АМЗ. Пасха напополам со снегом и дождём
Весь день идёт снег, забелил всю грязь.
Пробовал чистить - мокрый он и тяжёлый. Рыхлый как каша - начинался дождём при плюсе: погоди постепенно осипала, подкручивала градус на около нуля.
Вчера под вечер появились мухи, вышедшие из анабиоза с механическим гудением мелкоскопической ювелирки, которую Левша подковал.
А день был бархатистый, золотистый, с поджаристой корочкой - тосканский совершенно свет, совмещающий в одной тени сразу несколько состояний от марианской прозрачности до сиенской плотности Симоне Мартини, когда нет глубины, одно червлёное (?) золото.
Такой свет убивает микробов и умиротворяет сетчатку. Тем более, если смотреть на облака, а не под ноги.
Но смотреть надо, чтоб не погибнуть в непосредственной близости от дома.
Грязь непролазная; возвращался из магазина и не смог пройти с тылов Печерской, такой там густой образовался замес, пополам с готическими розами ("секретиками"), вмонтированными в уличную просеку.
Решил обойти грязевой затык по параллельной Столбовой (к тому же, она шире, хотя у неё наклон более крутой), но там ещё хуже, грязнее.
Пришлось пойти в дальний обход и тут увидел возле школы для дураков лужу размером с футбольное поле, точнее, на всю спортивную площадку по соседству с хоккейной коробкой, залип на отражения зимних шин, используемых в качестве прыгалок - летом помогал Даньке перепрыгивать с одной шины на другую, а теперь, из-за воды, они уже не половинчатые, врытые в землю, но вновь, на пару дней, круглые.
Хотя если снег не прекратится (вроде, должен, завтра плюс обещали)всё ж раскиснет до последней стадии первородства - когда земля только-только отделена от неба, но пока не до конца ещё, вот стихии и путаются в показаниях - самое оно для пограничного мартапреля, когда дух бесприютности бесприютно витает над пустой и голой почвой.
Давно замечено - подобно первой половине дня, первое полугодие идёт по пути расширения своих единиц измерения, когда каждая последующая неделя кажется длиннее предыдущей.
Тоже самое происходит и с шестью месяцами, где, из-за праздников, январь кажется совсем коротким, приплюснутым каким-то; февраль - растянутой резиной из-за ветров своих сказочных да светового дня, похожего на упражнение для беглости пальцев.
В марте, несмотря на то, что день увеличивается практически до белых ночей, усталость и ожидание изменений, делают его едва ли не самым длинным месяцем года, когда уже забываешь, что у него должен быть конец, тем более, что апрель подхватывает март примерно на одной и той же ноте - вот как в хоре хористы продолжают друг друга, когда на выдохе заканчивается дыхание.
С маем тоже всё понятно - он глубок и подвижен (гибок) как омут, подписывающийся от всех поднакопившихся ожиданий - очень уж хочется наесться вдоволь тепла, света, заполненности пространства свежестью, переходящей в пылевые бури и обратно.
Так и июнь нагревается постепенно - с полутонами и оттенками, составляющими эффекты дополнительного объёма, расширительной глубины.
Насколько я (мы все) люблю Рождество, настолько опасаюсь Пасхи.
Думаю, многим знакомо это чувство опасности, оттаивающей вместе с сугробами.
Один мой приятель сформулировал это интуитивно как "не все из нас доживут до весны", точно Пасха - это рассвет нового дня, в том смысле, что настали святки - время тревожное на солнечном подъёме есть часы обнуления, примерно с половины пятого и до шести, когда сами знаете как возрастает опасность сердечно-сосудистых.
Некоторые отчаянные, пытаясь обмануть судьбу, стараются в это время не спать, но судьбу не обманешь и рассвет всё равно наступает, вместе с зоной риска, неважно, спишь ты или нет.
Пасха и есть такая вот зона риска, до наступления которой напряжение копится и никуда не уходит, в Фейсбук невозможно зайти без очередных уведомлений о чьём-то уходе, уходах, смертях.
Входишь в ФБ как в холодную воду, мысленно сжавшись, внутренне зажмурившись, готовый к отрицанию любой отрицательности.
И всё равно не бываешь готов к тому, что тебе наплюют.
Я никогда не пишу при первом толчке желания писать, обязательно жду второго, считаю до ста десяти.
За это время Любая, даже самая отсталая соображалка способна добраться до сердцевины желания и подсказать, что от токсичного желания ("идите сюда, здесь говно"), всё-таки, лучше воздержаться - на улице и без меня не пройти, не проехать без тягача и катка, разглаживающего у дороги пост-зимние морщины.
Пасха запускает механизм травы, а, главное, будто бы приостанавливает массовый мор в Ойкумене, по крайней мере, оставляет такое впечатление, вероятно, и ложное, субъективное, выращенное усталостью и одиночеством, а не реальной "правдой жизни".
Словно бы Печерская и Столбовая переступают незримый порожек, за которым тепло, сухо и уже можно начёсывать внутри улиц уют.
Пока писал, на границе дня и последних сумерек, белый снег прекратился, хляби раскисли, закисли да разговелись, перешли в текст.
