магазине затарюсь. Мне сегодня много чего купить надо. Выбрался, блядь, все продуктовые карточки отоваривать.
Им не сойтись никогда?
Или, как в ФБ, написал Сергей Медведев, маска - предмет консенсуса и нового общественного договора?
Медведев описывал ситуацию, когда в Театре на Таганке к зрительнице из первого ряда, вызвали полицию и росгвардейцев из-за отказа надеть маску.
То, что росгвардию театральная публика (эстеты и одухотворенные интеллектуалы, много чего о себе думающие) встретили аплодисментами, автор с горькой усмешкой называет «историческим моментом».
Я тоже перепостил из «Коммерсанта» сообщение об этом вопиющем случае с большими, непрогнозируемыми последствиями и, разумеется, под постом тут же возникла дискуссия, а несколько человек (такое здесь произошло впервые, ведь обычно я принципиально не сею смуту и негативные эмоции) отписались от моих обновлений.
Большинство спорившись с моим решением бойкотировать Таганку покуда на ней директорствует Ирина Апексимова, вызвавшая подмогу из органов, не заметили участия росгвардейцев в водворении санэпидемиологического порядка.
Где полиция, а где логика карантина и почему они теперь увязаны в один узел?
Потому что государство наше становится всё более полицейским каждый день, не зная исключений?
То, что параллельно в Карелии судят Юрия Дмитриева за педофилию, которую легче легкого недоказуемо впаять кому угодно, нынешних театралов не убеждает - проводить аналогий театральные зрители, видимо, не умеют и не зря драматург Наталья Скороход мне говорила однажды, что драмтеатр как раз и предназначен, прежде всего, для людей с интеллектуальным кошельком ниже среднего (интеллектуалы же ходят в оперу и на симфонические концерты, через паузу добавила Скороход чуть в сторону, так как сама последовательно работает именно для драмтеатра, а говорили мы с ней в чердачинском ТЮЗе, что добавляло моменту особой пикантности), все так…
…все так, поскольку театральный люд (деятели культуры) тоже отметились в этой дискуссии, на всю насосную завертку катушку включив лампу накаливания здравого смысла - единственного, что нам остается в ситуации тотального давления на психику со всех сторон, от которого, как теперь выясняется, невозможно спастись даже на театре.
Большинство друзей тогда («…когда моих товарищей корят, я понимаю слов закономерность…») приняли сторону зрителей, аплодировавших сатрапам на зарплате, ковид-дисседентку заклеймили эгоисткой и истеричкой, голос одинокого человека затерялся в улюлюканье и шуме одичалой правоты, но мало кто захотел врубиться, что речь в исходном посте шла не о пандемидийных нравах, но о зоне постоянно расширяющегося насилия, которое уже мало что (да почти ничего) сдерживает.
И здесь, как в большинстве разговоров о COVID-19 рема и тема будто бы меняются местами, как если пандемия нужна только лишь для того, чтобы лишний раз подсветить узкие и проблемные места нашего общественного существования.
Понятно же, что люди, отправившиеся на Таганку, «сами виноваты»: в жлобском месте и нравы окажутся жлобскими, алло, прачечная, правильным-то людям следует в правильные места ходить…
…между тем, пандемия в том и сильна, что лишает последних иллюзий: правильных мест не осталось на свете.
Бежать больше некуда, теперь можно только отказываться от привычных мелочей и фантомных привязок.
Уйти в полный отказ означает сегодня не «новое монашество», но подлинно «актуальное здравомыслие».
Маска - подвид современной унисекс-паранджи, заставляет фиксироваться на собственном дыхании, его частоте и чистоте, запахах рта и зубов (стали ли вы в этом году чаще пользоваться зубной пастой и эликсиром для полоскания, сублимируя страх заражения в надрыв гигиенических процедур, словно бы обнуляющих - о, еще одно слово-новинка високосного года - возможность заражения), выхлопа из гортани и КЖТ, словно бы оставляя человека в одиночестве самостояния, в «наедине со всеми».
А у меня еще под маской и очки запотевают, словно не хочешь никого видеть в пузыре своего социала, идешь наощупь, в ореоле собственного запаха и имманентного тепла.
Возгонка самоощущения особенно заметна на уральском морозе - поздней осенью, в ожиданье зимы, стало понятно, что маска способна согревать теплом, исподволь накопленным в «наморднике».
«Первая волна» ведь, между прочим, эти ощущений не сформировала, так как дисциплинарный строй, как и самоощущение, были наплевательски иными: тьма начала сгущаться в конце августа, когда тепло, отливом, начало отползать с временно облагодетельствованных территорий куда-то вбок.
Тьма сгущается и загустевает, твердеет и становится плотной, физически ощутимой.
И это уже не театр для себя и других, но «группа продлённого дня», окончательно отбившаяся от рук и заплутавшая в трех деревьях, растущих совсем, вроде бы, недалеко от нашего общего дома.