Присно, пресно и во веки веков.
Пробовал чистить - мокрый он и тяжёлый. Рыхлый как каша - начинался дождём при плюсе: погоди постепенно осипала, подкручивала градус на около нуля.
Вчера под вечер появились мухи, вышедшие из анабиоза с механическим гудением мелкоскопической ювелирки, которую Левша подковал.
А день был бархатистый, золотистый, с поджаристой корочкой - тосканский совершенно свет, совмещающий в одной тени сразу несколько состояний от марианской прозрачности до сиенской плотности Симоне Мартини, когда нет глубины, одно червлёное (?) золото.
Такой свет убивает микробов и умиротворяет сетчатку. Тем более, если смотреть на облака, а не под ноги.
Но смотреть надо, чтоб не погибнуть в непосредственной близости от дома.
Грязь непролазная; возвращался из магазина и не смог пройти с тылов Печерской, такой там густой образовался замес, пополам с готическими розами ("секретиками"), вмонтированными в уличную просеку.
Решил обойти грязевой затык по параллельной Столбовой (к тому же, она шире, хотя у неё наклон более крутой), но там ещё хуже, грязнее.
Пришлось пойти в дальний обход и тут увидел возле школы для дураков лужу размером с футбольное поле, точнее, на всю спортивную площадку по соседству с хоккейной коробкой, залип на отражения зимних шин, используемых в качестве прыгалок - летом помогал Даньке перепрыгивать с одной шины на другую, а теперь, из-за воды, они уже не половинчатые, врытые в землю, но вновь, на пару дней, круглые.
Хотя если снег не прекратится (вроде, должен, завтра плюс обещали)всё ж раскиснет до последней стадии первородства - когда земля только-только отделена от неба, но пока не до конца ещё, вот стихии и путаются в показаниях - самое оно для пограничного мартапреля, когда дух бесприютности бесприютно витает над пустой и голой почвой.
Давно замечено - подобно первой половине дня, первое полугодие идёт по пути расширения своих единиц измерения, когда каждая последующая неделя кажется длиннее предыдущей.
Тоже самое происходит и с шестью месяцами, где, из-за праздников, январь кажется совсем коротким, приплюснутым каким-то; февраль - растянутой резиной из-за ветров своих сказочных да светового дня, похожего на упражнение для беглости пальцев.
В марте, несмотря на то, что день увеличивается практически до белых ночей, усталость и ожидание изменений, делают его едва ли не самым длинным месяцем года, когда уже забываешь, что у него должен быть конец, тем более, что апрель подхватывает март примерно на одной и той же ноте - вот как в хоре хористы продолжают друг друга, когда на выдохе заканчивается дыхание.
С маем тоже всё понятно - он глубок и подвижен (гибок) как омут, подписывающийся от всех поднакопившихся ожиданий - очень уж хочется наесться вдоволь тепла, света, заполненности пространства свежестью, переходящей в пылевые бури и обратно.
Так и июнь нагревается постепенно - с полутонами и оттенками, составляющими эффекты дополнительного объёма, расширительной глубины.
Насколько я (мы все) люблю Рождество, настолько опасаюсь Пасхи.
Думаю, многим знакомо это чувство опасности, оттаивающей вместе с сугробами.
Один мой приятель сформулировал это интуитивно как "не все из нас доживут до весны", точно Пасха - это рассвет нового дня, в том смысле, что настали святки - время тревожное на солнечном подъёме есть часы обнуления, примерно с половины пятого и до шести, когда сами знаете как возрастает опасность сердечно-сосудистых.
Некоторые отчаянные, пытаясь обмануть судьбу, стараются в это время не спать, но судьбу не обманешь и рассвет всё равно наступает, вместе с зоной риска, неважно, спишь ты или нет.
Пасха и есть такая вот зона риска, до наступления которой напряжение копится и никуда не уходит, в Фейсбук невозможно зайти без очередных уведомлений о чьём-то уходе, уходах, смертях.
Входишь в ФБ как в холодную воду, мысленно сжавшись, внутренне зажмурившись, готовый к отрицанию любой отрицательности.
И всё равно не бываешь готов к тому, что тебе наплюют.
Я никогда не пишу при первом толчке желания писать, обязательно жду второго, считаю до ста десяти.
За это время Любая, даже самая отсталая соображалка способна добраться до сердцевины желания и подсказать, что от токсичного желания ("идите сюда, здесь говно"), всё-таки, лучше воздержаться - на улице и без меня не пройти, не проехать без тягача и катка, разглаживающего у дороги пост-зимние морщины.
Пасха запускает механизм травы, а, главное, будто бы приостанавливает массовый мор в Ойкумене, по крайней мере, оставляет такое впечатление, вероятно, и ложное, субъективное, выращенное усталостью и одиночеством, а не реальной "правдой жизни".
Словно бы Печерская и Столбовая переступают незримый порожек, за которым тепло, сухо и уже можно начёсывать внутри улиц уют.
Пока писал, на границе дня и последних сумерек, белый снег прекратился, хляби раскисли, закисли да разговелись, перешли в текст.
Присно, пресно и во веки веков.